Возвращение на Арвиндж
Шрифт:
Не далее, как полгода назад он еще играл с колпаками в игры под названием «Напугай дедушку» и «Наплывай на дедушку». В первой, по команде Толика, колпак наступал на него на полусогнутых ногах, вытягивая вверх и вперед руки, шевеля растопыренными пальцами с длинными жуткими когтями. При этом он страшно шипел, рычал и щелкал зубами, изображая дикого зверя. Бедный, испуганный Толик со сдавленным криком «боюсь, боюсь» отступал в угол кубрика, падал спиной на последнюю койку, трясясь от страха, загораживал лицо руками, забивался в самый угол. «Зверь» нависал над ним, постепенно склоняясь все ниже, тянул свои кривые когти прямо к сержанту, приближал к нему оскаленный клыкастый рот… Толик, последним усилием превозмогая ужас, основанием ладони толкал его в лоб, так что колпак откидывался назад, после чего назидательно говорил:
– Ну, нельзя же так пугать деда Советской армии!
Во второй игре было почти то же самое, только вместо зверя колпак изображал пловца, двигая согнутыми
– Олег, не нужно… – вдруг спокойным голосом проговорил Вася. – Лучше б рассказали таким вот шутникам про сержанта. Может, у них мозги на место встанут. А то ведь скоро уедете, а кроме вас, его и не вспомнит никто. А? Коля, Султан, Толик, расскажите, что знаете.
Дембеля переглянулись, пожали плечами, мол, стоит ли?
– Да чего тут рассказывать? Были мы тогда колпаками, вот как этот, Бойков, – начал Коля, – Летали трассерами по кубрику, да и по всему батальону! Та… не умею я рассказывать. Вон, пусть Толик балакает, тот как посылпет горох, не соберешь. Чи лучше Олег? Нехай Олег, он умеет, ему, комсомольцу, положено языком трэпаты.
Олег на минуту задумался, прикидывая, с чего начать. Уйдя внутрь себя, он невидящим взглядом обвел сидевший народ, потом тряхнул головой и начал:
– Да. Точно, Коля, летали мы трассерами… Вам не понять, пацаны. Мы вас так уже не гоняли, потому что еще тогда договорились между собой, что не будем фигней заниматься, когда черпаками станем. Короче, суровые были времена.
Я, когда пришел сюда осенью, после учебки, их призыв только дедами стал. И было этих дедов в нашем взводе девять человек, считая Смирнова, замкомвзвода: рядовые, сержанты, механик-водитель и оператор один. А масть держали четверо из них. Они вроде и земляками не были, но, кажется, все с Поволжья – Татария, Чувашия – точно не знаю даже, да и не в этом дело, словом, два сержанта и два рядовых. Ну, и Володька Смирнов – старший над всеми и тоже с Волги. Они, может, и ничего бойцами были, до нашего прихода успели походить по горам. Говорят, и в сторону Джарма забирались. Вот не знаю, были они на Курху, когда та бойня случилась, но, видимо, кто-то из них был, потому что у одного, рядового, была уже тогда «Красная Звезда». А «Звезду» рядовому за просто так не дадут, это всем известно!
Но, понимаешь, чудные какие-то все! Ну, прямо сказать, чего ни сделают, все через жопу. И я это не потому говорю, что они нас гоняли. Дедов-то много было, есть кому гонять, но эти… Они даже между собой собачились, в том числе и из-за нас. Если один говорил, что надо кубрик убирать, то другой сразу же возражал, что сейчас не время. И главное, сержанты не могли между собой разобраться. Один кричит, что нужно молодым физподготовкой заняться, другой – что время оружие чистить. Буквально ни одного дня не было, чтоб в кубрике какая-нибудь свара не затеялась! Спорили по всякому поводу. Решают, например, про картошку – жарить или варить ее на вечер, так обязательно кто-нибудь упрется, давай, мол, пельмени крутить. И вот орать на всю роту…
Ротный их не любил. И они – его, соответственно. Он ведь, ротный-то наш тогдашний, пришел, когда эта команда уже год отслужила, ну они его «молодым» всегда считали. Понятно, конечно. Старого-то ротного, небось, уважали и боялись, когда сами были молодыми. А новый, после их года службы, вроде и не указ. Честно говоря, не знаю, как на войне было бы, но, слава богу, в ту зиму мы не то, что не воевали, даже в горы практически не выходили. Было несколько засад, по пальцам пересчитать, но ни одного выстрела за всю зиму, все – пустышки. Я вот думаю, начнись чего… как бы они в бою договаривались?
