Возвращение в Ахен

Преодолев исконное отвращение друг к другу, обитатели Красных Скал стекались отовсюду, погруженные в скорбь и молитву. Алвари, не выдержав неизвестности, побежал-таки к скале Белые Пятна — поглазеть на таинственный замок хотя бы издали, а заодно посетить Кари, у которого не был в гостях лет сорок, никак не меньше. То, что предстало глазам старого хэна, вызвало в его душе настоящий ужас. Трава вокруг пещеры была безжалостно истоптана сапогами, а вход в нее завален.

Алвари самоотверженно трудился всю ночь. Он разгребал завал, плача и ломая ногти. Кричать, призывая Кари и Кабари, он боялся, потому что страшный восьмибашенный замок высился прямо над его головой, в нескольких десятках метров, — кто знает, может быть, там все слышат? Рисковать ему не хотелось. Молча глотая слезы, вспотевший, в рваной и пыльной одежде, Алвари, наконец, к утру разобрал небольшой проход и прижался к нему лицом, вглядываясь в черную пустоту пещерки. Острые осколки расцарапали ему щеку, но скальный хэн даже не заметил этого.

— Кари! — отчаянно крикнул он, уже не думая о том, что его могут услышать враги. — Кари! Это я, Алвари!..

Слезы душили скального хэна. Он даже не подозревал о том, что умеет плакать.

— Кари, чтоб глаза тебя не видели! — снова позвал Алвари, прибегая к традиционному приветствию, на которое ни один хэн, даже самый нелюдимый, не может не откликнуться.

Но ответом Алвари была мертвая тишина.

К полудню он полностью разобрал завал, кожей чувствуя, как веселится душой, глядя на него, бесспорный бог «Глаза боятся, а руки делают». Однако самому Алвари было не до веселья. Пещерка действительно была пуста. Поленья от костра, горевшего некогда на пороге, были разбросаны по всему полу, одно из них тлело в постели…

Изнемогая от усталости, разбитый горем, Алвари с трудом дотащился до своей хижины и бросился там на ложе из сухих листьев. Он проспал до трех часов ночи, когда закат сменился рассветом, после чего уселся посреди храма, скрестив ноги, и начал усиленно медитировать под пристальными взглядами застывших каменных божеств, которые взирали на него со всех сторон, облитые двойным светом заходящей луны и встающего солнца. К утру первые хэны, услышавшие мысленный призыв Алвари, уже подходили к святыне.

Взаимное отвращение превосходно помогало скальному народцу избегать различных неприятностей, вроде политики, мятежей и войн. Даже если бы у них и существовала какая-либо государственная власть, никакие заговоры были невозможны: собравшись хотя бы раз, заговорщики чувствовали такую непреодолимую скуку и так успевали надоесть друг другу, что вторично могли сойтись где-нибудь в потайном месте лишь несколько лет спустя. Таким образом, ничто не нарушало мирного течения жизни древнего народа.

Отворачиваясь и опуская капюшоны на глаза, хэны рассаживались на земле вдоль стен. Корзины с подношениями они ставили себе на колени, ибо им было невдомек, чем вызвана тревога Алвари. Однако скальные хэны умели доверять своим собратьям, поскольку каждый из них был в своем роде мудрецом и патриархом. Хотя и виделись они крайне редко, усомниться в мудрости другого хэна ни один из них не был способен. И потому никто не роптал и все терпеливо ждали разъяснений. Наконец, вышел сам Алвари. Он был без плаща, в кожаной курточке и штанах из плотной серой ткани. Растрепанные рыжие волосы торчали на его голове, как языки пламени.

— Скальные хэны! — произнес Алвари. — Несчастье бьется в наши Красные Скалы, точно река Элизабет во время половодья. Беда нависла над нами и приблизилась эпоха проклятых лже— кумиров!

При этих словах несколько хэнов откинули капюшоны и поглядели на оратора с неподдельным ужасом. Алвари подумал, увидев их, что совершенно забыл их имена. Даже лица собратьев казались ему почти незнакомыми, хотя то были его ровесники, немолодые уже хэны, для которых эпоха лже-кумиров была более чем реальностью, — все они пережили ее в юности и теперь вспоминали с содроганием.

