Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх

— Гадкий ты человек, Свиной Нос! Не знал я, какими вы здесь делами занимаетесь, а то бы никогда не пошел за тобой! Все, не будешь ты здесь главным — я буду вами командовать, а уж я-то вам грабить и воровать запрещу навсегда!

Если бы в подвале аптекарского дома среди пирующей бродячей братии появилось бы настоящее привидение, начавшее подпрыгивать и корчить страшные рожи, беспризорники не так удивились бы, как услышав странную в своей безумной дерзости речь своего нового товарища.

— Чего, чего, — пошмыгав своим уродливым носом, спросил Яшка, — чего ты там протявкал, повтори?

— Я говорю, что я теперь буду командовать вами!

— Ну и ну, — после долгой паузы сказал Свиной Нос, — видно, ты, Костяной Кулак, совсем рехнулся. Наверно, пока сидели мы на кладбище, ты там белены объелся да и чокнулся маленько. А то с какой бы стати такое говорить?

А Алеша, в котором осознание царского происхождения вдруг выросло внезапно, встало во весь рост, впервые заполнив всю его душу, не робея, ответил:

— Это ты сам белены объелся! Ты, наверное, ничего, кроме белены да конины, и не ел в своей жизни! Знал бы ты, кому сейчас дерзишь, мерзкий холоп! Я — Алексей Николаевич Романов, сын государя императора Николая Второго!

Но не вздох удивления, не восхищенный шепот услышал Алексей, а безжалостный, громкий смех, взорвавший тишину подвала. Беспризорники катались по полу, держась за животы, хлопали друг друга по спинам, икали от восторга, просто визжали, потрясенные неожиданным признанием.

— Сын… импе… импе… ратора! Ой, уписаюсь! Урыльник скорей несите!

— Он — царевич… ха-ха-ха… а мы… холопы…

Но смех затих, когда прокричал Свиной Нос:

— Все, фраера, ша! Я говорить буду! — и рубанул по воздуху рукой. Вот скажу я вам, братцы! Раз этот… вонючий решил возвыситься над нами, холопами нас обозвал, то мы его должны по-нашенски нещадной казни предать через темную! Такие наши правила. А после, если жив останется, пусть катит отсюда подобру-поздорову да дорогу нам пусть никогда не переходит. Подкова, где мешок?

— Да вон их сколько! — с готовностью услужить главарю поднял мешок Подкова. — Надевать, что ли?

— Надевай скорей! Да лупите его, фартовые, почем зря! Пусть знает, как форсить перед нами!

И Подкова, нехорошо ухмыляясь, стал подступать к Алеше, растопыривая зев мешка, но вдруг Киска, смазливая девчонка, пристально смотревшая на Алешу, подбежала к Свиному Носу и что-то стала нашептывать ему, и Яшка, меняясь в лице, поднял руку:

— Ша, Подкова, повремени малость, разобраться нужно… — потом развалистой, пижонистой походкой подрулил к Алеше, смотрел на него минуты две, досадливо кривя рот и сдвинув брови, а затем сказал как бы сам себе: А хрен его знает. Отмутузишь такого, а потом он тебя из-под земли найдет. А что, Костяной Кулак, ты на самом деле не брешешь, что царский сын?

— Я Алексей Николаевич, цесаревич, — твердо и гордо сказал Алеша, невольно принимая величественную позу.

— Вроде похож… — провел Яшка рукой по носу-пятачку. — Отведу-ка я тебя к Царице нашей, спознаешься с ней. А она пусть и решает, что делать с тобой. Битье на этот раз отменяется, но, если Царица тебя царевичем не признает, не избежать тебе темной. Подкова, Федька, возьмите-ка этого хлопца под руки, чтоб не рыпался, да и идите за мной. Косой и Кривонос вон те мешки пускай захватят — дань нашу Царице. Да, повязку ему на глаза надеть нужно, чтоб дорогу не признал потом…

И как ни вырывался Алеша, как ни грозил оборванцам расправой, ему заломили за спину руки, и тотчас тугая повязка уже скрыла от него подвал, утыканный аптекарскими свечами. Его долго вели по каким-то лестницам, дворам, заставляли то подниматься, то опускаться, разные запахи, часто сменяясь, говорили, однако, Алеше, что ходят они по дворам и лестницам все того же огромного дома-замка. И вот остановились. Где-то за дверью, как показалось Алеше, звякнул звонок, мягко скрипнули петли, и чей-то грубый, хриплый голос спросил:

— Ну чего приперлись?

