Возвращение: Тьма наступает (Сумерки)

— А знаешь что, — сказал Дамон беспечно, — у тебя лицо с одной стороны выглядит черте как. Все в царапинах. Тебе надо играть Призрака оперы.

— А если не он, то я. Не знаю как, но я тебя убью. Обещаю.

— Поосторожнее с обещаниями.

Как раз в тот момент, когда рука Мэтта восстановилась настолько, что он мог опереться на нее, — как раз в этот момент, с точностью до миллисекунды, Дамон наклонился к нему, больно схватил за волосы и вздернул его голову вверх.

— Стефан, — сказал Дамон, глядя Мэтту прямо в глаза и силой заставляя Мэтта смотреть на него снизу вверх, как тот ни старался отвернуться, — был сильным всего несколько дней, пока пил кровь очень сильного духа, еще не приспособившегося к жизни на земле. А сейчас — ты посмотри на нее, — он крепче, еще больнее сжал волосы Мэтта. — Дух как дух. Валяется в грязи. А Сила вернулась туда, где ей и положено быть. Ты понял? Ты понял, мальчик?

Мэтт смотрел на Елену.

— Как ты посмел? — прошептал он.

— Я сделал это, чтобы показать, что бывает с теми, кто мне перечит. Неужели ты считаешь, что я должен был поступить как сексист и оставить ее без урока? — Дамон улыбнулся. — Надо идти в ногу со временем.

Мэтт не отвечал. Ему надо было вытаскивать Елену.

— Беспокоишься о девчонке? Она же притворяется — знаешь, как это делают опоссумы. Надеется, что я не трону ее и вплотную займусь тобой.

— Ты врешь!

— Значит, придется вплотную заняться тобой. Кстати, если говорить о том, чтобы идти в ногу со временем. Если не обращать внимания на царапины и все прочее, ты — очень симпатичный молодой человек.

В первый момент Мэтт ничего не понял. Потом до него дошел смысл слов Дамона; он почувствован, как кровь леденеет в его жилах.

— Как вампир, я могу дать заключение квалифицированное и беспристрастное. Вдобавок, как вампир, я умираю от жажды. Здесь есть ты. Здесь есть девушка, которая продолжает притворяться, будто лежит без чувств. Не сомневаюсь, что ты понимаешь, к чему я веду.

«Я тебе верю, Елена, — подумал Мэтт. — Он лжец и всегда будет лжецом».

— Пей мою кровь, — устало сказал он.

— Уверен? — Теперь голос Дамона был заботливым. — Если будешь сопротивляться, будет очень больно.

— Не тяни резину.

— Как скажешь, — Дамой легким движением опустился на одно колено, одновременно дернув Мэтта за волосы и заставив его поморщиться. Еще один рывок — и Мэтт лежал на колене у Дамона с запрокинутой головой и выгнутой и обнаженной шеей. Еще никогда в жизни Мэтт не чувствовал себя таким беззащитным, таким беспомощным, таким уязвимым.

— Ты всегда можешь передумать,— издевательски сказал Дамон.

Мэтт закрыл глаза, упрямо не говоря ни слова.

И все-таки в самый последний момент, когда Дамон с торчащими клыками уже склонился над ним, пальцы Мэтта почти непроизвольно, словно его тело действовало само по себе, сжались в кулак, и Мэтт неожиданно, внезапно выбросил кулак вперед, чтобы нанести сокрушительный удар по виску Дамона. Но... стремительно, как змея, Дамон поднял руку и почти непринужденным движением перехватил кулак Мэтта, сжал его железной хваткой — а острые, как бритвы, клыки тем временем вскрыли вену на горле Мэтта, губы часто задвигались, припав к его шее, всасывая и поглощая брызнувшую фонтаном кровь.

Елена — она пришла в себя, но не могла двинуться с того места, где упала, не могла издать ни звука, не могла повернуть голову — была вынуждена слушать весь этот разговор, была вынуждена слушать стон Мэтта, когда у того против воли забирали его кровь, а он до последнего сопротивлялся.

