Возвращение к истокам

Тут он заметил Болана. В глазах затрепетали искорки надежды.

— Болан, подари мне жизнь! Прошу... — чуть слышно прошептал он почерневшими губами.

Глаза Болана сузились при виде жалкого, беспомощного существа, и он поднял «отомаг», чтобы уменьшить муки обреченного. Голоса он не узнал, да и не мог при всем желании, а вот манеру выговаривать слова он очень хорошо запомнил. Даже слишком.

Что делать, умирать никто не хочет. И когда нет шансов жить, надежда разгорается с особой силой.

Болан ответил ледяным тоном, в котором сквозила плохо скрываемая ярость:

— Я знаю, Симон, ты всегда любил жизнь. Так скажи же, почему с мольбой о ней ты обратился ко мне в Питтсфилде. Ответь, и я тебе подарю ее, парень.

Измученные глаза медленно скользнули по развороченной стене дома — к тому месту, где еще недавно позади запертой двери располагался «тронный зал». И Болан увидел: в дыму, среди языков пламени стояла странная кровать — эдакое хитроумное медицинское приспособление со множеством никелированных трубок, свисающих ремней, микроподъемных механизмов... По краям болтались наручники, от жара подвижный матрас вздыбился, и на вершине его, без всяких признаков жизни, покоилось чье-то убогое тело, вернее, половина того, что когда-то называлось человеком.

И внезапно в голове Болана не осталось ни единого вопроса. Все, точка!

Он вложил пулю точно между горящих, умоляющих глаз, уронил снайперский значок на грудь «неисправимого романтика» и зашагал прочь.

Да, с вопросами покончено. Сразу — и навсегда.

Он все-таки нашел «Иисуса» — если только эти библейские имена имели в данной ситуации какое-либо значение.

Человеком, стоявшим на вершине пирамиды, — так сказать, Царем Царей — был Оджи Маринелло.

Так и сдох, будто собака, на не нужной никому территории.

Никому не нужной, кроме него самого.

Эпилог

Встречаясь взглядом с Боланом, Энджи всякий раз смущенно опускала глаза. И дело не в том, что когда-то, теперь уже в далеком прошлом, когда он впервые появился в Питтсфилде, она всадила в него пулю. Это он простил ей, и она знала. Дело в другом. Она была чертовски красива, и случилось так, что Болан смог лицезреть ее, что называется, во всем блеске ее очарования. С одной стороны, это наполняло Энджи потаенной, свойственной любой женщине гордостью, а с другой — конечно же, слегка смущало. Не ее вина, что эти выродки, прежде чем бросить в голую клетку ее саму раздели догола. И все же, и все же...

Разлив по чашечкам кофе, она наклонилась, быстро поцеловала Лео в нос и, извинившись, вернулась на кухню.

— Тебе чертовски повезло, Лео, — пробормотал Болан.

— Повезло! Не то слово! — самодовольно ухмыльнулся новый член Совета. — А вот про тебя, сержант, я могу сказать точно: твой ангел-хранитель не дремлет — ни дня, ни минуты! — Он протянул руку и осторожно коснулся повязки на шее и плече Палача. — Могло все кончиться плачевно. Еще один сантиметр, приятель, — и ни один из нас не вышел бы оттуда. Как плечо?

— Заживет, — отмахнулся Болан. — У тебя как дела? Ты уверен, что ваш союз с Эритрея прочен?

— Убежден. У нас с ним прекрасные отношения. Я никогда еще не чувствовал себя столь уверенно. А сейчас мне он даже и не нужен. У него свои игры — вот он и подарил меня Совету.

Болан кисло улыбнулся:

— Жаль. А я как раз решил отдать его.

— Это в каком же смысле?

— Я пообещал Гарольду найти козла отпущения, фальшивку. Холодное мясо. Но у меня не осталось ничего, что можно было бы послать ему, так что придется отправить теплое мясо.

— Дэвида? — Глаза Лео расширились.

Болан согласно закивал:

— Только его одного. Он заработал это. Послушай, Лео, Симон был человеком в десять раз дороже, чем Эритрея. Но он хоть честно умер — рядом с боссом. Он до конца боролся за эту идиотскую идею, которую себе втемяшил в голову старик. Да и не только одному себе.

— Я до сих пор не понимаю, как все было организовано. Ты говорил, будто Дэвид и впрямь намеревался...

