Возвращение Мастера и Маргариты

С минуту Мара стояла, затаив дыхание, не решаясь обнаружить себя. То, что она влюбилась по настоящему, стало очевидно с пугающей бесповоротностью тут же, на месте. Но ясно было и другое – не пара несуразная блеклая дылда чудесному гриновскому герою. Не могли у него вызывать восторг серое платье–джерси, перешитое из маминого костюма, удручающее обилие мослов, торчавших в разные стороны – лопатки, колени, локти – сплошные углы. Да еще волосы – прямые и рассыпчатые, как солома.

Денис поднял глаза, увидел однокурсницу и явное нескрываемое восхищение озарило его благородные черты.

Зима подходила к концу. Они бродили по Арбатским переулкам, обсуждая все на свете. У Мары зябли в разваливавшихся сапогах ноги, леденели тонкие, чуть ли не прозрачные пальцы. Отогревались влюбленные в подъездах у раскаленных батарей. Там, среди облупившихся вместе с масляной краской и штукатуркой надписей, в настороженном, кошками пахнущем полумраке, впервые поцеловались. Денис согревал дыханием пальцы Мары, все чаще касался их губами, и вдруг крепко прижал ее к себе. Началась новая эпоха – пробег от подъезда к подъезду, от поцелуя к поцелую.

Весна нагрянула во всем великолепии, в Александровском саду подняли алые головы роскошные тюльпаны, непомерно рано вскипела ухоженная сортовая сирень. В Ленинку они теперь и не заходили. Встречались на ступеньках и, обомлев от неожиданности долгожданной встречи – ведь прошла целая ночь! спешили скрыться в переулках.

Отец Мары – автомобилист по специальности, полулатыш, полунемец по происхождению, приобрел в результате длительной глобальной экономии "Жигули". Поездка в Прибалтику была назначена на июнь. Восьмилетнюю Аню отправили на все лето в пионерлагерь, Мару предполагали взять с собой. Как недогадливы взрослые! Разве она могла оторваться от Дениса, могла упустить возможность завладеть опустевшей наконец квартирой?

Повздыхав, оставив дочери деньги на пропитание и пообещав звонить с каждой попутной телефонной станции, родители отчалили. В двухкомнатном царстве, принадлежавшем теперь только им, влюбленные распахнули все окна, глядели на двор, на крыши гаражей, скверик детсада – и без конца целовались. За крышу! За ворону на карнизе! За коврик с оленем, сохнущий на соседнем балконе! За жизнь, за лето, за одарившую их своим чудом вечную, верную, невероятную любовь!

В первый же вечер едва не согрешили, но Мара вывернулась из объятий, непонятно почему и спешно выпроводила Дениса. Сидела одна у мелькавшего телевизора и осмысливала свой странный поступок. В чем, собственно, дело? Воспитание что ли строгое, страх за себя, за него? Дура, вот дура то…

А на следующий день, в ознаменование начала настоящих каникул, Денис предложил собрать компанию. Друзья у него оказались солидные – Оса учился в Плехановке, Барон заканчивал МГУ, еще двое, явившиеся с очень нарядными и очень веселыми девочками, прибыли на своей "тачке".

Мара никогда не предполагала, что Денис может быть столь общительным, клевым. И разговоры о находящихся в загранке с родителями знакомых, о привозных шмотках, перекупленных записях, тусовках, скандалах– выпендрежные разговоры, давались ему с блеском. Только что ж плохого в том, если Оса запросто контачит с Гребенщиковым и Макаревичем, что вращается исключительно в кругу "золотых детишек", а Барон уже исколесил с предками пол-Европы? В ближайшей перспективе все они станут теми, кто определяет международную политику, культурный и экономический прогресс.

Пили много. Танцевали в полутьме, погасив все, кроме торшера. Пары разбрелись. Оса – крупный спортивный плейбоистый тип, не на шутку взялся за Мару. Он и за столом старался коснуться ногой ее бедра, задержать ее руку в своей, передавая огурчик, нашептывал фривольные остроты на ушко, касаясь губами шеи.

– Вы сногсшибательны, мисс. М–м–м… упоение… – он прижал Мару в танце с непозволительной откровенностью, любуясь смятением девушки.

