Возвращение в «Кресты»

Пахан кивнул головой.

– Мудро! – сказал он только. – Мудро!

И снова воцарилось молчание. Я понял, что все ждут, что я тотчас начну стучать в дверь с воплем: хочу сделать признание!

Ах вы, сучки позорные! Потерпите еще немного и помучайтесь – вдруг я передумаю, и тогда вам еще долго придуриваться придется. А актеры из вас плохие, и того и гляди, кто-нибудь проболтается случайно, что в курсе – кто я такой. И тогда вам всем не поздоровится. Оттого вы и нервничаете, ублюдки. Ничего, понервничайте еще немного!

– Завтра! – сказал я и лег на шконку, повернувшись лицом к стене – пусть думают, что решение мне далось нелегко. – Завтра пойду к следаку!

Урки вздохнули, кто сочувственно, кто разочарованно.

А я стал думать над тем, что не давало мне покоя с того момента, как я попал снова в «Кресты». Кто из моих жмуриков был способен задумать и осуществить всю эту дьявольскую операцию. Кого я не видел мертвым… На первый вопрос ответ был однозначен – Хопин. Мухе для этого не хватило бы ни интеллекта, ни средств. А если бы и додумался следак до такого, то поленился бы приводить в исполнение. Леонид полжизни бабенок богатых обслуживал за щедрое вознаграждение – на большее ума не хватало. Ангелина – хе! Остается Хопин – тем более, что трупа его я не видел – покойный Артем Стилет заверял меня, что тот совершенно точно находился в своей машине, когда в ее бензобаке сработала заложенная мной бомба. Однако верить Стилету было не резон – тот и сам был порядочной сволочью. К тому же, если я сам в своих покойниках теперь не мог быть уверен… Нельзя сказать, чтобы кроме Хопина у меня не оставалось живых влиятельных врагов. Оставалось, и не один! Только никому из них не резон было разыгрывать заново старое следствие. Всем им было невдомек, что для меня значат «Кресты», следователь Муха, Оля Стрелкова… А Хопин знал. Знал и специально организовал все таким образом, чтобы почувствительнее вдарить мне по мозгам. Да у него самого с мозгами было не все в порядке. Еще тогда, в первое мое заключение, об этом говорил Бахва. Так что удивляться его фантастическому замыслу не приходится. С другой стороны – почему фантастическому?! Возможностями он обладал большими, и если его план не сработал и я остался на плаву, то только благодаря силе воли.

Итак, следовательно, искать нужно Хопина. Но для этого сначала надо вырваться на свободу. И сделать это необходимо до отправки на этап – что там будет дальше, трудно представить, но у меня почему-то было предчувствие, что до зоны мне не дадут добраться живым. А способов убрать зека есть множество. Приняв решение, я уже не колебался и посвятил все свое время планированию побега. По всему выходило, что сделать это лучше, когда я окажусь в зале суда. Что с судом тянуть не будут – я не сомневался. Это было совершенно не в интересах Карабаса-Хопина.

А что на суде? Я примерно помнил свой путь по первому процессу. Автозак прибудет в здание городского суда на Фонтанке, напротив Летнего сада. Во дворе меня высадят, и конвойные из числа тюремной охраны поведут в суд. Один человек. Может быть, – два.

Расстегнуть наручники нетрудно – в этом деле я в свое время натренировался. Трудно найти – чем отпереть. Знаю, есть люди, что умеют вытягивать большой палец из суставной сумки и складывать ладонь так, что она свободно проходит сквозь браслет наручников. Только я этим редкостным талантом не обладал. Значит, обойдемся традиционным методом – отмычкой. Отмычку придется готовить втайне – никому из сокамерников я доверять не мог.

А на следующее утро пришлось выполнять обещание, данное уркам. Вызванный мной вертухай, услышав, что я желаю сделать признание, перестал материться и, отперев дверь, несколько мгновений вглядывался в мое лицо, словно хотел удостовериться – не издеваюсь ли я над ним! Но упомянутое лицо не выражало ничего, окромя искреннего желания взвалить на себя убийство Эльвиры Смирницкой.

