Возвращение Ктулху

Он опустил руки и, приблизившись почти вплотную к стеклянной стене, склонив голову набок, рассматривал нас, как энтомолог — неведомое науке насекомое. Потом, обернувшись к невысокому, но чрезвычайно широкому мужчине в горчичного цвета костюме, сказал несколько слов на непонятном, каркающем языке. Тот, в свою очередь, повернулся к замершему за кафедрой Леше и махнул рукой.

Раздалось громкое бульканье, и уровень раствора начал медленно понижаться.

— Ага, не получилось нас утопить! Не обломилось угробить! — радостно прошептала Лика, вцепившаяся в меня, как обезьяныш в карабкающуюся на вершину пальмы мамашу. — Хотела бы я знать, что эти уроды задумали. И почему выбрали нас для своего мерзкого опыта.

Мысль о том, что мы стали жертвами какого-то эксперимента, возникла и у меня. Утопить или каким-то иным способом уморить нас можно было не прибегая к исполинскому аквариуму и вонючему раствору, уровень которого понижался с каждой минутой. А когда последние струйки его стекли в люк, расположенный в центре платформы, окружавшие нас стеклянные стены начали уползать в пол.

— Какого черта вы все это затеяли? — гневно вопросила Лика, отстраняясь от меня и делая шаг к краю платформы. — Игорь Евгеньевич, вы же пригласили нас…

Договорить она не успела, потому что на платформу с немыслимой быстротой взлетели четверо здоровенных парней в камуфляжной форме, в мгновение ока скрутили нам руки и заткнули рты резиновыми грушами.

— Привяжите их к стульям и тащите сюда грибников, — распорядился крепыш в горчичного цвета костюме, который, как я понял из Ликиного вопля, и был нашим клиентом — Мамелюкиным Игорем Евгеньевичем.

— Маэстро, почему не произошло метаморфозы? — обратился Леша к горбоносому чародею со смуглым ножеобразным лицом.

— Девица так испугалась за своего парня, что сбила ментальную настройку, — недовольно прокаркал чародей.

— Жаль, эта пара украсила бы наш зодиакальный круг, — буркнул Игорь Евгеньевич.

Ребята в камуфляже примотали нас к стульям, стоящим у стены, опоясывающей зал галереи, и скрылись из виду. Лика начала извиваться и дергаться, силясь освободиться от веревок, а я медузой растекся по стулу. Все происходящее было мне абсолютно по барабану. В пустой голове плавали, подобно облакам, какие-то бестелесные обрывки неотчетливых мыслей, тело ощущалось бескостным, слабым и невесомым. Если бы не веревки, которыми меня принайтовали к стулу, я, безусловно, воспарил бы к потолку зала, как наполненный гелием воздушный шар.

Состояние было на удивление приятным, чем-то напоминавшим опьянение, и все же не похожим на него. Вот только Ликина возня мешала мне насладиться им в полной мере, а тут еще господин Мамелюкин, переговорив о чем-то с чародеем-гальванопластиком, направился к нам. Подошел и уставился на Лику с таким видом, словно живого динозавра увидел.

Под тяжелым взглядом его тусклых серо-зеленых глаз она перестала наконец извиваться и, в свою очередь, вперила в него пылающие яростью глаза, ставшие от гнева из карих почти черными.

— Стало быть, истинная любовь встречается не так редко, как мне казалось, — отрешенным, бесцветным голосом произнес Игорь Евгеньевич. — Любопытно было бы знать, что ты нашла в этом гопнике?

Теперь он уставился на меня, и мне стало зябко под его неподвижным, холодным взглядом. В общем-то, плевать мне на него с высокой колокольни, но вопрос он задал интересный. Мне тоже непонятно, почему Лика до сих пор не послала меня куда подальше. Перепихнуться в охотку и разбежаться — это понятно, встречаться раз-два в неделю, чтобы удовлетворить физиологические потребности, пока поиски более достойного партнера не увенчались успехом, — тоже было бы вполне в стиле госпожи Стебелихиной. Но пригласить к себе жить…

Я ведь бабочка-однодневка — всю жизнь лечу от любви до любви, как электричка метро от станции до станции. В этих делах я не отличаюсь разборчивостью — миг, и уже загорелся: ах, какие глазки, волосы или там сиськи и бедра. А в следующий миг — погас и в кусты. Как говорил Оскар Фингал О'Флайерти Уилле Уайльд: «Предмет страсти меняется, а страсть остается единственной и неповторимой». И это, наверно, на лбу у меня написано, потому что иначе как временного партнера по койке женщины меня не воспринимают.

Признаться, во мне действительно нет ничего, заслуживающего долгой и верной любви. Особыми сексуальными способностями я не отличаюсь, литературными — тоже. На окололитературной работе кормится масса народу, и я — один из многих. Трудиться в поте лица в солидной газете или журнале мне в лом, поскольку обо мне, как об Онегине, можно сказать: «Но труд упорный ему был тошен». Крапать детективно-фэнтезийную поденщину или, взяв женский псевдоним, строгать дамские романы — тем паче. Да и необходимой для этого усидчивости у меня кот наплакал. Раздолбай, в общем, косящий под богему, и Лика этого не могла не разглядеть. Объяснить слабость, которую она ко мне питает, можно лишь народной мудростью, гласящей, что любовь зла…

Вероятно, Лика и сама чувствует, что запала не на того. Порой на нее вдруг накатывает — придирается, язвит, чего раньше за ней не водилось. На работе сорваться немудрено — среди заказчиков порой такие уроды попадаются, что и у ангела рога прорежутся, но дома-то при моей покладистости, а вернее, пофигизме вроде не с чего. Может, она так наказывает меня за те чувства, которые я в ней пробуждаю? Или себя таким образом наказывает?..

— Кто бы мог подумать, что нынешняя молодежь еще способна на какие-то чувства? — продолжал между тем господин Мамелюкин, вновь сосредоточивая свое внимание на Лике. — Я думал, ты такая же бездушная пустышка и дегенератка, как большинство представителей подрастающего поколения… Стало быть, не зря Мила с тобой дружила.

Господин Мамелюкин протянул руку и резким движением вырвал кляп из Ликиного рта.

— Сам дегенерат! — выпалила Лика, обретя способность двигать онемевшими губами.

— Ничуть, — криво усмехнувшись, ответствовал господин Мамелюкин. — Я делаю то, что давно пора было сделать. Очищаю землю от скверны.

— Какой скверны? Что ты несешь?! — выкрикнула Лика, суживая глаза и скалясь, как разъяренная кошка. — Для чего заманил нас сюда? Что за кретинизм ты затеял?..

— Будешь орать, снова пасть заткну, — холодно прервал ее Игорь Евгеньевич, и у Лики хватило ума придержать ядовитый язычок.

— Что вы затеяли? Зачем? — спросила она значительно тише и спокойнее, хотя я видел, что далось это ей нелегко. Шея напряглась, от носа ко рту пролегли глубокие морщины, словно она разом постарела на пяток лет.

— Кто-то должен ответить за гибель моей семьи… — пробормотал Игорь Евгеньевич, и я похолодел, увидев, как в глазах его вскипает серая муть. — Кто-то должен… И если я не могу найти и покарать виновных… Если никто не желает найти их и покарать… Если никому здесь нет дела до гибели моих… — Он запнулся, лицо исказила гримаса боли и страдания, и, словно в трансе, закончил: — Пусть месть осуществят Великие Старые Боги…