Возвращение Скорпиона

Услышав наконец знакомый голос, проговорил искусственным басом:

— Немедленно приезжайте в известный вам дом. — И назвал адрес.

— Но!.. — попыталась возмутиться перламутровая трубка.

— Никаких "но". — Тон мой был ледяным, как у зомби. — Приезжайте.

Я едва успел смыть кровь и сменить рубашку, а он уже явился. Я открыл входную дверь, и он вздрогнул от неожиданности:

— Вы?!

— Как видите.

Он нахмурился:

— Что вы здесь делаете?

— Сам не знаю, — пожал я плечами и мотнул головой в сторону двух сопровождавших его дородных молодцев: — Скажите, чтобы пошарили в джунглях напротив кухни. Возможно, найдут кое-что интересное. А после пускай подождут во дворе, ладно? Разговор предстоит серьезный, не хотелось бы прерываться по пустякам.

На мгновение он заколебался, потом отдал соответствующие распоряжения своим орлам и шагнул через порог. Замер, увидев Джона.

— А это что за синьор?..

Признаюсь, на душе у меня просто кошки скребли. Да прикиньте сами: я в коридоре с живым и очень опасным дедушкой, а на полу в кухне его мертвая внучка. В такой ситуации единственным выходом было подробно рассказать старику всю предысторию — надеюсь, поверит, что не я же, в конце концов, убил девушку!

Я хмуро покачал головой:

— Эх-х… Поскольку беседа будет совсем не веселая, зацените уж для начала свой подарок, Владимир Евгеньевич…

Он "заценил".

Придирчиво и даже как-то ревниво осмотрел и ощупал покорно застывшего после моей команды Джона с макушки до пят, аж залез в пасть. Наконец выпрямился и, достав из кармана серой курточки платок, вытер морщинистые руки. Хмыкнул:

— Нормально, юноша. Хорошо.

— Только "хорошо"? А почему не "отлично"? — вяло поинтересовался я.

— Уши слабо купированы.

Я вздохнул:

— Так нам с ним овец не пасти.

— Все равно — стандарт есть стандарт. К тому же жирноват, и рубцов для его возраста многовато. Травите специально?

Я развел руками:

— Да нет. Само-собой иногда выходит…

— Смотрите не перетравите. Иначе скоро и по квартире на цепи и в наморднике гулять с ним будете да к стеночке жаться. Ладно, что дальше?

Я помрачнел:

— А дальше… Проходите, пожалуйста, чего ж торчать у дверей.

Мы проследовали в зал и сели. Он в огромное кресло, я на скромный стул. А Паук постарел, думал я, глядя на его землистое худое лицо. Однако глаза все те же, "паучьи".

— Короче говоря… — преувеличенно бодро хлопнул я себя по коленке. — Только вы, ради бога, в обморок не падайте, сознания не теряйте, в общем — не волнуйтесь.

— Не буду, — пообещал он. — Итак?

— Итак, отвечаю на первый вопрос — насчет того, что я здесь делаю. Увы: "что" — сам покуда не знаю. А вот почему я здесь. — И сунул прошлогоднему папе телеграмму.

Он пробежал ее в тысячную долю секунды. Дёрнул тощим плечом:

— Ну и что?

Я вылупил зенки:

— Как это — "ну и что"?!

Паук сердито засопел:

— Нет, ну а какой, интересно, реакции вы ждали? Я, разумеется, от вашего нового визита не в восторге, но она же не маленькая, в конце-то концов! И ежели ей вдруг приспичило выписать для… хм… сердечных утех вас… Ну, знать, и впрямь дура, я ей это еще год назад говорил.

Мало-помалу я тоже начал выходить из себя.

— Владимир Евгеньевич, прекратите ругаться. Во-первых, она все-таки ваша дочь, а во-вторых: при чем тут дура — не дура?! Главное, милостивый государь, то, каким образом ваша прекрасная дщерь могла отправить эту телеграмму отсюда, коли она загорает на Крите?

Паук привстал:

— Где?!

— На Крите, — повторил я.

Он плюхнулся обратно в кресло.

— Вы рехнулись?

Я кивнул:

— Не исключено. Вопрос номер два: у вас есть внучка?

Старик насторожился:

— Есть…

— Ее зовут Лиза?

— Ну допустим, и что же?

— Ничего-ничего, — поспешно заверил я. — Кажется, она живет в Москве?

Знаете, мне показалось, что ему стало трудно дышать. Паук поднес тощую руку к горлу, завертел покрасневшей шеей.

— Да, в Москве… — наконец почти прохрипел он. — Но… но…

Хотя у самого сердце ёкнуло, я по возможности хладнокровно продолжил:

— Учится в физкультурном институте?

Паук вскочил:

— Где она? Что с ней?!

Я тоже поднялся:

— Идите сюда. — И, взяв за локоть, потащил старика на кухню.

Владимир Евгеньевич слабо пискнул:

— Да вы что! — и неожиданно весьма виртуозно выругался.

Я тоже неожиданно выругался, не менее виртуозно. А потом вздохнул:

— Войдите… — И открыл дверь.

Он вошел.

А примерно через минуту вышел.

Я напрягся, ожидая бури, но…

Но на его старческой физиономии было написано полнейшее непонимание, если не сказать — изумление. А от недавней растерянности не осталось и следа. Владимир ибн Евгеньевич зыркнул на меня рысьим взглядом:

— Что всё это, чёрт возьми, значит?!

Я удивился, но не ответил, а сам задал вопрос:

— Кто эта девушка?

Паук клацнул вставными челюстями как голодный крокодил.

— Понятия не имею!

Я облегченно всплеснул руками:

— Ну, слава богу!

— Но кто ее так?

— Не знаю, — пожал я плечами.

— А его?

Я потупился.

— Ясно, — проскрипел он. — Однако, кроме шуток, что это за девушка?

— Какие уж тут шутки, — нервно хохотнул я. — Она представилась вашей внучкой, приехавшей на каникулы из Москвы.

— Что-о-о?!

— То-о-о! — огрызнулся я и попросил: — Не орите, пожалуйста, сам ни хрена не понимаю. Хотя нет, кое-что понимаю. Ее застрелил или тот кадр, или его подельник, который сбежал.

— Н-да-а… — повертел маленькой змеиной головой старый пень. — Но с какой стати вы вообразили, что Маргарита в Греции?

— "Внучка" сообщила, — ехидно доложил я и ткнул пальцем в направлении видневшихся в дверном проеме голых, к сожалению, уже мертвых ног.

Небольшая пауза — и:

— … твою мать! — озадаченно и вдохновенно промычал Паук.

Я поморщился:

— Если можно, чью-нибудь еще. — Помолчал и добавил: — Но в целом к духу и пафосу крика вашей благородной души, Владимир Евгеньевич, я присовокупляюсь абсолютно искренне.