ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША

Шабо совершенно смешался.

— Но… Но, безусловно… Эти деньги, откуда они берутся? Разве они не украдены из священной казны Республики? Разве это не означает совершить святотатство? Ограбить неприкосновенный алтарь Нации?

Андре-Луи снисходительно улыбнулся и покачал головой. Напыщенный слог собеседника напомнил ему о приёмах риторики.

— О, сколь возвышена, сколь безмерна такая добродетель! В какие трижды благословенные времена мы живём, если государственные мужи, отказавшись от бесчестных повадок, свойственных их предшественникам от века, отказываются принять даже то, что принадлежит им по праву! Гражданин Шабо, ваши чувства достойны всяческого уважения. Но мне горько видеть, что такие высокие идеалы дают вам такое неверное представление о фактах; что они заставляют вас пренебречь наградой. Разве труды во имя свободы должны оставаться безвозмездными? Но ещё больше меня огорчает, что в результате вашего отказа богатство достанется недостойным торгашам или прихвостням деспотизма, тогда как вы, человек благородный, будете по-прежнему бороться с бедностью, а то и с нуждой. А деньги, которые вы могли бы потратить к великой чести и славе священного дела Свободы, попадут в руки подлых реакционеров и, возможно, пойдут на подрыв самих устоев Республики, во имя которой вы трудились с таким самоотвержением. Разве чувство долга не велит вам помешать этому, гражданин представитель?

Гражданин представитель растерянно хлопал глазами. Этот поток велеречивой риторики, на которую он и сам был великий мастер, вконец затуманил ему мозги, уже одурманенные вином. За громкими фразами скрывалось полное отсутствие разумных доводов, но создавалось впечатление, что слова исполнены глубокого скрытого смысла. Сквозь туман в мозгу Шабо всё ярче брезжил образ богатства, приобретение которого не оскорбит его чувствительную совесть, а точнее — ибо такова была истинная подоплёка его честности — не будет угрожать его положению.

Остальные хранили многозначительное молчание. Жюльен пребывал почти в таком же оцепенении как Шабо. Обманчивая правота доводов, которые использовал Андре-Луи, поразила его. Более проницательный Делонэ не питал никаких иллюзий по поводу ценности этих аргументов. Бенуа и де Бац безмолвно восхищались и формой, и содержанием ответа Андре-Луи на крик совести добродетельного депутата.

— Что вы имеете в виду, гражданин? — заговорил наконец Шабо. — Вы хотите сказать, что, если я не воспользуюсь благоприятной возможностью, это сделают другие люди, которые могут употребить полученные деньги на другие цели?

— Мало того. Я хочу убедить вас, что в моём предложении нет ничего зазорного. Эти операции обеспечат ликвидацию конфискованных поместий и немедленное пополнение национальной казны. Мы всё делаем открыто. Комиссия, которой поручена продажа этих земель, рада нашему сотрудничеству. Без него дело двигалось бы неизмеримо медленнее. Если такая деятельность не возбраняется нам, если, более того, она считается полезной, то разве на неё меньше прав у вас, человека, несомненно заслужившего награду, но не имеющего возможности получить её обычными путями?

Эти доводы были уже более вразумительными. Они устраняли самую суть возражений Шабо. Но тень сомнения у последнего всё-таки осталась.

— Вы находитесь в другом положении, граждане, — ответил он задумчиво. — Вы неуязвимы для тех упрёков, которые губительны для меня. Мои враги смогут утверждать, что я воспользовался своей должностью в целях извлечения личной выгоды. Чистота моих намерений окажется под подозрением, и я не смогу больше служить своей стране.

— Это верно. Люди, главная цель которых служить человечеству, особенно чувствительны к таким нападкам. Подозрение может подорвать ваш авторитет, дыхание клеветы может подточить вашу силу и свести на нет все ваши благородные устремления. Но прежде чем подозрение или клевета коснутся вас, должны выйти на свет какие-то факты. А зачем кому-то знать о ваших делах?

Шабо снова заморгал под твёрдым взглядом своего искусителя. Возбуждение согнало краску с его пухлых щёк. Он осушил бокал, который снова наполнил для него де Бац, и вытер рот тыльной стороной грязной ладони.

