Возвращение Орла. Том 1

Жуткая нищета оскорбляла.

– Как и предсказывал красный граф, стал наш коммунистический мир скучен и сер… Преисполнясь мною, ты постигнешь тайну дома сего… Вот он, русский быт, бессмысленный и беспощадный, – вздохнул Семён и болезненно поморщился, как будто засаднила давняя незаживающая рана. «Дом – это же… храм! Человек – подобие, и дом, жилище, тоже должно быть подобием его жилища, храма. Это не чистоплюйство, это… это религия. И вот тебе новый русский сельский стиль, в чём он? Не на кровле конёк – как знак молчаливый, что путь наш далёк, а в неожиданном барачном рецидиве: вместо пирамиды белоснежных подушек – грязная тряпка на комковатом в разводах матраце… как знак молчаливый, что путь наш… во мраке… Тут не до коньков на крыше, не до петухов на ставнях, не до голубков над крыльцом… почему?»

– Да он тут не живёт, – как бы отвечая на неуслышанный вопрос, поспешил объяснить мирную разруху Африка.

– А где же?

– Он на реке живёт, там у него и дом, и храм… а тут – так… Тут у него жильё не настоящее.

– У всех у нас тут жильё не настоящее… – почти согласился Семён, но, словно опомнившись, себе же и возразил. – Знаю я эту песню: сегодня уж как-нибудь, а вот придёт время!.. А время всё не приходит и не приходит, и вся жизнь на гнилом матраце… ждут. Ждём. Жильё, брат, – образ дома вечного. Каков образ, таков и вечный дом будет. А тут… ни тебе красного угла-зари, ни неба-потолка, ни млечной матицы… Бедолага.

– Это мы бедолаги, у Лёхи и заря, и небо с млечным путём живые, а не на потолке нарисованные.

Кое-как за Лёху оправдавшись, поехали.

Около «Хилтона», кирпичного двухэтажного барака, остановились – дань воспоминаниям: сколько в этом домике выпито водки и портвейна!

– Если упомянут Хилтон, то где-то рядом должна быть и Шангри-Ла.

– При чём тут Шангри-Ла? Шангри-Ла же… в Тибете, а Хилтон в Америке, – Африка никак не хотел уступать умнику Семену в эрудиции, – ничего себе рядом.

– Ты думаешь, что если на сарае написано «Хилтон», то это обязательно гостиница, пусть даже барачного типа?

– А по-твоему, это шоколадная фабрика? Или набитый дензнаками монетный двор?

– Может, и не набитый, но один знак тут есть, и как тонко замаскирован! Тут же не Конрад, а Джеймс, вот в чём дело!

– Ух ты! – всплеснул, явно издеваясь, руками Африка, не слышавший ни про одного ни про другого. – Конрад, Джеймс…

– Вот тебе и «ух ты»! Джеймс Хилтон, который и сочинил эту Шангри-Лу в «Потерянном горизонте», а не Конрад, который с отелями. Ни в каком она, выходит, не в Тибете, а туточки.

– Что – туточки?

– Шангри-Ла! Маленькая волшебная страна, где живёт полсотни святых…

– Под видом пьяных рыбаков и мордвы?

– Мордву не тронь!.. Полсотни святых, которые проводят время в поисках знаний и в занятиях искусством. Во главе их стоит Старец, который открыл секрет долголетия и умеет предсказывать будущее. По одному из его пророчеств, в будущем этой стране предстояло многое претерпеть. Да… «Хилтон» на бараке – тонко! Это название, это автограф автора. Никто и не подумает, что Джеймс, все будут по-профански думать – Конрад, и только знающие… – Семён многозначительно поднял палец, как бы приглашая товарища в компанию знающих. – Так что, Женя, не верь глазам своим: никакие это не рыбаки-пьяницы, а много претерпевающие – согласно предсказанию – святые.

– Вон один святой идёт.

Вася-мордвин держал курс на косу – чуял знатную халяву. Из дырявого пакета сыпался комбикорм.

– Вася, а ты что не на работе?

– Да трактор… поршень! Завтра буду готов, – бесхитростно врал Вася и добродушно при этом улыбался – мордва!

– А хочешь быть готов уже сегодня? – На косе его, конечно, напоят.