— Это только мои предположения, Лео, а правду мы уже вряд ли когда-нибудь узнаем. Ведь мафия — хорошо организованная кучка психов, а разве можно до конца уяснить логику сумасшедших? Но факт остается фактом — после событий в Джерси Дэвид Эритрея занимал место Оджи Маринелло. Две последние недели Оджи был здесь, в Питтсфилде, так сказать, сидел на пороге твоего дома.

Поэтому Дэвид делал все возможное, лишь бы оттянуть время, выиграть у других хоть полкорпуса в этой безумной гонке по кругам ада. Все это время Билли Джино полагал, будто старик безвыездно сидит на Лонг-Айленде.

— Да, он так и говорил. Не знаю, как после всего он станет относиться к Дэвиду.

— Для многих это навсегда сохранится в тайне, — с тяжелым вздохом ответил Болан. — Я расскажу тебе, Лео, во что я верю сам. Оджи изо всех сил старался выжить, но Дэвиду удалось прибрать дела к своим рукам. Когда Оджи стало об этом известно, он предпочел убраться в тень, куда-нибудь подальше. Возможно, ему помогали Симон и другие Тузы. Оджи давно уже еле дышал. Прикованный к постели, он отчаянно боролся за каждый новый день жизни. Люди из близкого его окружения, вероятно, догадывались, что старик обречен. Спрашивается: зачем же они шли у него на поводу? Идеализм — в определенной мере. Или романтизм — как хочешь называй. Старому кораблю нужна была тихая, удобная гавань. А где ты найдешь место лучше Питтсфилда? Манхэттен рядом, от главных же мафиозных тропок — далеко. Никому не нужная территория. Ну, а если и вправду не нужная... Вот Тузы и порешили выпихнуть тебя с насиженного места и полностью завладеть этим краем. Редкий случай: вместо того, чтобы перегрызться, сидя подле царя в надежде занять его трон, эти пауки объединились. Начали метаться по стране, собирая старые долги, и так нарастили свою власть, что напугали Дэвида Эритрея до смерти. Они решили поддержать парня, пока Оджи хоть с каплей достоинства не отдаст Богу душу. Под достоинством я понимаю одно — завещание, честное и внятное. Они могли надеяться только на это. А я перепутал все их карты, чем, полагаю, сыграл на руку Дэвиду. Дальше ты уже знаешь: операция завершилась, ты бросился целовать родную землю, а Дэвид вернулся домой целым и невредимым.

— Я давно знаю про этот сумасшедший мир, сержант, — со вздохом произнес Таррин. — И мне всегда казалось, что старик относился ко мне вовсе неплохо. Странно, почему он не втянул меня в это дело. Мог хотя бы попытаться... И у него не было никаких оснований заключать контракт на мою смерть, куда-то исчезать, да еще потом похищать мою жену.

Болан уставился на него тяжелым взглядом:

— Будь реалистом, парень!

— Стараюсь, — невесело хмыкнул Таррин.

— Неужели не ясно: они обманули тебя! В какой-то момент для них перестало играть роль, живой ты или мертвый. А когда Энджи оказалась в их руках, они и подавно стали считать тебя мертвецом. Они ведь не забывали, откуда похитили ее.

Лео слегка передернуло. Машинально он устремил нежный взгляд на свою маленькую спутницу жизни, хлопотавшую на кухне.

— Она хочет повидать детей, сержант. Она не станет ждать, пока нам тут не надоест трепаться.

Болан с улыбкой обернулся на Энджи:

— Ну, если там вся радость...

— Именно там, а где же еще?!

— Ладно, — согласился Болан. — Тогда отправляйтесь. Если представится возможность, расскажи Алу Уотерби, как все в действительности было. Да и потом: Алиса волнуется...

Лео усмехнулся:

— Я тоже волнуюсь. Куда война забросит тебя в следующий раз, приятель?

— Хочешь отправиться со мной?

— Нет уж, извини! — Лео вскочил и слегка постучал костяшками пальцев по деревянной панели на стене «броневика». — Ты тоже постучи по чему-нибудь деревянному. Я сообщу тебе потом мой новый номер телефона. Теперь я могу тебя очень хорошо подкармливать. Займу до такой степени, что не останется времени носиться по стране и спасать всяких дураков вроде меня.

Глаза Болана потеплели.