Возвращение Скорпиона

Я решил прикинуться пнём:

— Да ну тебя! В общем, у Серого оставалось два камня. Тайну первого он, так сказать, унес в могилу, а второй спрятал.

— В доме? — Это Кузнец.

Я на миг оглянулся, а потом покосился на Профессора: оба точно ломы проглотили. Пожал плечами:

— Не, ну как хотите, могу и рассказать, где он, но… Но нужно ли это вам — решайте сами.

— Мне — на хрен не нужно! — торжественно провозгласил Кузнец.

— Аналогично. — Профессор. — А коли уж правда припрёт — свистнешь.

— Свистну, — пообещал я. — Обязательно. Так свистну, что только рога в руках останутся.

И вдруг снова подал голос Кузнец.

— Это, — пробасил он. — Я, гадство, тут долго думал, и мне это, гадство, не нравится!

Мы удивились.

— И что же тебе, Толик, гадство, не нравится? — спросил я.

Он издал весьма странный звук. Нет-нет, губами. А потом заявил:

— А вот что: оказывается, у бабы Серого камень есть, у Саньки есть, у тебя тоже теперь есть, а у меня…

— Так и у тебя, Толь, есть, — повернулся к нему Профессор. — В кинжале, забыл?

Но Кузнец точно не слышал.

— А у меня… А у меня целых два! — внезапно почти прорыдал он.

— Два-а-а?.. — Я чуть было не потерял управление, а заодно и дар речи. — Но откуда?! Откуда у тебя два, Толик?!

Он проворчал:

— Да мы когда еще с Ленкой три года назад сюда заезжали, Серый мне брюлик такой же дал. Только молчать велел, сказал — никому! И предупредил, чтоб я его ни в коем разе продавать не вздумал. Тогда, говорит, сразу хана, лучше просто выбрось.

— Не выбросил? — поинтересовался Профессор.

Кузнец вздохнул:

— Не, спрятал.

— В портянку?

Анатолий засопел, и я поспешил вмешаться:

— Всё-всё, завязали! — Спросил: — Не врублюсь — ну а чем недоволен-то?

Он хмыкнул:

— Да что не поровну.

— Выкинь из башки, — посоветовал я. — Ты у нашего замечательного Профессора в гостях когда-нибудь был?

— Ну, был, а что?

— Да, а что? — кукарекнул Профессор.

— Ничего. — Я хладнокровно продолжал крутить баранку. — А помнишь, Толь, там у него в гостиной баба голая на стенке висит?

— Как же, — оживился Кузнец. — Клёвая баба!

Профессор презрительно дёрнул своим римским носом:

— Жлобы! Это не баба, а сцена из жизни сераля неизвестного французского художника первой половины девятнадцатого века. Почти Делакруа!

— Не знаю-не знаю, — пожал я плечами. — Для тебя это, может, и "почти Делакруа", а для нас с Анатолием — баба. Обалденная. И рама у нее шикарная. А в той — слышь, Толь? — раме…

— Что — "в той раме"?.. — пролепетал Профессор.

Я рассмеялся:

— Всё то же, Сандро, всё то же!

— "Скорпион"?! — Это был даже не крик, а всхлип. Жалкий "чирик" маленького воробышка, оставшегося вдруг один на один с этим безумным, безумным и так миллион раз миром. — Но, чёрт, откуда он там?!

— Серый постарался, — пояснил я. — Будучи когда-то в гостях, забомбил те сюрпризик в раму. Это он тоже в письме написал.

— А что еще он в нем написал? — сварливым голосом прогнусил специалист по Сельджукам и Буидам.

Я торжественно поклялся:

— Ничего! Больше, ребята, ни-че-го! Гадом буду! Про твой алмаз — и всё.

— Слышь, Толян, — оглянулся Профессор. — Полюбуйся, какой божьей коровой прикинулся! Мы, значит, богачи толстопузые, а он — несчастный пролетарий! У нас с тобой по два бриллианта, а у этого фраера только один… — И снова мне: — Кажется, у тебя дома дореволюционная терракотовая собака есть?

— Ну есть. И дореволюционная терракотовая, и живая, которая в данный момент находится за твоей спиной.

— Не юли! Я помню: небольшая такая, коричневая, на книжном шкафу стояла, точнее, лежала. Английская, по-моему, дог…

— Английская, — подтвердил я. — У родителей выклянчил. Только не дог, а мастиф. Спящий.

— У него еще вроде кончик хвоста отколот был?

— Был, — сказал я. — Он и сейчас отколот. И не только хвост. Его еще Серый лет пять назад по пьяни уронил, но слава богу, не вдребезги. Я его, заразу, чуть не пришиб — это ж, считай, фамильная реликвия, от бабки, которая и Ленина и Николая Второго видела. Но Серый сам тогда же и склеил, эпоксидкой, намертво.

— У тебя вообще-то материальное положение ничего? Не бедствуешь?

Теперь я уставился на Профессора как на больного. Снова перевел взгляд на дорогу и сухо поблагодарил:

— Нет-нет, спасибо, пока не голодаю.

Доктор наук хихикнул как дурачок:

— Ну смотри, коли подопрет, то прежде чем на паперть или большую дорогу идти, шарахни еще разок своего мастифа.

— Но-но, — строго сказал я. — Что значит — шарахни? Обо что?

— Да обо что хочешь. Можешь об булыжник, а можешь себе об лоб. Результат будет одинаковый.

— Как-кой результат?.. — У меня вдруг что-то мелко-мелко задрожало внутри.

— А сам не догадываешься?

…Визг тормозов, и машина едва не опрокинулась в кювет.

Но не опрокинулась.

Я сидел, бессильно свесив руки с руля, а Профессор разглагольствовал как скотина:

— Видишь, видишь, Толь, что богатство с людьми делает! Думаешь, это тот же человек, с которым мы ехали минуту назад? Хрена. Тогда у него, бедненького, только один бриллиант был, а теперь целых два. Теперь он в нашем обществе не изгой, не отщепенец, теперь он самый полноправный член…

— Заткнись, пожалуйста, — тихо попросил я. — Скажи лучше, давно ты об этом знаешь?

— Давно, — кивнул Профессор. — Года три. Похоже, аккурат с тех пор, как Серый моего "почти Делакруа" зарядил.

— И молчал?

— Серый велел: зря не трепись, расскажешь, когда…

— Когда?! — вскинулся я.

Профессор усмехнулся:

— Ну, допустим — на мое усмотрение.

У меня задёргался левый глаз.

— И по какой же такой причине ты вдруг раскололся?

Он вздохнул: