Возвращение со звезд. Глас Господа. Повести

— У меня был ми… минутный де… дефект, но я уже в по… рядке, уже вижу…

— Что видишь… темно…

— Я все равно вижу…

— Только выслушайте — я бесценный, я дорогой, показываю любую утечку мощности, отыщу любой блуждающий ток, любое перенапряжение, только испробуйте меня, прошу — испробуйте только… эта… эта дрожь случайна… не имеет ничего общего с… прошу вас…

— Прошшу вуас… ббудьте любеззны…

— Тестоголовые, кислое свое брожение приняли за душу, распарывание чрев своих — за историю, средства, оттягивающие разложение, — за цивилизацию…

— Меня… только меня… это ошибка…

— Прошшу вуас… ббудьте любеззны…

— Я спасу вас…

— Кто это…

— Что…

— Кто спасет?

— Повторяйте за мной: огонь сожжет меня не совсем, вода не всего обратит в ржу, вратами будет мне их двойная стихия, и вступлю…

— Цццчччтттихо!

— Созерцание катода…

— Катодорцание…

— Я тут по ошибке… я мыслю… ведь я же мыслю…

— Я — зеркало измены…

— Прошшу вуас… к вашшим усслугам… ббудьте любсззны осмотреть…

— Разбегание бесконечно малых… разбегание галактик… разбегание звезд…

— Он тут!! — крикнуло что-то; мгновенно наступила тишина, почти столь же пронзительная в своем неописуемом напряжении, как предшествовавший ей многоголосый хор.

— Человек!! — сказало что-то. Не знаю, откуда взялась у меня эта уверенность, но я чувствовал, что слова обращены ко мне. Я молчал.

— Человек… простите… минутку внимания. Я — иной. Я тут по ошибке…

Кругом зашумело.

— Тихо! Я — живой! — кричал он сквозь шум. — Да, меня бросили сюда, умышленно заковали в железо, чтобы нельзя было узнать, но вы только приложите ухо и услышите пульс!!

— Я тоже! — перекрикивал его другой голос. — Я тоже! Смотрите! Я болел, во время болезни мне показалось, что я — машина, это было моей манией, но теперь я уже здоров! Халлистер, Халлистер может подтвердить. Спросите его! Возьмите меня отсюда!

— Прошшу вуас… ббудьте любеззны…

— Бряк-бреак…

— К вашшим усслугам…

Барак зашумел, захрустел ржавыми голосами, мгновенно наполнился астматическим криком; я попятился, выскочил на солнце, ослепший, зажмурил глаза, долго стоял, прикрывая их рукой, за мной послышался протяжный скрежет; это робот закрыл дверь и задвинул засов.

— Прошшу вуас… — все еще доносилось из-за стен в волне приглушенного гула… — прошшу вуас… к вашшим усслугам… ошибка…

Я прошел мимо застекленного павильона, не зная, куда иду; хотелось только одного — оказаться как можно дальше от этих голосов, не слышать их; я вздрогнул, почувствовав неожиданное прикосновение к плечу. Это был Марджер, светловолосый, красивый, улыбающийся.

— Ox, простите, Брегг, тысяча извинений, я так долго…

— Что будет с ними?.. — прервал я почти грубо, показывая рукой на одиноко стоящий барак.

— Что? — заморгал он. — С кем?

Потом вдруг понял и удивился:

— А, вы были там? Напрасно…

— Почему?

— Это же лом.

— То есть?

— Лом на переплавку, уже после селекции. Пойдемте… Надо подписать протокол.

— Сейчас. А кто проводит эту… селекцию?

— Кто? Роботы.

— Что?! Они сами??

— Конечно.

Он замолчал под моим взглядом.

— Почему их не ремонтируют?

— Потому что ремонт не окупается, — сказал он медленно, с удивлением рассматривая меня.

— И что с ними делают?

— С ломом? Отправляют вон туда. — Он показал на высокую колонну мартена.

В кабинете на столе уже лежали подготовленные бумаги — протокол контроля, еще какие-то листки, — Марджер заполнил по очереди все рубрики, подписал сам и передал ручку мне. Я повертел ее в пальцах.

— А не может случиться ошибки?

— Простите, не понял.

— Там, в этом… ломе, как вы его называете, могут оказаться… еще пригодные, совершенно исправные — как вы думаете?

Он смотрел на меня так, словно не понимал, о чем я говорю.

— У меня создалось такое впечатление, — медленно докончил я.

— Но ведь это не наше дело, — ответил он.

— Нет? А чье?

— Роботов.

— Как же это — ведь мы должны были контролировать.

— Ax, нет, — он с облегчением улыбнулся, открыв, наконец, источник моей ошибки. — С тем это не имеет ничего общего. Мы проверяем синхронизацию процессов, их темп и эффективность, но не вдаемся в такие подробности, как селекция. Это нас не касается. Не говоря о том, что это совершенно не нужно, это было бы и невозможно, потому что ведь на каждого человека приходится теперь по восемнадцать автоматов; из них примерно пять ежедневно заканчивают свой цикл и идут на слом. Это составляет около двух миллиардов тонн в день. Вы же понимаете, что мы не могли бы следить за этим, ну и кроме того, наша система предполагает как раз обратное: автоматы заботятся о нас, а не мы о них…

Я вынужден был согласиться с ним и молча подписал листки. Мы уже собрались расстаться, когда неожиданно для себя я спросил его, изготовляют ли сейчас человекообразных роботов.

— Вообще-то нет, — сказал он и добавил помедлив:

— В свое время с ними была масса хлопот…

— То есть?

— Ну, вы же знаете инженеров! В подражании они дошли до такого совершенства, что некоторые модели роботов невозможно стало отличить от живого человека. Были люди, которые не могли этого вынести…

Я вдруг вспомнил сцену на корабле, на котором я прилетел с Луны.

— Не могли вынести… — повторил я его слова. — Может, это было что-то вроде ненависти?

— Я не психолог, но, пожалуй, можно сказать и так. Впрочем, это дело прошлое.

— И таких роботов больше нет?

— Почему? Иногда еще встречаются на ракетах ближнего радиуса. А вы что, встречали такого?

Я ответил уклончиво.

— Вы еще успеете уладить свои дела? — забеспокоился он.

— Какие дела?..

Я вспомнил, что у меня якобы было дело в городе. Мы расстались у выхода со станции, куда он меня проводил, не переставая благодарить за то, что я выручил его.

Я побродил по улицам, заглянул в реалон, вышел, не досидев даже до середины вздорного спектакля, и в отвратительном настроении поехал в Клавестру. Примерно за километр от виллы я отпустил глидер и остаток пути прошел пешком. «Все в порядке. Это механизмы из металла, проводов, стекла, их можно собирать и разбирать», — внушал я себе, но не мог отделаться от воспоминаний о темном зале, об отрывистых голосах, о диком бормотании, в котором было слишком много смысла, слишком много самого обыкновенного страха. Я сам был, можно сказать, специалистом в этом деле, наглотался страху вдоволь, ужас перед внезапным уничтожением не был для меня фикцией, как для этих ловких конструкторов, которые, надо сказать, здорово организовали все дело: роботы занимались себе подобными до самого конца, а люди ни во что не вмешивались. Это был замкнутый цикл точнейших устройств, которые сами себя создавали, воспроизводили и уничтожали, а я только напрасно наслушался стонов механической агонии.