ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША

— Что регент, что его семья — мне всё едино, — сказал Андре-Луи.

— Тебе всё едино? Глупец! Как ты можешь так говорить, когда речь идёт о судьбе монархии?

— Монархия — это дом Бурбонов. Дурная услуга, которую я оказал Бурбонам, не идёт ни в какое сравнение с той подлостью, которую устроил мне один из них. Вред, который я нанёс их делу, можно исправить. Вред, который нанёс мне глава дома Бурбонов, тот самый человек, ради которого я трудился и рисковал жизнью, не исправить никогда. Могу ли я служить ему после этого?

— Оставить службу — ваше право, — тихо и печально ответил Ла Гиш. — Но вправе ли вы уничтожать то, что принадлежало не только вам?

— Не только мне? А разве не я обнаружил и собрал эти документы? Разве не я ежечасно рисковал собственной головой, чтобы посадить на трон это ничтожество — графа Прованского? И вы ещё говорите, что бумаги не мои. Впрочем, мои они или не мои, но их больше нет. Финита ля комедия.

В ярости и отчаянье де Бац только и мог, что поносить компаньона:

— Ах, паршивец! Просто негодяй! Вот-вот уже всё должно было успешно разрешиться, а ты в припадке злобы всё разрушил, не оставил никакой надежды. Все наши труды насмарку, все жертвы были напрасны. Шабо, Делонэ, Жюльен, братья Фреи, Леопольдина, наконец! Маленькая Леопольдина, о которой ты так пёкся. Боже мой, всё прахом! Всё бросить в жертву на алтарь обиды! Проклятье. И всё потому…

— Довольно уже, — прервал его восклицания Андре-Луи. — Этого достаточно. Когда немного успокоишься, ты, возможно, поймёшь…

— Что пойму? Твою низость?

— Мучение, толкнувшее меня на этот поступок. — Моро устало провёл ладонью по лбу и хрипло продолжал: — Жан, если какое-то соображение и могло меня удержать, то это мысль о том, каким это для тебя будет ударом. Но в ту минуту я об этом не подумал. Мы были хорошими товарищами, Жан, и мне жаль, что всё так вышло.

— Можешь убираться со своими сожалениями к дьяволу! — рявкнул де Бац. — Там тебе самое место! — Он было замолчал, но распиравшая его ярость всё требовала выхода, и барона вновь понесло: — Вот что происходит, когда полагаешься на человека, способного хранить верность только себе самому. Сегодня он роялист, завтра революционер, потом снова роялист — смотря по тому, что более выгодно для него лично. Единственное, в чём ты последователен, — это твоё вечное амплуа Скарамуша. Бог мне свидетель, я не понимаю, почему до сих пор не убил тебя. Скарамуш! — с бесконечным презрением повторил он и наотмашь ударил Андре-Луи по щеке.

Ла Гиш мгновенно оказался рядом, схватил барона за руку и оттеснил его от Моро. Андре-Луи задышал чаще, на бледной-бледной щеке отчётливо проступил красноватый след пятерни. Но Моро только грустно усмехнулся.

— Это не важно, Ла Гиш. Несомненно, он по-своему прав, как и я по-своему.

Последняя реплика только сильнее распалила гасконца:

— А, так мы подставляем другую щёку! Сладкоречивый моралист! Грошовый мыслитель! Убирайся на свои подмостки, шут! Прочь от меня!

— Уже ухожу, де Бац. Хотелось бы расстаться иначе, но не судьба. Я сдержу удар в память о тебе. — Андре-Луи двинулся к двери. — Прощайте, Ла Гиш.

— Минуточку, Моро! — крикнул маркиз вдогонку. — Вы куда сейчас?

Но Андре-Луи не ответил. Он и сам не знал, куда идти. Закрыв дверь, он вышел, пошатываясь, в прихожую, снял с крючка плащ, надел шляпу и, взяв шпагу, спустился по лестнице.

Во внутреннем дворике его арестовали.

Как только Моро показался из дома, в ворота вошёл человек в тяжёлом плаще и круглой шляпе. За ним шагали два полицейских. Но и без эскорта в человеке невозможно было не узнать шпиона. Он преградил Андре-Луи дорогу и пристально всмотрелся ему в лицо.

— Ты здесь живёшь, гражданин? Твоё имя?

— Андре-Луи Моро, агент комитета общественной безопасности.

Однако упоминание грозного комитета незнакомца не смутило.

— Покажи свою карточку.

Андре-Луи протянул ему требуемое удостоверение, незнакомец взглянул на документ и кивнул своим спутникам.

— Ты-то мне и нужен. Вот ордер на арест. — Он помахал перед носом Моро какой-то бумажкой.

— В чём меня обвиняют? — справившись с секундным замешательством, осведомился Андре-Луи.

Человек в тяжёлом плаще, не удостоив арестованного ответом, повернулся спиной.

— Ведите за мной, — бросил он своим людям.

Андре-Луи больше ни о чём не спрашивал и не протестовал. Он не сомневался в причинах ареста. До Сен-Жюста дошли наконец известия из Блеранкура, и народный представитель ответил быстрым контрударом. А документы, которые в это время должны были бы находиться в руках Демулена и которыми Андре-Луи мог бы парализовать всякую активность Сен-Жюста, оправдание несанкционированной деятельности Моро в Блеранкуре, превратились в горку пепла, над которой, должно быть, всё ещё бушует наверху де Бац.

Ситуация, нелепая до слёз, — подумал Андре-Луи и рассмеялся. Его мир рухнул.

Арестованного провели через сады Тюильри, по набережной и Новому мосту к Консьержери. Здесь, в привратницкой, обыскали, но не нашли при нём ничего ценного или важного, кроме часов и нескольких ассигнаций на сумму около тысячи франков. Вещи вернули и повели по тёмным сводчатым коридорам, вымощенным каменными плитами. В конце концов Моро оказался в одиночной камере, где ему представилась возможность поразмышлять о внезапном и малоприятном конце своей удивительной карьеры.

Если Андре-Луи и размышлял о своей участи, то без страха. Боль, разъедавшая душу, привела его разум в такое оцепенение, что думать о конце можно было с полным безразличием. Андре-Луи казалось, что он уже умер.

Со странной отрешённостью вспоминал он всё, что сделал в Париже, начиная с того июньского утра, когда пали жирондисты. Сделанное не пробуждало в нём гордости. Он занимался довольно грязным делом. Если уж называть вещи своими именами, он использовал тактику агента-провокатора. Подлое занятие. Одно утешало — оно как нельзя лучше соответствовало подлости принца, агентом которого и был Моро. Слава богу, теперь всей этой грязи придёт конец. Андре-Луи уснёт вечным сном и будет наконец свободен. Он изо всех сил старался не думать об Алине — образ, рождаемый мыслями о ней, причинял ему невыносимые страдания.

Поздно ночью в замке загремел ключ, дверь распахнулась и в проёме возникли двое. Неверный свет фонаря выхватил из темноты лица незнакомцев. Первый сказал второму несколько слов и, войдя с фонарём в камеру, закрыл за собой дверь. Пройдя к грязному сосновому столу, он поставил фонарь, и Андре-Луи разглядел стройного, элегантного молодого человека с копной золотистых волос и лицом Антиноя. Вошедший с интересом посмотрел на неподвижного Андре-Луи большими, красивыми, добрыми глазами, и лицо его стало суровым. Это был Сен-Жюст.

— Стало быть, вот он, тот мошенник, что разыграл в Блеранкуре целую комедию? — проговорил он насмешливо.

В охваченной мраком душе Андре-Луи вспыхнула искорка былого Скарамуша.

— Да, комедиант я неплохой, вы согласны, мой дорогой шевалье?

Сен-Жюст нахмурился, раздосадованный таким обращением, но потом усмехнулся и покачал золотистой головой.

— Нет, в комедии вы недостаточно хороши. Надеюсь, в трагедии сыграете получше. Ваш выход — на площади Революции. Пьеса называется «Национальное варварство».