Возвращение не гарантируется

— Много вы понимаете, пидоры! Вас бы на Шамаханские болота! — Он плеснул себе еще полстакана, вдвое превышая обычную вечернюю норму.

Ему не хотелось копаться в воспоминаниях. Но то, что было сказано, задело его за живое. Да, он остался в прикрытии, и он знал, что делать, и он знал, что будет, если он не сделает того, что должен сделать. И он этого не сделал. Значит, прав этот толстощекий, прикрывающийся чужой громкой фамилией? Собственно, у него все чужое: и имя, и биография, и содержание книг, и даже само слово «спецназ», которое никак не вяжется с его обликом. Но это утверждение… Попало ли оно в точку? Да и тощий корреспондент — что он знает про то, о чем собрался спорить? Ни один, ни другой даже близко не были в такой ситуации: им никогда не ставилась задача остановить вооруженных преследователей ценой собственной жизни. Они не знают, что такое африканские собаки-людоеды. Хорошо бы посмотреть на них самих в такой ситуации…

Но в глубине души он понимал, что успокаивает сам себя. Дело вовсе не в этих балаболах и не в африканских собаках. Дело в нем самом. Он ведь не считал себя выше или значительней своих товарищей, но нечто самопроизвольно переключилось у него в мозгу. То, что не должно было переключаться. Потому что их тренировали именно на выполнение задачи любой ценой. И в этом толстощекий был прав. Но у него механизм самопожертвования испортился. А может, с самого начала был испорчен? Конечно, успокаивать себя легко, потому что человек обычно соглашается с собственными доводами. Но даже себя ты не можешь успокоить. Иначе бы тебе не снился этот кошмарный сон. И другие, производные от него…

Да, ему удалось уйти. Это было очень трудно, почти невозможно, но он смог. Сделал пластическую операцию, сменил документы и род занятий. У него есть все: деньги, квартира, сколько угодно девчонок, есть работа, которая ему нравится. Он вроде бы доволен жизнью. Но почему же тогда его гложет беспокойство и душат ночами кошмары? Но почему же тогда не приходит спокойствие? Может, оттого, что он знает: над ним навис дамоклов меч неминуемой ответственности? По законам их среды трусость и предательство не прощаются. И кара за них может быть только одна… Группа «Гончих» способна найти предателя на краю света! Правда, никто не знает, что он уцелел, и «Гончим» не дают команду «фас»… Но могут узнать. Или заподозрить. Ведь в их среде действует принцип — если не видел тела, то не считаешь человека убитым…

Конечно, слишком мала вероятность того, что вдруг, ни с того ни с сего, его станут целенаправленно искать и в конце концов обнаружат. Но все равно — он нес ответственность каждый день и почти каждую ночь. Отвечал на те вопросы, которые не хотел себе задавать, но они появлялись в мозгу против воли. Получается, что он уже держал ответ, правда, пока перед самим собой…

* * *

— Только там купаться нельзя! — перекрикивая тарахтение мотора, предупредил старый караиб, загорелый и худой, как высушенная летучая рыба. На нем были белые шорты со множеством карманов, отвисающих под тяжестью содержимого, и синяя бейсболка с надписью «ФБР». — Недавно на рифах тигровые акулы растерзали немецких дайверов, искавших золотые дублоны. Молодых, как вы, тоже новобрачных… От них ничего не осталось…

Он стоял за штурвалом старого, но крепкого деревянного катерка, а Джессика в синем купальнике и широкополой шляпе и Том в облегающих черных плавках и с непокрытой головой сидели на палубе под палящим солнцем, смотрели на гладкую бирюзовую гладь моря и торчащие из нее впереди верхушки знаменитых Карибских коралловых рифов, которые медленно приближались. Вид был благостный и идиллический, прогулка с часовой рыбалкой стоила всего 40 долларов, но сообщение индейца нарушило безмятежность обстановки и испортило настроение, по крайней мере девушке.

— Какой ужас! Я так боюсь акул! — воскликнула она.

Том только улыбнулся.

— А я ничего не боюсь! Я солдат! Но этот старый людоед принял нас за молодоженов, и мне нравится ход его мыслей!

Джессика прыснула.

— Разве он похож на людоеда? — Она умело переключила внимание кавалера с матримониальной темы, ведущей к общей постели, даже если пропущены столь обязательные на этом пути остановки, как мэрия и церковь, на историко-этнографические аспекты жизни караибов, которые мало связаны с любовными утехами. И Том повелся, как, впрочем, в ее практике бывало всегда.

