Возвращение Одиссея. Будни тайной войны

– А чего же здесь непонятного, – перевел на него взгляд седовласый начальник. – Ничего такого уж... супернеобычного в этой истории нет. Тема предательства, она ведь, увы, стара как мир. В последнее время, правда, для нас она, к счастью, стала немного менее актуальна, чем, скажем, лет пятнадцать-двадцать-тридцать назад, но тем не менее, как мы видим...

– Да я не об этом, – поспешил с разъяснениями Бриннер-Смоктуновский. – Сама по себе фабула-то, конечно, весьма традиционна. Хотелось бы немного поподробней о... заключительном этапе. Так называемом вспомогательном мероприятии. Не совсем понятно.

– Эк, мил человек, если я тебя сейчас во все детали операции посвящать начну, мы здесь с тобой до утра сидеть будем. А у нас, хочу напомнить, на повестке дня совсем другая головная боль, – откинувшись чуть назад на стуле, протянул Ахаян и добавил, обращаясь уже ко всей аудитории: – По предыстории еще вопросы есть? Не касающиеся наших действий?

– Есть. – Сосед слева повернул к нему свое крупное курносое лицо и произнес полувопросительным-полуутвердительным тоном: – Насколько я понял из контекста, всю эту историю с фотографией и подставой Гелия американцы, почувствовав, что запахло жареным, придумали, чтобы отвести подозрение от его дорогого заместителя.

– Не только историю с фотографией, не только, а и весь этот, как мы полагаем... – Василий Иванович переглянулся с Куриловичем, который снова сделал в его сторону легкий подтверждающий кивок, – весь этот круизно-отъездной маневр. И не только, чтобы просто подозрение отвести. У них, похоже, задумки пообширней были. Поамбициозней. Как, впрочем, и всегда. Свалив резидента, они рассчитывали, что таким образом помогут заместителю плавно приземлиться на его место. И рассчитывали, надо заметить, не без оснований. Да, Гелий Петрович? – Ахаян устремил свой прищуренный взгляд в сторону Минаева, который хмуро вздохнул и еще ниже опустил голову. Василий Иванович слегка пожевал губами и посмотрел на своего предыдущего собеседника. – Вот так.

– Для этого одной фотографии мало, – пожал плечами собеседник. – Они же не дураки, знают, что мы сейчас начнем все досконально перепроверять.

– Не дураки. Знают. Я думаю, в самом скором времени нам начнут поступать дополнительные косвенные подтверждения псевдосвязи товарища Минаева с нашим традиционным главным противником. И не из одного источника.

– Понятно. А что сам-то этот Бутко говорит? И вообще... как он сейчас?

– Интересный вопрос. И своевременный. Поскольку от поведения и от умонастроений данного персонажа во многом, очень во многом, будет зависеть не только тактика, но и стратегия всех наших дальнейших действий. И вот об этом уже нам поведает... – Василий Иванович повернул голову направо, – наш уважаемый Сергей Сергеич.

Сергей Сергеич, услышав обращенный к нему призыв, тут же выпрямился, подался чуть вперед и, откашлявшись, начал ровным, уверенным, немного поскрипывающим голосом:

– На сегодняшний день ситуация складывается следующим образом. Как вы, наверное, знаете, непосредственное общение с господином Бутко мы начали только вчера. Времени же на подготовительную работу у нас было чуть меньше суток. Вместе с тем полученный нами материал с чисто юридической точки зрения, в плане последующего уголовного преследования, содержал, к сожалению, только самый минимум доказательной базы. А учитывая то, что мы сейчас живем и действуем в условиях, как говорится, правового государства... – по интонации, с какой было произнесено это словосочетание, весьма несложно было догадаться о личном субъективном отношении товарища в черном костюме к данному понятию, – вы понимаете, в какую непростую ситуацию был поставлен наш отдел в плане поиска наиболее продуктивных и надежных вариантов... – он немного помедлил, подыскивая нужное слово, – моделирования дальнейшего развития событий и, соответственно, наиболее действенных рычагов воздействия на вышеупомянутое лицо. Конечно, как справедливо сказано, ничто на земле не проходит бесследно. Если человек взял грех на душу, обнаружить следы и последствия этого греха – это в принципе вопрос времени и...

– Мастерства, – закончил за него фразу сосед напротив.

– Техники, – уточнил Курилович. – Но, к сожалению, первый фактор, фактор времени, в большинстве случаев бывает решающим. Поэтому, учитывая все вышесказанное... принимая во внимание имеющий место фактор внезапности, а также основываясь на психологическом анализе личности фигуранта и... прочих сопутствующих обстоятельств, нами было принято решение применить с самого начала немножко примитивную и прямолинейную, но часто весьма действенную, особенно на первом этапе, тактику интенсивного, активного прессинга, под условным девизом: «Запираться бессмысленно, нам все известно. Молчание только усугубит вашу и без того незавидную участь».

