Возвращение из мрака

– Охо-хо, грехи наши тяжкие, – запричитала тетка, добравшись до Светы и чуть не заключив ее в объятия. – Мы в глуши своей живем, как у Христа за пазухой, а тут эва-то что. Каких людей из окон вытряхивают… прими, матушка, сударушка, наше искреннее соболезние ото всех простых людей региона.

Хоть и лопотала околесицу, но чем-то Свету утешила, и та, против обычного, вступила с забавной теткой в разговор.

– Откуда же вы приехали, добрая душа?

– О-о, далеко, матушка, из-под Тамбова. Народец как прослышал про беду горючую, так и снарядил ехать ото всего общества. Я и поднялася. Заодно другие кое-какие дела переделаю… Почто, матушка, невинный страдалец в гробу закрыт? Почему не дали попрощаться по-людски?

Светлана взглянула на тетку повнимательнее, и двое бдительных абреков надвинулись ближе, но на пухлом круглощеком личике крестьянки не отражалось ничего, кроме сочувствия и птичьего любопытства.

– Не по-христиански как-то, – добавила тетка. – Может, и ему, болезному, охота глянуть на мир в остатный разок.

– Покалеченный он, – нехотя пояснила Светлана. – Изуродованный весь. Страшно смотреть. Один нос остался.

– Признать-то можно?

Что-то Светлану опять кольнуло, но ответила спокойно:

– Если приглядеться, то можно.

– Ата, – удовлетворенно молвила тетка. – А то у нас прошлым летом медведь охотника задрал. Дак всей деревней признать не смогли. А женка признала. Его, говорит, сапоги с заплаткой. И шрамик на плечике его собственный. Но хоронили все же открыто, не прятали от людских глаз. Хотя, мы понимаем, у богатеев свои обычаи.

Тут уж двое абреков, приставленные к Светлане, не выдержали, затолкали тетку в спину, потащили к ограде, приговаривая:

– Любопытная очень, да? Хочешь рядом лечь, да?

С трибуны вещал очередной оратор, на сей раз рослый смуглый кавказец средних лет с черной бородой и остриженный в кружок. Такими обычно по телевизору показывают моджахедов, героев освободительной войны с федералами. Говорил он громко, резко, гневно, в такт взмахивая обрубком левой руки, но понять его было трудно. Лишь изредка в его речи проскальзывали русские слова, в основном угрожающие: «Отомстим, брат! Вырвем жало! Подвесим за яйца!» – и так далее, из чего можно было заключить, что врагам покойного Атаева, сведшим его в могилу, недолго осталось радоваться победе.

Следом за моджахедом выступил представитель мэрии, который передал родственникам усопшего соболезнование от Юрия Михайловича и сказал, что сегодняшняя непоправимая утрата осиротила не только его близких, но тысячи и тысячи россиян, коим Руслан Атаевич так щедро покровительствовал. Чиновника сменил на трибуне прославленный поэт и властитель дум, известный тем, что еще накануне рыночных перемен публично сжег партийный билет и удостоверение кэгэбешника. За необыкновенное мужество ему сразу дали гражданство в Америке, а также осыпали всевозможными денежными грантами. В России постаревший поэт бывал теперь наездами, и каждый раз делал политические заявления одно грознее другого, что придавало его неустрашимому облику мистический ореол. Россияне его побаивались, хотя и боготворили. Его выступление, как обычно, было насыщено глубокими философскими метафорами.

– Лучшие всегда уходят первыми, – начал поэт на трагической ноте, смахнув с глаз слезы. – Мое личное знакомство с почтенным Атаевым было недолгим, но без преувеличения скажу, судьбоносным. Случай свел нас на презентации моей знаменитой пророческой книги «Русские – рабы или бандиты?» Я увидел перед собой истинного рыцаря и в то же время деликатного, энциклопедически образованного человека. Мои поэмы он цитировал наизусть целыми главами. Я подарил ему драгоценную реликвию, берет американского десантника, а он мне – турецкий ятаган с красноречивой надписью: честь превыше жизни. Это символично. Мы о многом не успели поговорить, но в главном наши взгляды совпадали. У России нет будущего, если она не вылезет из навозной кучи, куда ее усадили большевики. Без Запада она оттуда не вылезет. Я предложил создать фонд помощи жертвам сталинизма, и Руслан Атаевич радостно поддержал эту идею. Выставил лишь одно условие, чтобы я лично возглавил этот фонд. «Иначе разворуют», – пошутил с присущей ему тонкой иронией. Мы условились встретиться, чтобы обсудить детали, да вот не довелось. Безвременно ушел от нас великий спонсор и романтик. Мы тебя не забудем, дорогой кавказский кунак. Лучшей памятью будет, если мы продолжим твои благородные замыслы. По вопросам фонда можно обращаться к моему секретарю Зике Цфасману. Все данные на моем сайте в Интернете. Спи спокойно, любезный Руслан. Аллах, как говорится, акбар!