Или вот пример, осенью это было. Утром убираем наш парк, листву сгребаем, за ночь нападавшую. Все убрали, в мешки засунули, вынесли. Порядок, чисто. Один сержант кричит: хорош, пошли в кубрик. Другой подбегает и орет, что надо с деревьев листья посбивать. Хрясь ногой по тоненькому деревцу, оттуда, конечно, листья посыпались. Он давай по парку бегать, деревья трясти… Первый на него с кулаками. Опять вопли, ругань. Смех и грех!
Правда, до настоящей драки у них не доходило. Поорут и успокоятся, потом новую фигню придумывать начинают, для очередного залета.
И как-то они глупо все делали. Накурятся – ротный тут же знает. Брагу поставят – обязательно попадутся! Продадут чего-нибудь афганцам – их тут же ловят. Наверное, стучал кто-то, а может, и все сразу?
И, прикиньте, над всем этим дурдомом стоит Володька. Он-то парень был хороший, нормальный сержант и специалист, только с этой бандой справиться не мог. И наказать их не мог, ротному ведь не доложишь, свой призыв не сдашь. При таком раскладе люди с понятием должны как-то себя сами держать, не подставлять своего друга и командира. Но эти – как без царя в голове, как дети себя вели. Инфант тэрибаль! Получал за них Володька по полной программе. У них залет, замку – пистон. И так чуть ли не каждый день.
Кое-как до весны дотянули, но надоели они нам – сил уж не было! Ждем и мечтаем,
скорее бы дембельнулись. Так нет же! Кончились «залеты» тем, что весь их призыв отпустили в мае, а эту четверку оставили до августа. И с ними замкомвзвода для полной кучи. Он-то, хоть сам не «залетал», но как старший отгреб за всех!В апреле взвод наш на «точку» ушел, на мост Бахаракский, третий взвод сменить. Тогда там еще наша точка была, совместно с сарбозами, это уж потом ее целиком афганцам передали. Вот пришли на мост. А взводный наш, старлей, заменяться летом должен был, уже сто дней свои считал. Ему все по барабану, считай, служба кончилась, три месяца на точке отстоит, и домой ехать пора. Так что на службу он почти забил, дисциплину перевесил на Володьку. Но все было нормально, спокойно. Точка эта, Бахаракский-то мост, классная была. Это вам не Сарипульский, где вторая рота стоит, где обстрелы и все такое и нужно в оба глаза смотреть. А Бахаракский мост… До Крепости – километра полтора, стоим в центре договорного кишлака, самого спокойного во всей округе. Базар – три минуты дойти! Ночью всего трех часовых выставляли, а днем вообще одного. Он вроде дневального был. Мы там жили в здоровенной хибаре типа амбара. У него крыша плоская, а на ней небольшой сарайчик вроде нашего кубрика построен. В нем и жили, с удобствами, как здесь, в Крепости, – койки двухъярусные, тумбочки. А часовой внизу ходил, возле дверей амбара, а чаще просто сидел в теньке у порога. Короче, жизнь – лафа полная, как говорится, живи и радуйся. А впереди лето, фрукты всякие – черешни, абрикосы, персики прямо во дворе растут. Вишни и яблоки – только к реке спустись – заросли просто. И так на все лето мы должны были остаться. Мы, молодые, подумали, что в рай попали. Как раз туда, на мост, и стали присылать замену для наших дембелей. Да что я вам рассказываю, вот ребята сидят, они и меняли наших дембелей. Помните, Серега, Надир, Славик? Вы ж вроде тогда приехали с учебок?