— Черный Торфинн, сеющий семена зла в каждом из миров, где появляется его проклятый Кочующий Замок, — продолжал Алвари, — ворвался в мир Красные Скалы. Его когтистая лапа протянулась уже к пещерке в скале Белые Пятна…

— Необоснованные слухи, распускаемые еретиками, — недовольно проворчал один из более молодых хэнов и откинул капюшон. У него были совершенно желтые волосы, перевязанные на лбу бисерной лентой. — Всем известно, что Кари со скалы Белые Пятна — еретик.

Алвари пристально посмотрел на него.

— Как твое имя, достославный хэн?

— Андвари, — гордо сказал молодой хэн и выпрямился.

Несколько секунд Алвари молчал. Потом спросил:

— Прости мою назойливость, достославный Андвари, но не носит ли твоя мать имя Анди?

— Нетрудно догадаться, — фыркнул Андвари.

— Ну что ж, — сказал Алвари, расправляя плечи, — поскольку моих сестер зовут Алви и Анди, смею предположить, что ты приходишься мне племянником, о Андвари. Узнай мое имя. Я — Алвари.

— Алвари! Не может быть! — завопил хэн в черном плаще с синей каймой и, вскочив, сорвал с себя капюшон. — Это ты, Алвари? Я же помнил, помнил твое имя! Все эти годы берег в памяти! А вот лицо, извини, позабыл. Давно это было, давно…

Алвари посмотрел на хэна в черном плаще, но не сумел его узнать.

— Извини забывчивость, порожденную давностью лет, о добрый соотечественник, — сказал он, — но имя твое не приходит мне на память.

— Еще бы! — хмыкнул хэн в черном. — Тебя тогда контузило. Ты не только меня — себя, наверное, позабыл… Я Манари из Угольных Погребов. Вспомнил? Алвари, старый булыжник, так ты жив! Мы тогда решили, что ты погиб… Помнишь, в битве с еретиками у Зеленого Куста…

— Что?! — завопил, подскочив, еще один хэн. — Тупорылые ортодоксы! Вы заманили нас в ловушку, чтобы отомстить за те поражения, что мы нанесли вам?

— Кто нанес нам поражение? Еретики, для которых нет ничего святого? — завопил другой. — Братья! Защитники твердынь!

— Друзья! Ревнители свободомыслия!

Хэны постарше повскакивали, побросали корзины, их глазки загорелись. Старая, давно забытая вражда быстро развела их на два лагеря. А ведь когда-то война завершилась именно потому, что она попросту всем надоела. Но, видно, за столько лет хэны изрядно соскучились по активным действиям. К тому же, многие из них забыли, в чем конкретно заключалась война, и помнили только, что поначалу было очень интересно. Кое-кто из молодых побежал воздвигать лже-кумира «Сегодня ты, а завтра я, и пусть побежденный плачет».

Глядя на своих соотечественников, Алвари отчаянно боролся с желанием присоединиться к старым боевым товарищам. Это желание было настолько сильным, что оно превозмогло даже исконную неприязнь истинного хэна к свалкам, военным союзам и прочим проявлениям массовости.

— Остановитесь! — выкрикнул Алвари срывающимся от волнения голосом. — Андвари, чтоб тебя сожрали, брось лже-кумира! Я тебе как дядя приказываю! Остановитесь, о собратья по скалам! Я призвал вас ради поклонения бесспорному и истинному божеству, равно дорогому как для хранителей устоев, так и для бесстрашных искателей нового!

Алвари указал на бога, высившегося почти точно посередине между двумя группами ощерившихся противников. Он стоял перед ними, точно на ничейной земле. Одной рукой бог бережно прикрывал вырезанное у него на груди изображение такого же божества, только уменьшенного в несколько раз. В руку впилась стрела, процарапанная древним умельцем во всех деталях — с оперением, с длинным зазубренным наконечником. Бог носил имя «Сам погибай, а товарища выручай».

Тяжело переводя дыхание, хэны смотрели на бога и не понимали, о чем речь. Сам-Погибай был, конечно, повсеместно чтимым божеством и, несмотря на явно зловещую окраску смысла заключенной в нем Истины, остался в числе бесспорных. Однако вот уже несколько столетий почитание этого бога было в достаточной степени абстрактным.