Выступлением поэта панихида закончилась, хотя многие еще рвались на трибуну. Но кто-то властный подал знак, и через минуту Светлана услышала, как о железный ящик зацокали первые комья земли. Она нашла в себе силы и тоже бросила горсть в могилу неизвестного страдальца.

…Исламбек Гараев вернулся домой заполночь, на шестисотом «мерсе» с водителем Саней и в сопровождении джипа с охраной. Всю дорогу лениво тискал голенастую стриптизершу Марьяну, которую по непонятному капризу прихватил с собой из ночного клуба «Ассоль». Распутная девка уже изрядно надоела ему своим глуповатым хихиканьем и слишком активным трепыханием, поэтому, когда остановились у железных ворот в ограждении элитного дома, спихнул ее с колен и распорядился:

– Санек, подбрось дамочку к метро – и на сегодня свободен.

Девица обиженно пискнула, не понимая, чем не угодила.

Из будки охраны появился сторож, но вместо того, чтобы распахнуть ворота, не спеша направился к «Мерседесу». Из джипа, притормозившего рядом, посыпались бойцы и преградили сторожу путь. О чем-то переговорили – и один из них, Марек Сикуха, подбежал к хозяину, склонился к открытому стеклу.

– Хочет с вами поговорить, босс.

– Кто?

– Да вот этот, который дежурит.

– Я спрашиваю, кто такой? Ты его знаешь?

– Новенький… Говорит, важное дело… Мы обыскали, чистый.

– Ну давай, веди.

Гараев не так уж удивился, когда признал в ночном стороже Магомая-Дуремара. С того дня, как однажды в опиумном дурмане ему явилась тень великого Чингиза и повелела поехать на узловую станцию «Москва-Сортировочная», и там, в определенном месте раскопать яму; и он выполнил указание, и с метровой глубины извлек пластиковый мешок с головой своего дальнего родича Рахима-Оглы, с прикнопленной ко лбу запиской: «Он тебя предал, собака!» – и с того памятного дня Исламбек вообще мало чему удивлялся, уверовав в покровительство высших сил. Поэтому лишь спросил:

– Настоящий сторож где? Убил, что ли?

Магомай сверкнул в темноте кроличьими глазками.

– Пошел покурить… Потолковать надо, бек.

– Залезай, потолкуем.

Не выказывая раздражения неоговоренным визитом, выпроводил из машины водителя и пигалицу Марьяну, уточнил добродушно:

– Деньги обратно принес, Маго-джан?

– Зачем обратно, – добродушно хохотнул киллер. – Наоборот. Надобно новый контракт сочинить. Цену добавить.

– Немножко головка болит, да, Маго? Какой контракт? Подлюку вчера зарыли на Ваганьковском. Доигрался сволочь. Но ведь это не ты его убрал, да, Маго?

– Не шути так, досточтимый бек, – странным тоном произнес Магомай, и по салону ощутимо протянуло сквозняком. – Никто его не убирал. Он живей нас с тобой, и ты это знаешь не хужее моего.

Гараев еще в первую встречу заметил, что от пожилого увальня с круглой мордашкой исходят какие-то токи, вроде слабого заряда электричества. Шайтан его ведает, может, и впрямь пришелец. Во всяком случае шутить с ним он не собирался, тем более что тот прав. Он действительно и сам догадывался, что со смертью продажной собаки Атая не все так гладко. Похороны эти показушные – курам на смех. Но никаких доказательств не сумел раздобыть. Подумывал даже через денек, другой разворошить могилку, хотя это было, конечно, святотатством. А что поделаешь? Ставки большие.