Короче, сидим на мосту, не паримся. Май уже кончается, больше отправок до августа не будет. Затосковали наши дембеля.
Тут беда и свалилась. Как-то утром получили мы из Крепости приказ сниматься. Сперва не поняли, почему нас так рано меняют, ведь меньше месяца пробыли на мосту. Но потом глядим, что-то другое! Взводный приказал койки разобрать, собрать все манатки. ЗИЛ-131 подошел, мы загрузились и ушли с точки. Как потом оказалось, навсегда.
А в Крепости все носятся как ошпаренные. Слухи ползут самые невероятные, что будет полковая операция на все лето, что дембеля только после нее домой уедут. Это нам сразу сказали наши ребята с других взводов. Словом, ужас витал над Крепостью! Мы еще до конца поверить не могли, думали, может быть, все отменится. Но куда там! Уже через пару часов получаем экипировку, приказ подгонять снаряжение, готовиться к вылету в полк. Беготня, суматоха! А тут еще проблема. Из нашей роты в Крепости всегда только два взвода находилось одновременно, третий-то постоянно на мосту. Кубриков спальных, соответственно, тоже два, а в среднем – столовая. Короче, спать негде.
К ночи распихали нас по двум кубрикам. Мы попали в свой, правый, устроились по трое на двух кроватях. Ночью жара, духотища, народа в помещении как сельдей в бочке. Пытаемся заснуть, но куда там! Лежу я так, задремываю и тут слышу разговор тихий. Заинтересовался, кому ж еще не спится, глянул. Вижу, двое наших комиков, дембелей славных, сидят на подоконнике возле печки и тихо спорят. Прислушиваюсь, но не очень понимаю, о чем речь идет. Один возражает, другой настаивает, что фигня, мол, все нормально будет, все сразу в трубу уйдет, в дымоход, никто и не заметит. Что-то задумали. Вижу, порылись в барахле, достают какую-то трубку. А мы ж уже получили на складе всякую пиротехнику – дымы сигнальные, огни, ракетницы. Вот они, значит, дым достали, открыли дверцу печки, зажгли этот дым и сунули в печь. Что тут началось! Через пару секунд клубы повалили в кубрик, а через полминуты все было в дыму. Люди спрыгивали с верхних коек, хватали одежду, задыхались, кашляли от вонючего дыма, выскакивали на улицу. Дневальный под грибом, дал команду: «Тревога! Рота, подъем!» Прибежали из канцелярии офицеры, рота построилась. Ротный ходил вдоль строя полуодетых солдат, как тигр вдоль решетки своей клетки. Он был страшен. Безобидная шалость этих придурков – захотели, видишь ли, посмотреть, как дым будет валить, – обернулась серьезным залетом. Дымоход печки, по случаю лета и теплой погоды, был заложен, чтобы по вечерам в кубрике пищу не готовили. Дым, соответственно, полез в помещение. Ротный орал, что это диверсия, что кто-то пытался отравить половину роты перед важной операцией, что виновники пойдут под трибунал. Кричал он страшно, потом велел проверить людей. Сержанты стали считать народ, и тогда выяснилось, что не хватает Бабаева! Помнишь, Якуб? Послали людей в кубрик, посмотреть, не остался ли кто. Нет, никого там не было. Подумали, может, он на посту стоит, а может быть, в туалет ушел? Пока то-сё, глядим, елы-палы! Выплывает из кубрика Якубжон, шатается, пополам сгибается. Отравился! Потом оказалось, что его просто не заметили. Он такой маленький и легкий, что под ним сетка койки и не провисла вовсе, потому его и не нашли, даже когда во второй раз кубрик обыскивали.