— Это он в цивильной одежде не похож. А представь его в набедренной повязке, головном уборе из перьев, в боевой раскраске, с ножом за поясом и тяжелой дубиной в руках! — Том скорчил угрожающую гримасу.

— Ну, тогда да! — подыграла ему Джессика, весьма правдоподобно изобразив испуг.

— Впрочем, пусть он сам все нам расскажет! — с довольной улыбкой сказал Том и крикнул рулевому: — Эй, Зиткэла, вы едите людей?

Индеец повернул к нему бронзовое, испещренное морщинами лицо с большим носом, похожим на клюв орла, и пронзительными глазами, способными с высоты рассмотреть добычу.

— Нет, мистер. Мой дед ел, а отец только пробовал пару раз в детстве. Много лет прошло. Сейчас проще подстрелить дикую свинью или поймать макрель, — обстоятельно и буднично объяснил он, словно речь шла о различиях в гастрономических пристрастиях европейцев и американцев.

— Вот видишь!

Они рассмеялись. Том будто невзначай обнял девушку за талию. На этот раз Джессика не выразила недовольства и не высвободилась. Это был хороший знак.

Молодые люди познакомились только сутки назад, но казалось, что прошла уже целая вечность. Том даже отдалился от своих друзей и все свое время посвящал новой знакомой. Вчера они допоздна сидели в баре «У Джона Флинта», напивались коктейлями и говорили обо всем на свете. Джессика рассказала, что она родилась в Англии, окончила Кембриджский университет и теперь дипломированный биолог, а занимается тем, что ищет редких животных. Том поведал, что недавно уволился из армии. Служил в Афганистане, но в связи с тем, что власть там резко переменилась и их срочно заставили уйти, он в последнем отряде эвакуировался на родину и сейчас пребывает в трехмесячном отпуске.

Джессика слушала завороженно, ловила каждое его слово.

— Но ведь Афганистан очень опасное место! — воскликнула она. — Тебе приходилось сражаться? Ты убивал врагов, как Рэмбо?

Он покачал головой.

— Жизнь — это не кино! К счастью, мне не приходилось участвовать в кровопролитных боях. В первый год службы внизу, на равнине, у нас были боестолкновения, но это такая кутерьма, что ничего не понимаешь! Стреляют в тебя, стреляешь ты, свистят пули, стонут раненые, падают убитые. Когда все кончается, до тебя доходит, что остался цел, и испытываешь дикую радость… Мы подсчитывали свои потери, но я никогда не знал, в кого попали мои пули… И попали ли вообще… Но однажды меня контузило гранатой, повезло, что этим отделался…

Том помолчал, будто преодолевая атаку растревоженных воспоминаний и загоняя их обратно в подсознание.

— Но потом наш взвод отправили в горы, и больше никаких проблем не было… Почти никаких, — оговорился он. — Во всяком случае, откровенных врагов мы там не встречали. К нашему пункту дислокации вообще никто не приближался. Сами мы ходили в ближайшие кишлаки, что-то там покупали, меняли патроны на местную экзотику. В Тошлоке жители внешне были добродушны, демонстрировали хорошее отношение и гостеприимство, угощали чаем… Их староста Муатабар знал английский и был всегда приветлив. Но между нами стояла невидимая стена. Чувствовалось, что они напряжены, насторожены, и в душах у них непроглядная чернота… Непонятно было, чего от них ждать. Создавалось впечатление, что улыбчивый хозяин, подливающий тебе свежий чай, может с той же улыбкой воткнуть в спину кинжал или перерезать горло от уха до уха… Поэтому мы были рады, когда пришла команда покинуть охраняемую точку… Улетая, взорвали вертолетную площадку, хотя наши делали ее полгода. Теперь там невозможно приземлиться.

Словом, они многое узнали друг о друге, сблизились, по крайней мере в вербальном смысле. Вечер достойно продолжил кратковременное курортное знакомство, законы которого позволяли проделать путь до общей постели быстрей, чем обычно, и без ненужных остановок. В конце концов, на отдыхе мужчина крайне редко просит руку и сердце на всю жизнь, желая получить только доступ к совсем другому органу на непродолжительное время, поэтому и упрощения тут могут считаться оправданными.

Но Джессика не производила впечатления девушки, которая довольствуется упрощениями в виде выпивки и танцев. А вот серьезный разговор и обмен биографическими сведениями переводил легкий пляжный флирт на более серьезный уровень и давал достойные основания для жаркой ночи, на что Том очень рассчитывал, когда провожал новую знакомую в отель «Бунгало», расположенный на берегу небольшой живописной бухты.