– Пусти, – изо всех сил попыталась вырваться Мара, ища глазами Дениса. Тот, видимо, вышел кого–то провожать.

– Да не ломайся ты, цаца!.. – парень чуть ослабил натиск, но рук не разжал. И задышал в лицо перегаром, ища губы.

Мара вдруг осознала, что в комнате они остались вдвоем. Гости, видимо, разошлись по–английски, даже на кухне было тихо.

– Не надо, ты пьян. Я позову Дениса, – спокойно предупредила она, упершись в его грудь и уворачиваясь от влажного, наглого рта.

– Строптивая лошадка…

Одним рывком Оса поднял ее на руки и бросил на диван, шуганув ногой полный грязной посуды стол. Посыпались ножи, вилки, звякнули повалившиеся бокалы. Мара завопила, призывая Дениса. Но никого не было в квартире. Оса орудовал быстро и умело, срывая с девушки колготки. Юбка с треском разорвалась по шву и тут только Мара по–настоящему испугалась. Дотянувшись рукой, она ухватила и сдернула скатерть. Оглушительный грохот разбившейся посуды заглушила музыка. Магнитофон гремел "металлом".

– Что за проблемы? Подсобить? – появился из коридора кто–то из гостей, кажется, Барон. – Ого, царапается, киска. – Он ловко поймал и сжал над головой запястья Мары. Она видела его перевернутое, ухмыляющееся лицо в то время, как Оса овладел ее телом.

Оказывается, сознание легко теряли барышни прошлого века. От букашки, неловкого комплимента, писка мыши. Мару изнасиловали оба, по очереди держа за руки. А потом, швырнув ей скомканный плащ, Оса лениво скомандовал:

– Шагай в душ. Развлекла, целочка.

Онемев, она смотрела на него полными невыразимого отвращения глазами и не могла пошевелиться.

– Эй, нечего из–за пустяков истерику закатывать, выпей, – любезно поднес ей рюмку Барон. Он попробовал влить в рот девушки водку, но не смог разжать сомкнутые побелевшие губы. Мару тряс озноб. А в глазах застыла неизбывная ненависть.

Оса присел рядом:

– Слушай внимательно, цыпа. Ты была пьяная, сама навязывалась, подставлялась. Такая вот версия, если поднимешь шум. А Дениска в курсе. Он примет нашу сторону.

– Нет! – закричала Мара, зажав уши от звука собственного голоса. Нет! Нет! Никогда…

– Позови Дена, он на лестнице ждет, – кивнул Оса Барону.

Мара зажмурилась изо всех сил. Сон, жуткий сон. Что, что надо сделать, чтобы проснуться? Нащупав завалившуюся за скомканное покрывало вилку, она отчаянно ткнула в ладонь блестящее тройное жало. Боли не почувствовала и не проснулась.

– Идиотка! – взвизгнул кто–то, выдергивая вилку из окровавленной руки.

– Да где, где здесь, черт побери, йод? – послышался голос Дениса, от которого у Мары наконец почернело перед глазами и сознание окутала спасительная тьма.

… – Почему?.. – прошептала она, придя в себя. Испуганное лицо Дениса нависло сверху. – За что? Скажи, за что?

Она забилась и зарыдала, то хохоча, то плача. Он бормотал что–то про деньги, которые занимал на книги и не мог вернуть Осе, что его вынудили, что он не знал… За Осой все девчонки бегают, на него очередь. Честь, честь он оказал, значит, Маре. А она – бестолочь. И вообще, неприлично быть такой холодной и девственной в девятнадцать лет. Кто ж, собственно, мог подумать…

Дня три Мара не выходила из дома. Думала, напряженно думала о мщении. В милицию она не пойдет. Осе позвонит, назначит свидание, будет умолять повторить встречу. Завлечет сюда и напоит вином – таблетки от гипертонии, оставшиеся от покойного деда, три или четыре упаковки, – все в вино. Усыпить и зарезать. Кухонным ножом в сердце – наискосок между ребрами изо всех сил ткнуть. И Барона так же. Встречу назначить с интервалом в два часа. В комнате один труп, в спальне – другой. А потом позвать Дениса…