Возвращение колдуна

Сначала Говард не поверил собственным глазам и некоторое время, ошеломленный и подавленный, надеялся, что, возможно, просто ошибся. Но в то же время он прекрасно понимал, что это не может быть ни ошибкой, ни иллюзией.

Он слишком хорошо знал это лицо, чтобы с кем-то его спутать.

Черные бездонные глаза и чувственные губы придавали лицу девушки некоторую экзотичность, непослушный локон, как всегда, выбился из прически, несмотря на то что его, очевидно, пытались заколоть… Казалось, что она вот-вот рассмеется, одарив своего собеседника ироничным взглядом.

Да! Он знал это лицо, слишком хорошо знал, чтобы с кем-то его спутать.

Руки Говарда задрожали, и он настолько сильно сжал бинокль, что тот тихо затрещал.

— Офелия! — прошептал он. — О Боже!

Мужчина, сидевший справа от Говарда, бросил на него неодобрительный взгляд, но тот даже не заметил этого. Его глаза были прикованы к бледному лицу девушки, которое казалось ему видением из далекого прошлого. Затем чья-то тень придвинулась к Офелии, и в поле зрения Говарда попало еще одно лицо. Это был худой темноволосый мужчина средних лет, с аккуратной бородкой и пронизывающим взглядом черных глаз.

— Нет! — вскрикнул Говард. — О нет, только не это! Разве можно быть такими жестокими!

Его сосед в ложе кашлянул, снова выражая недовольство, и, когда их взгляды встретились, Говард понял, почему он находится здесь, в опере, и каким будет его наказание. Говард с такой силой сжал бинокль, что стекла в обоих объективах звонко лопнули.

Когда я добрался до Парижа, было уже далеко за полночь. Улицы многомиллионного города казались пустынными, мостовая блестела от дождя. Над центром города, до которого было еще несколько миль, полыхало зарево, а грохот колес подпрыгивающей на булыжниках повозки, на которой я ехал последние двадцать миль, отдавался эхом от выстроившихся по обеим сторонам улицы домов, что вызывало у меня раздражение и смутное беспокойство. Последние десять минут двуколка тарахтела по набережной Сены, и я с любопытством смотрел на знаменитую реку, которая, признаться, не произвела на меня никакого впечатления. На мой взгляд, она напоминала грязную канаву, разделяющую город пополам. К тому же от нее распространялся неприятный запах застоявшейся воды. Та часть Парижа, где мы сейчас ехали, вряд ли принадлежала к фешенебельным районам города.

Двуколка остановилась, качнувшись в последний раз, и кучер повернулся ко мне.

— Приехали, месье, — сказал он. — Рю де ля Прованс. — Он ободряюще кивнул, указывая кнутовищем на другой берег реки, и добавил: — Я поехал в объезд, чтобы вам не пришлось так далеко идти. Здесь неспокойный район, по крайней мере в это время. Вам нужно всего лишь перейти через мост.

Я понял намек, осторожно вылез из повозки и вытащил кошелек.

— Это совсем необязательно, месье, прошу вас!

Мужчина начал активно жестикулировать, несколько раз отрицательно помотал головой, но затем молниеносно выхватил у меня купюру в пятьдесят франков, которую я ему протягивал, и спрятал в нагрудный карман. Я подавил ухмылку, еще раз поблагодарил его за помощь и повернулся к мосту. Позади меня раздался грохот колес уезжающей повозки.

От Сены подул холодный ветерок. Когда я взошел на мост, мне показалось, что темнота сгустилась еще больше, как будто что-то над рекой поглощало слабый свет луны и звезд. Я зябко повел плечами и быстро посмотрел в оба конца моста.

Вокруг было пустынно. Внезапно мне показалось, что далеко от меня, в самом конце улицы, мелькнула какая-то тень. Что-то лязгнуло, как будто железом ударили по камню. Я присмотрелся внимательнее, но тень исчезла, а лязг металла был заглушён злобным шипением кота, которого я потревожил в его ночном убежище.

Мысленно обругав себя за излишнюю подозрительность, я поднял воротник пальто, так как на мосту посередине реки было очень холодно и сыро, и быстро зашагал дальше. Когда я зашел в гостиницу, то уже напрочь забыл о неясной тени, которая, как я теперь был уверен, привиделась мне на мосту.

Внутри здания было темно. В холле сильно пахло сигаретным дымом и капустой, откуда-то с верхних этажей доносился детский плач. Я остановился в нерешительности, пытаясь понять, где находится регистрационная стойка, и в конце концов постучался в дверь, на которой висела табличка с корявой надписью: «Консьерж».Честно говоря, я не мог понять, какого черта Говард решил остановиться в этой дыре. Полуразвалившийся старый пансион, где я впервые увидел его, был просто шикарным по сравнению с этой так называемой гостиницей.

Стучать мне пришлось раза четыре, и с каждым разом все громче, пока наконец я не услышал за дверью чьи-то шаги. Послышался звук снимаемой цепочки, дверь приоткрылась на несколько сантиметров, и в щели показался чей-то заспанный глаз.

— Вы вообще понимаете, сколько сейчас времени? — сонно пробормотал консьерж, которого я поднял среди ночи.

Человек за дверью уставился на меня так недружелюбно, что я, особо не задумываясь, ответил:

— Полночь. — Приветливо улыбнувшись, я вежливо добавил: — Извините за беспокойство, месье…

— Мадам! — грубо перебил меня голос из-за двери.

Дверь распахнулась настежь, и в меня своей огромной грудью уперлась двухсоткилограммовая матрона. Заспанное лицо, выглядывающее из-под ночного чепчика, было похоже на тряпку для мытья полов, но вполне вписывалось в интерьер этой гостиницы.

— Мадам Дюпре, если быть более точной, — представилась она. — А вы, должно быть, месье Крэйвен, если я не ошибаюсь?

— Да… точно, — сказал я, удивленно моргая. — Но откуда вы знаете…

— Я не дура, молодой человек, — ответила мадам Половая Тряпка, высокомерно поглядывая на меня. — Два ваших приятеля предупредили, что вы приедете.

Уже через минуту сон с мадам как рукой сняло, а когда она затарахтела, продолжая разговор, каждое ее слово, сопровождавшееся выразительным взглядом, навело меня на глупые мысли о том, как бы она выглядела, если бы была на двадцать лет моложе и весила бы на полтора центнера меньше.

— Молодой человек приятной внешности, с белой прядью волос, — сказала она. — Месье Лавкрафт зарезервировал для вас номер.

— Здесь? — спросил я.

— Разумеется, здесь.

Женщина зашла к себе в комнату и через минуту вернулась с ключом длиной с мою ладонь.

— Комната двадцать один, на втором этаже, — сказала она, протягивая мне ключ.

Без всякой задней мысли я схватил ключ, но в последний момент остановился и в нерешительности замер между консьержкой и лестницей, ведущей наверх.

— А вы уверены, что месье Лавкрафт хотел, чтобы я… — неуверенно произнес я, поглядывая по сторонам.