А потом она кое-что поняла, и ее страх стал так си­лен, что она едва не потеряла сознание.

26

Энергетические линии. О них говорил Стефан, а поскольку мир духов по-прежнему оказывал на нее влияние, она без труда видела их. Теперь, все еще лежа на боку, она собрала всю оставшуюся у нее Силу, направила ее к глазам и посмотрела на землю.

Именно от этого ее сознание посерело от ужаса.

Везде, сколько хватало взгляда, она видела линии, которые тянулись со всех сторон и переплетались здесь. Толстые линии, фосфоресцирующие холодным светом; линии потоньше, светящиеся тускло, как поганки в погребе; совсем тонкие линии, похожие на безупречно ровные трещины на внешней оболочке мира. Они были похожи на вены, артерии и нервы, находящиеся под самой кожей огромного животного — поляны.

Неудивительно, что поляна была похожа на живое существо. Елена лежала на плотном узле энергетических линий. А если предположить, что на кладбище клубок еще гуще, становилось страшно даже представить, что там творится.

И если Дамон нашел какой-то способ использовать их энергию... неудивительно, что он стал совсем другим — высокомерным, непобедимым. С того момента, как он отпустил ее, чтобы выпить крови Мэтта, она все время встряхивала головой, словно надеялась вытряхнуть из нее чувство унижения. Теперь она остановилась — ей надо было найти способ воспользоваться этой Силой. Должен быть какой-то способ.

Серая муть перед глазами не исчезала, и в конце концов Елена поняла: это не потому, что у нее кружится голова, а потому, что становится темно, — вокруг поляны сгущались сумерки, и на поляну вползала настоящая тьма.

Елена снова попыталась встать, и на этот раз у нее получилось. Почти мгновенно к ней протянулась рука, и она машинально ухватилась за нее, позволяя ей помочь себе подняться.

Перед ней был... Дамон или какое-то существо, завладевшее его телом, его внешностью. Уже почти совсем стемнело, но он по-прежнему был в больших очках. Елена ничего не могла прочитать по той части его лица, которую не скрывали очки.

— А теперь, — сказало существо в темных очках, — ты пойдешь со мной.

Сумерки сгущались, они стояли на поляне, и эта поляна была живым существом.

Это было... дурное место. Елена боялась этой поляны так, как не боялась ни одного человека или другого живого существа. Поляна отзывалась на все зловещим эхом, и Елена не могла заткнуть уши, чтобы не слышать этого эха.

«Думай, думай как следует», — твердила она себе.

Ей было безумно страшно за Мэтта; она боялась, что Дамон выпил у него слишком много крови или просто заигрался со своей игрушкой и сломал ее.

И она боялась того, кто стоял перед ней в облике Дамона. А еще она боялась влияния, которое это место могло оказать на настоящего Дамона. Окружающий лес мог повлиять на вампира лишь одним способом — причинить ему боль. А может быть, настоящему Дамону сейчас больно внутри того, кто завладел его телом? И если он осознает хоть что-то из происходящего сможет ли он отделить эту боль от той боли и раздражения, которые связаны у него со Стефаном?

Она не знала. Но она знала, что у Дамона было ужасное выражение глаз, когда Стефан выгнал его из общежития. И еще она знала, что в лесу обитают малахи — существа, способные управлять разумом людей. Она боялась — всей душой боялась — что сейчас малах использует Дамона, делая самые темные его желания еще тем нее, превратив его в какого-то ужасного злодея, каким он никогда не был даже в худших своих проявлениях.

Но она не была уверена ни в чем. Откуда ей знать — а нет ли за малахами кого-то другого, кого-то, кто управляет самими малахами? Внутренний голос подсказывал ей, что дела могли обстоять именно так, и что Дамон, возможно, даже не представляет себе, чем сейчас занято его тело, — но, может быть, она сама себе это внушила в надежде на лучшее?