– И... как? Успешно? – произнес, не поднимая глаз, Минаев.

Человек в черном костюме слегка усмехнулся:

– Да как сказать. По большому счету, нам, в общем-то, применять ничего особенно и не понадобилось.

– Здесь я хочу... прошу прощения... – раздался голос Ахаяна, – сделать одну маленькую попутную ремарку, а именно сразу обрисовать контуры двух наиболее вероятных вариантов последующего развития событий. Вариант первый. Бутко по тем или иным причинам решает остаться по ту сторону баррикад. Или вообще ни по какую. В этом случае у нас, естественно, остается очень узкое поле для маневра: мы просто аккуратно утираем оплеванную физиономию, делаем соответствующие оргвыводы, а для него самого вопрос закономерно и плавно перетекает в уголовно-процессуальную плоскость. Вариант второй. Бутко осознает, или... такую версию мы тоже не можем пока сбрасывать со счетов... пытается нас убедить в том, что осознает, что он совершил непростительный, тяжкий грех либо же, что тоже возможно, просто глупую, роковую ошибку...

– Хе, ошибку! – мотнул головой Минаев.

– Ошибку, Гелюша, ошибку. Почему нет. Как говорится, есть многое на свете, друг Горацио... ну и так далее. – Василий Иванович на секунду замолчал, но тут же продолжил: – Либо же и грех, и ошибку одновременно и выражает готовность искупить первый и исправить вторую. И вот тогда, я полагаю, вы все это прекрасно понимаете, для нас открываются весьма интересные и, при определенном стечении обстоятельств, достаточно многообещающие перспективы. Но здесь я замолкаю и снова передаю слово нашим экспертам в этом щекотливом вопросе.

– Я тоже не буду особенно растекаться по древу... – снова послышался чуть-чуть скрипучий голос Куриловича, – и описывать весь ход вчерашнего до... то есть, я хотел сказать, нашей вчерашней доверительной беседы. Тем более что, делая это, я бы просто-напросто превысил свои должностные полномочия. Скажу главное. Хотя о том, что я скажу, вы все, наверно, смогли уже более менее догадаться, судя по тому, что я сейчас присутствую на этом совещании. Итак, в ходе проведенной вчера беседы наш еще не подследственный, но... уже весьма явственно ощутивший близость своего перехода в этот новый для него статус Михаил Альбертович Бутко... официально заявил, в устной и письменной форме, о том, что он полностью признает и глубоко осознает всю степень своей вины, и при этом выразил категоричное и недвусмысленное желание... пользуясь образным выражением Василия Ивановича... остаться по нашу сторону баррикад.

– А в письменной форме, имеется в виду? – вопросительно посмотрели на него внимательные серые глаза соседа напротив.

– Признательное заявление на имя Директора Службы. Покаянное, так сказать, письмо. – Человек в черном костюме, вжикнув молнией лежащей рядом с ним на столе черной же кожаной папки, достал оттуда стандартный лист белой бумаги, на котором пестрели написанные от руки шариковой ручкой аккуратные ровные строчки. – Зачитываю текст. – Курилович положил лист на стол и, по-ученически сложив перед собой руки, начал медленно и отчетливо озвучивать нанесенные на бумагу письмена: – «Я, майор Бутко Михаил Альбертович, настоящим признаю, что, нарушив свой служебный и гражданский долг и данную мной Торжественную присягу, вступил в преступную связь с представителями враждебных, в скобках американских, спецслужб и выдал им ряд сведений, составляющих государственную и военную тайну, чем запятнал свою честь российского офицера и покрыл себя несмываемым позором в глазах моих коллег и товарищей, в чем глубоко и искренне раскаиваюсь. Прошу вас предоставить мне возможность искупить свою вину перед Отечеством в любом виде и в любой форме. Готов к выполнению заданий самой высокой степени сложности и риска. Дата. Подпись».

– И когда он это написал? – снова донесся вопрос с противоположной стороны стола, но на этот раз от бритоголового визави.

– И не было ли это домашней заготовкой, – озвучил невысказанную, но напрашивающуюся вторую часть вопроса Курилович. – Думаю, что нет. У меня, впрочем, как и у моих коллег, ведущих это дело, сложилось стойкое впечатление того, что вчерашнее разоблачение было для Бутко полной неожиданностью. Бумагу же эту он написал где-то примерно часа через два после того, как мы стали с ним работать. Он попросил сделать небольшой перерыв и дать ему немного времени окончательно собраться с мыслями.