— Вы хотите сказать, что я должен держать их в тайне?

— Помилуйте! Разве человек должен идти по жизни, открывая тайники своей души всем желающим? Зачем же вам вкладывать оружие в руки врагов? Вот вы говорили о суде совести. Благородный образ. Так если ваша совесть будет спокойна, что ещё может вас терзать?

Шабо подпёр голову рукой, облокотившись на стол.

— Но если я разбогатею. — Он умолк. Золотое видение ослепило его. Он мысленно оглянулся на бесцветные годы, проведённые в нищете, которая отказывала ему во всех радостях жизни. А уж он бы сумел ими насладиться! Он подумал о случайных званых обедах, на которые его приглашали, и сравнил их с обычными своими скудными трапезами. Почему он, государственный муж, один из столпов республики, её создатель, должен во всём себе отказывать? Безусловно, он достоин награды за свои труды. И всё-таки робость удерживала его. Если он разбогатеет, то как сможет наслаждаться своим богатством, как будет есть изысканные блюда, пить дорогие вина, не привлекая внимания завистников? Он не сможет скрыть внезапной перемены к лучшему в своих денежных делах. Часть своих сомнений он высказал вслух, на что ему немедленно привели в пример других депутатов, начиная с Дантона, который явно сколотил себе состояние, но тем не менее никто не осмелился поинтересоваться источниками его богатства.

— А эти источники, — веско сказал Андре-Луи — далеко не так безупречны, как те, что мы вам предлагаем.

И тут в Шабо вспыхнуло внезапное подозрение, которое остановило его в тот самый момент, когда он уже собирался поддаться неодолимому искушению.

— А почему вы мне их предлагаете? Что заставляет вас опорожнить рог изобилия Фортуны на мои колени?

На этот раз ему ответил де Бац.

— Честное слово, причина лежит на поверхности. Мы не вполне бескорыстны, гражданин представитель. Мы нуждаемся в вашем бесценном обществе. Мы приведём вас к источнику, но останемся пить вместе с вами. Я понятно выражаюсь?

— А! Я начинаю понимать. Но тогда… — Шабо икнул. — Проклятье! Я всё-таки не вполне уяснил…

Делонэ взялся его просветить.

— Послушай, Франсуа, разве стал бы я в этом участвовать, если бы имел хотя бы тень сомнения в честности предприятия. Ты человек возвышенный, тебе редко доводилось иметь дело с величайшей из реальностей, с деньгами. У меня же есть опыт в финансовых вопросах. Можешь поверить мне на слово: дело это безупречно.

Шабо уставился на своего коллегу тяжёлым пьяным взглядом. Делонэ продолжал.

— Посмотри на это вот с какой стороны: единственной пострадавшей стороной в наших сделках будут эмигранты, которые пересекли границу, чтобы развязать войну против собственного народа. Их поместья обратятся в золото, на которое мы сможем накормить голодных детей Франции. Наше вмешательство ни на лиард не уменьшит сумм, которые потекут в национальную казну. Напротив, ускорив ликвидацию, мы сослужим Республике добрую службу.

— Это я понимаю, — согласился Шабо. Но ему всё ещё не доставало убеждённости. Опасения так и не покинули его окончательно.

Он впал в задумчивость, потом пустился в откровения о своём прошлом.

— Я всегда боялся поступиться своей совестью. Ни одному представителю не давали столько поручений, связанных с деньгами, сколько их выпало на мою долю. Я давно мог бы стать богатым человеком, если бы не ценил честность превыше всего остального. В Кастри мне доверили четыре тысячи ливров на секретные расходы, да я ещё собрал на двадцать тысяч штрафов. Ни один денье из них не осел у меня в кармане. Мои руки остались чисты. И это ещё мелочи в сравнении с другими соблазнами, с которыми мне довелось столкнуться. Испанский министр предлагал мне четыре миллиона, если я спасу Луи Капета от эшафота. Такая взятка подорвала бы принципы многих. Но мой патриотизм и чувство долга настолько сильны, что мысль поддаться соблазну даже не коснулась меня.