– Сегодня не успеть, – не понял африканского каламбура Вася, – завтра.

– Да ладно тебе, завтра… давай сегодня, – Африка уже отвинчивал фляжку. Вася, ничуть не удивившись такому везенью, отхлебнул изрядно, утёрся рукавом и, как зомби, продолжил свой путь на косу.

– Святой!..

Поехали. По дороге вереницей возвращались прикомандированные, и Африка то наддавал, то притормаживал – около девчонок, не знакомые ли?

Флягу уже много лет брали на молокозаводе. В первый раз Африка, которого отрядили с посадки загрузить в Луховицах пустые фляги, сопроводить до молзавода и там разгрузить, одну втихаря по дороге сбросил, потом, правда, в кустах еле нашёл, за оставшуюся неделю успели брагу поставить и выпить, флягу хотели припрятать, но лучшего места, чем на том же молзаводе, не нашли.

– Фляга не нужна?

– Как же не нужна?

– А нам целую зиму без надобности. Весной приедем, на пару неделек заберём.

Весной приехали, угостили тёток-молочниц спиртиком, в обед попели им песен, так им ещё в ту флягу ведро молока налили.

Над брагой обычно колдовал Африка, не допуская к своей магии даже Виночерпия. В бланкет [7] кроме дрожжей и сахара, в зависимости от сезона, он добавлял горох, картошку, изюм, томатную пасту, яблоки, свёклу, вишню и даже халву. А в тот год, когда из презентованного ведра молока выпили только половину, поставили и на молоке, уже прокисшем, не выливать же, бражка вышла замечательная, особенно восхищался Аркадий, цитировал из дважды уже перечитанной «Бхараты»: «Соки сомы, смешанные с кислым молоком, силой вдохновения овладели молитвами», а заодно и животами. Летом, когда жили на косе, флягу ставили на солнышко, на ночь укрывали, если выходило ехать поздней осенью – к батарее. Два дня непрерывного помешивания, день спокойного брожения-отстоя, и молодая брага, «сома» по Аркадию, природный напиток вольноотпущенных физиков, уже готова к употреблению, что очень бывало кстати: спирт, сколько его ни бери, кончается за два дня, деньги – за третий. А тут и бражечка-голубушка. То есть, от бланкета до банкета – три дня. Но и фляга кончалась в несколько дней, ставить по второму разу воли не было, и последние из двухнедельного десанта дни проходили в сухих муках. Правда, в этом, 3-м, юбилейном году антиалкогольной кампании решили жить иначе.

7

Бланкет – часть реактора, предназначенная для получения вторичного ядерного топлива.

Молзавод гудел, в смысле работал. В смене были незнакомые девчонки. Не узнавали.

– Девоньки, крепким молочком не угостите?

– Самих бы кто угостил… крепким.

На это и был расчёт.

– Так вот же мы!

Мгновенно – нержавеющая фляжка, не такая, как у Виночерпия, поменьше, девчонки захихикали и, переглянувшись, отказались. Выпили сами, раз уж достали. Пришла начальница.

– А, артисты! Дрожжи у вас свои или опять доставать?

– Мы теперь без дрожжей.

– И без фляги?

– Нет, фляга как раз нужна.

– Поделись рецептиком – брагу без дрожжей!

– Полведра молока… – начал было Семён.

– Вера, плесни ребятам во флягу с полведёрка…

Сто пятьдесят взаимно плеснули начальнице в мерный стакан – когда он есть, не жалко.

Катенька

И где же явилось такое чудо?

В незаметном захолустье России, в то время именно, когда запутались обстоятельства всех и наступили пугающие вас страхи и ужасы России.

Н. В. Гоголь, «Выбранные места…»

Катенька – музей – физика прекрасного

Катенька

Красота – это страшная и ужасная вещь. Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки.

Ф. М. Достоевский, «Братья Карамазовы»

Женька знал, что сейчас придётся заехать ещё в одно место – дединовский краеведческий музей. Музей – сказано сильно, комнатка в клубе. И что Семён нашёл в музейщице? Ладненькая, конечно, но не так чтобы и высока, не так чтобы и красива, что-то было, но до этого что-то нужно было ещё доскребтись, а зачем?.. А ведь уже какой год – первым делом к Катеньке, мёдом намазано… Такие девки в ГИГХСе!