— К Царице, дань принесли.

— Так оставьте и валите.

— Дело есть еще…

— Какое?

— Ей расскажем, особенное дело…

Молчание, а после хриплое:

— Ну, проходите…

Потом Алеша долго сидел на стуле, наверное, в прихожей, а затем ему велели встать, взяли под руки и провели куда-то. Чьи-то руки, повозившись, развязали тряпку, закрывавшую глаза Алеши, и он увидел прекрасный зал с темными дубовыми панелями, шелковые обои, люстру, разбрасывающую в разные стороны яркий электрический свет, камин, а рядом с ним — кресло. В кресле, положив ногу на ногу, сидела очень красивая женщина, одетая с аристократической неброской элегантностью — белая блузка, черная юбка чуть ниже колен, серые чулки и низкие лаковые туфельки. Алеша так и обомлел, попав из темного подвала в гостиную приличного дома, а женщина, то и дело поднося к накрашенным губам длинный костяной мундштук, милостиво улыбалась, смотря на Алешу внимательно и испытующе.

— Здравствуй, мальчик. Так ты и есть сын Николая Александровича, последнего русского царя?

— Да, я Алексей Романов, — потупясь от долгого взгляда таинственной красавицы, сказал Алеша. — А вы и есть та, которую называют Царицей? спросил он вдруг смело.

— Да, я — Царица Варя, так меня зовут… мои хорошие знакомые.

— И те бродяги, что воруют и грабят торговцев, тоже ваши хорошие знакомые?

— Да, и они тоже, — продолжая улыбаться и все так же впиваясь в Алешу взглядом, сказала Царица и поднялась.

Величавой походкой она подошла к книжному шкафу красного дерева, вынула из него стопку журналов, молча полистала один, другой, замерла над какой-то страницей и перевела взгляд на Алешу. Теперь она смотрела на мальчика очень серьезно.

— Что ж, ваше высочество, я поздравляю вас с воскрешением. Я бы, конечно, поздравила с этим событием и весь мир, по крайней мере Россию, но, боюсь, здесь не оценят его должным образом. Вот снимок из «Нивы» за шестнадцатый год. Вы на нем, — она улыбнулась, — очень похожи на себя. А ваш батюшка, кстати, тоже жив?

Алеша подумал, стоит ли отвечать утвердительно. Он боялся этой загадочной женщины, которую называли так странно — Царица Варя. Но потом он кивнул, потому что говорить неправду было не в его привычках:

— Да, жив, мы все спаслись. А теперь я вас очень попрошу: разрешите мне пойти домой.

Женщина снова уселась в кресло, и опять костяной мундштук стал касаться её напомаженных губ. Казалось, она находилась в глубоком раздумье. Но наконец игриво вскинула голову, озорно улыбнулась и сказала:

— А вот домой-то я тебя, Алеша, и не отпущу. Пока не отпущу!

***

Хорошим или дурным правителем был Николай? И не теряет ли самодержавие в реальности свой смысл, когда речь заходит об управлении таким левиафаном, как Российская империя, имеющим сложнейшую бюрократическую систему, надзирающую за функционированием финансов, промышленности, торговли, образования, обороны, внешних сношений и многого, многого другого. Весь этот сложнейший, спутанный клубок нитей просто невозможно было бы держать в руках одному человеку, и каким бы компетентным, умным, даже мудрым ни был государь, он никогда бы не отважился на то, чтобы принимать самовластные решения, не желая единым росчерком пера причинить своей стране больше вреда, чем пользы.