Возвращение в Эдем

Меррис решила уйти задолго до разговора у костра. Она разобрала шатер, привязала его и прочие пожитки к шестам травоиса. Дооха ворчала, но не противилась хозяйке. Узнав, что Херилак уходит, Меррис сразу же начала собираться. Пусть эти саммады торчат у реки, пусть жиреют на своей рыбе. Она уйдет на юг с саммадом Херилака. Хорошо снова путешествовать, к тому же ей нравилась Малаген. Меррис не о ком было заботиться – и никто не заботился о ней. Подогнав Дооху, впряженную в травоис, к шатрам, Меррис привязала ее к дереву и отправилась к костру Херилака. Заметив ее, Малаген радостно заулыбалась.

– Ты тоже пойдешь с нами?

– Пойду. Здесь все провоняло рыбой.

Малаген нагнулась и зашептала:

– И не ты одна. Алладжекс Фракен тоже уходит с нами. Это очень хорошо.

Меррис громко фыркнула.

– Старый Фракен. Лишняя обуза. Только зря чужую еду переводит.

Малаген разволновалась.

– Но это же алладжекс. Он всем нужен.

– Алладжекс нужен, а не этот пустомеля. Я позабыла больше лечебных отваров, чем он умел приготовлять. Его не сравнить с вашими мандукто. Те мудры и умеют вести за собой. А этот стар и глуп. Скоро он умрет, и парень-без-имени займет его место.

– А разве неправда, что Фракен умеет читать будущее по совиным шарикам?

– Кое-кто верит в это. А я думаю, какая польза в шкурке и костях мышей. Я и без них предскажу будущее.

– А ты умеешь?

– И тебя научу. Херилак не сказал, но знай: Нивот оставит ваш саммад еще до рассвета.

– Да хранит тебя Кадайр. – В широко открытых глазах Малаген отражалось пламя костра. – Ты ведь не была здесь, ничего не слышала – Нивот только что забрал свой шатер.

Громко расхохотавшись, Меррис хлопнула себя по бедру.

– Я знала об этом. Нужно было только немного пошевелить мозгами. Раз мы идем искать Керрика, значит, можем найти и Армун, убежавшую к нему из саммада. Она тогда ударила Нивота кулаком по лицу и сломала ему переносицу, потому у него такой кривой нос. И он вовсе не горит желанием встретиться с ней. Было бы неплохо увидеть его спину.

– Значит, ты все знаешь о саммадах? А мне расскажешь?

– Я знаю не все, но достаточно.

– Ты поставишь здесь шатер?

– Не сегодня. Все собрано, уложено на травоис и готово к отбытию.

– Тогда иди спать в мой шатер.

– Нет, это шатер твоего охотника Невасфара. А в шатре должна жить только одна женщина. Лягу у костра. Не впервой.

К утру костер угас, угли остыли, но ночь была теплой. Меррис лежала, завернувшись в шкуры, и смотрела, как утренняя звезда тает в розовой полоске над океаном.

Она уже поднялась и привязала шесты травоиса, когда из шатров начали вылезать остальные.

– Эй, Херилак, будете спать до полудня, далеко не уйдете, – сказала она, едва саммадар вышел из шатра и стал принюхиваться.

Тот нахмурился.

– Твой язык зол с самого утра, Меррис.

– Мой язык говорит правду, великий саммадар. Правда, что Фракен пойдет с нами? Прежде он не любил Керрика…

– Он тепло любит. И здешней зимы боится.

– Понимаю. Далеко ли пойдем?

– Сегодня дойдем до речушки, возле которой уже стояли. А если ты спрашиваешь, далеко ли придется уйти, чтобы отыскать Керрика, – отвечу: пройдем столько, сколько потребуется.

– К городу мургу?

– Если придется. Я чувствую – он где-то там.

– Я уже много дней не ходил туда, – сказал Керрик, стараясь казаться спокойным.

– Это неважно, – ответила Армун. – Ты – охотник, а охотник волен идти куда вздумается. Ходи туда хоть каждый день. Но Арнхвит останется со мной.

Усевшись в тени раскидистого дуба, Керрик смотрел через поляну на воду.

Остров оказался великолепным. Оба шатра надежно скрывали деревья. Охота была отменной. За пресной водой не нужно было даже ходить. Утки; рыбу хоть рукой бери. Ягодами остров прямо усыпан. Армун и Даррас ходили за грибами и корешками и всегда возвращались с полными корзинами. Все чувствовали себя хорошо, малышка подрастала. Даже привычно ворчавший Ортнар как будто поздоровел. Счастью Армун мешал только Надаске", и она не собиралась мириться с его присутствием. Почему-то, кроме Армун, его никто и не видел. Для нее он был словно болячка, с которой она все время срывала корочку.

– Он же не причинит мальчишке вреда, – уже в который раз объяснял Керрик. – Арнхвит же сам хочет.

Керрик смотрел на сына. Всякий раз, когда родители ссорились, тот убегал к Харлу. Проследив за направлением его взгляда, Армун постаралась взять себя в руки.

– Ты думай о том, чего я хочу, а не он. Вырастет каким-нибудь не таким: наполовину тану, наполовину мараг. Как…

– Как я, – с грустью закончил Керрик. – Ни то ни се.

– Я вовсе не это хотела сказать… а может быть, именно это. Ты же сам говоришь, что и мараг из тебя не вышел, и охотника не получилось. Прошу тебя, пусть хотя бы он вырастет охотником.

– Он и так будет великим охотником – ведь его воспитывали не мургу, как меня. Не бойся. Но уметь с ними говорить, уметь понимать их – это же так важно! Мы с ними живем под одним небом, и среди тану лишь я знаю пути мургу. Когда он вырастет, нас будет двое, умеющих разговаривать с ними.

Керрик видел, что ему не убедить жену. Однако он снова и снова пытался это сделать, чтобы она наконец поняла: несчастный самец не должен быть преградой между ними. Но она не хотела его понять – или же не могла.

Взяв хесотсан, он встал.

– Пойду поговорю с Надаске", вернусь до темноты. – Армун резко повернулась к нему. – Арнхвит пойдет со мной. И не спорь.

Он повернулся и торопливо отошел от костра, чтобы не слышать ее возражений.

– Возьмем с собой Харла, – радостно проговорил Арнхвит, потрясая своим копьецом.

– Что скажешь, Харл?

– Вы рыбачить или охотиться?

– Как получится. Но сначала поговорим с Надаске".

– Да вы ж не говорите, трясетесь и булькаете, – еле сдерживая раздражение, сказал юноша. – Без вас поохочусь.

Керрик посмотрел вслед Харлу. С каждым днем парень все больше становился охотником. И чересчур верил горестным откровениям Ортнара. Надо бы ему поменьше слушать калеку.

Здесь хорошо, безопасно и сытно, но как-то нерадостно. Керрик чувствовал себя виноватым, но ничего не мог поделать с собой. Как там Надаске"? Керрик так давно не видел его.

На небо медленно наползали тучи, в воздухе запахло грозой. На севере скоро начнут падать листья, закружатся первые снежинки. Здесь же только ночи станут прохладнее – и больше ничего не изменится.