Возвращение в джунгли (др. перевод)

А русский поправлялся не по дням, а по часам…

И чем сильнее он становился, тем больше слабел Клейтон и тем ужаснее становилось положение Джейн. Если до сих пор Роков ничего не сделал девушке, то только потому, что опасался ее жениха — как многие наглецы, Николай в глубине души был трусом.

Но теперь Уильям больше не мог обеспечить Джейн даже ту ненадежную защиту, какую обеспечивал ей раньше, и Джейн Портер чувствовала себя беспомощной мышью, в которую в любой момент может запустить когти кот. Порой у нее мелькала мысль о бегстве в джунгли — дикие звери в последнее время пугали ее меньше Рокова… Но она не могла оставить Клейтона, которому становилось все хуже.

Русский и не думал делиться с товарищами по несчастью собранной едой, поэтому Джейн приходилось теперь заботиться о пропитании за двоих. В те дни, когда болезнь не позволяла Уильяму выйти из шалаша, она уходила в джунгли на поиски пищи, но собранных ею плодов едва хватало на поддержание сил больного мужчины и ее самой.

Однажды Джейн с утра отправилась в чащу, надеясь отыскать там самую питательную еду — орехи. В знакомых ей местах все ореховые кусты были уже обобраны; девушка свернула в густые заросли, в которые не рисковала заходить прежде. Она и не подозревала, что вслед за ней в джунгли вошел Николай Роков.

Вдруг за ее спиной раздался громкий оклик; она резко обернулась и похолодела. Русский подходил к ней с той похотливой улыбкой, которая всегда приводила ее в такой ужас.

Джейн была совсем одна, никто не мог прийти ей на помощь; некоторое время она в безмолвном отчаянии смотрела на человека, чье приближение вызывало в ней больший страх, чем вызвало бы приближение пантеры или льва — а потом повернулась и бросилась бежать.

Она мчалась сквозь чащу, не сознавая, куда бежит, не чувствуя, как колючки рвут ее платье и царапают тело; Джейн слышала, что русский гонится за ней, и не рисковала остановиться даже на секунду, чтобы перевести дух. Наверное, она мчалась бы до тех пор, пока силы вконец не оставили ее, если бы не увидела впереди большое поваленное дерево. Инстинкт затравленного зверька заставил девушку упасть на землю, вползти под ветви дерева и замереть.

Она слышала голос Рокова, продирающегося сквозь чащу. Сначала негодяй издевательски ласковым голосом звал ее, потом принялся сквернословить.

Джейн лежала, сжавшись в комочек, закрыв глаза, отчаянно боясь, что ее выдаст оглушительно стучащее сердце.

Бесконечно долго Роков бродил вокруг, понося «американскую сучку» и громко рассказывая, что он с ней сделает, когда разыщет… Наконец выругался напоследок и пошел прочь. Она все равно попадет ему в руки, пусть только вернется домой!

Грубый голос стих вдалеке, но Джейн еще долго лежала, обхватив руками колени. Ей не хотелось покидать свое убежище, не хотелось двигаться, не хотелось жить.

Наконец она закрыла лицо руками и разразилась долгим беззвучным плачем, повторяя имя Тарзана.

Эта странная молитва в конце концов настолько подбодрила ее, что она смогла вылезти из-под дерева. Джейн опустилась на ствол, не зная, что ей дальше делать.

Вернуться в хижину, отдавшись в руки жестокого негодяя, или уйти куда глаза глядят в надежде, что зубы льва или когти пантеры вскоре оборвут ее страдания? Но если она уйдет, что будет с Уильямом Клейтоном?

Девушка сидела в мучительном раздумьи, не замечая странных уродливых фигур, мелькающих в чаще за ее спиной. Внезапно какой-то шорох привлек ее внимание, она обернулась и, слабо вскрикнув, вскочила на ноги.

Второй раз крикнуть она уже не смогла.

Волосатая лапа зажала ей рот, и существо, не похожее ни на зверя, ни на человека, потащило Джейн Портер в заросли. Это испытание оказалось свыше ее сил, и она потеряла сознание.

ХХIX. Лао

Над поселком Човамби горели звезды.

Большие серые глаза черноволосой женщины не отрывались от пламени костра, как будто в изгибах огненных язычков перед Лао вставали картины, невидимые для смуглокожих людей и двух белых, внимательно слушающих ее рассказ.

— Я — бывшая верховная жрица храма Древних Богов в городе Опар. Все мы потомки людей, явившихся на этот континент в поисках золота более десяти тысяч лет тому назад. Когда-то наши города стояли здесь от великого моря Восходящего Солнца до великого моря, в которое солнце опускается ночью, чтобы освежить свое пламенеющее чело. Здешние крепости были могущественны и сильны, но они не могли сравниться с великими городами метрополии, находившейся далеко на севере, за океаном.

Взад и вперед между этим материком и нашей родиной сновало множество кораблей. Отсюда везли золото и рабов, сюда — оружие, одежду, предметы роскоши… В дождливые месяцы в здешних городах мало кто оставался, только воины, наблюдавшие за работой черных рабов в рудниках, немногие жрецы и торговцы.

Но однажды разразилась беда. В обычный срок не вернулся ни один из отплывших домой кораблей. Мои предки ждали много недель; наконец выслали галеру, чтобы узнать, что случилось. Галера вернулась со страшными вестями: от нашей могущественной страны не осталось и следа, ибо остров, на котором она стояла, в один день опустился на дно океана.

Ревниво храня секрет источника золота, мы никому не показывали путь до Черного Континента, и теперь наступила расплата за алчность. Должно быть, единственная галера, забравшая отсюда полсотни людей и отправившаяся за помощью, так и не вернулась в цивилизованный мир — или ее погубил шторм, или потопили пираты. Спасения ждать было неоткуда, и мои предки навсегда остались на этой земле.

Потерявшие мужество люди скоро стали жертвами черных орд с севера и с юга; один за другим сдавались наши крепости и города. Наконец жалкие остатки некогда великого народа уцелели лишь в городе Опар. За тысячи лет забылась древняя культура, которой некогда мы так гордились, стерлись воспоминания о былом могуществе, угас интеллект. Многие мои соплеменники пали так низко, что…

Лао замолчала, по-прежнему глядя в пламя костра. Никто из сидящих вокруг людей Човамби не торопил ее, даже дети почтительно молчали. Молчал и Тарзан, хотя ему не терпелось услышать продолжение рассказа.

— Пали так низко, что стали смешивать свою кровь с кровью больших лесных обезьян. Люди, принадлежавшие к самой культурной и просвященной расе, через несколько поколений таких браков перестали походить на людей, и наш древний язык для многих вытеснило отвратительное обезьянье лопотанье.

Тарзан нахмурился, но промолчал.

— Только жрецы отчасти избежали духовного и физического вырождения, ставшего уделом остального народа. Гордые принадлежностью к высшему клану, они продолжали хранить традиции погибшей родины. Казалось, эта гордость сулила им спасение — однако на деле принесла такое же поражение, как остальным. Не желая думать о браках с черными людьми, жрецы наконец выродились почти так же, как те, кто смешивал свою кровь с обезьяньей. Знания, традиции и культура, замкнутые в стенах одного города, потеряли смысл.