– Окей! – сказал почему-то по-английски вертухай. – Решился наконец! А то мы уже…

Он запнулся, испугавшись, видимо, что скажет лишнее. Теперь уже я присмотрелся к его плоской роже, надеясь разглядеть признаки этого страха, лишний раз подтверждающего все мои подозрения о заговоре. Но разглядеть что-либо не успел – вертухай замял ситуацию, воспользовавшись своим вертухайским положением!

– Мордой в стену!

Наручники защелкнулись, мы пошли. Камера проводила меня молчанием, словно я на казнь шел. Нет, ребята, не спешите меня хоронить!

Живицкий, вопреки моим ожиданиям, оказался на месте – в кабинете. Живет он, что ли, в «Крестах» – или успел так быстро добраться из своего театра?! Может, у него пропеллер за спиной, как у Карлсона?! А что, с другой стороны, – платят ему наверняка хорошо, можно и в тюрьме пожить, покуда требуется. Да и много ли ему нужно – крысе?! Забьется в какую-нибудь щель и лежит, дожидаясь следующего моего допроса.

На лице следователя Мухи было написано вполне объяснимое удовлетворение.

– Итак, значит, гражданин Разин, решили чистосердечно во всем сознаться! Облегчить, так сказать, свою совесть!

Муха, как и вертухай, приведший меня к нему, недоверчиво вглядывался в меня, как будто ожидая, что я в следующую секунду откажусь от своего решения.

– Да, гражданин следователь, – поспешил развеять я его сомнения, – решил! Внимание, с которым вы отнеслись к моей скромной персоне, послужило решающим толчком на пути к моему нравственному прозрению.

Живицкий хмыкнул из своего угла. Муха бросил на него взгляд, очевидно, желая сверить впечатления от моей реплики. Адвокат пожал плечами. Следователь помолчал. На его мясистой ряхе ясно отражалось движение мысли, прямой, как единственная извилина, эту мысль породившая. Муха пытался понять – не морочу ли я ему сейчас голову, чтобы в последний момент отказаться от всех показаний и вернуться к исходной точке.

– Ты учти, Разин, – счел он нужным предупредить меня, – больше терпеть твои выходки я бы все равно не стал. Так что к твоему же благу это твое решение. Я это к тому говорю, чтобы ты не вздумал потом еще чего-нибудь учудить! Мы тут все по горло сыты твоими баснями и ждем не дождемся, когда тебя отправят в места не столь отдаленные. Так что будь добр – придерживайся до конца правильной линии и не создавай проблем! Будь мужчиной, в конце концов…

– Мне кажется… – ответил за меня Живицкий из угла, – что Константин Александрович прекрасно осознает, что выбранная им ранее политика была бесперспективной.

Надо же, крыса вспомнила о своих обязанностях защитника. Мне оставалось только отблагодарить его вежливым поклоном.

– Прекрасно! – Муха стукнул ладонью по столу, подводя итог беседе.

Уже до боли знакомая мне пухлая папка снова появилась на столе. Ничего хорошего из нее никогда не появлялось и появиться не могло. Муха выложил несколько документов, скрепленных канцелярскими скрепками, и пододвинул ко мне один из них.

Как и следовало ожидать, это был текст моего «чистосердечного» признания.

– Заранее подготовили! – заметил я и обратился к адвокату. – Это в порядке вещей?!

– Здесь все изложено в соответствии с фактами! – заверил он. – Ознакомьтесь и распишитесь! Если вы желаете добавить какие-либо подробности…

– Не желает! – рявкнул Муха, почувствовавший, что Живицкий перегибает планку. – Подробности потом!

– А это тоже требуется подписать! – Я протянул руку к другим бумагам.

Муха замешкался – грубить сейчас, когда я согласился на его условия и вот-вот поставлю подпись под признанием, было совсем невежливо.

– Нет, – он мягко отобрал их и вернул обратно в папку.

Лучше бы ты их в зад себе засунул – там им самое место. Я успел заметить заголовок одного из документов – это был отчет о неудавшемся «следственном эксперименте» на моей даче. Можно не сомневаться – бумага составлена самим Мухой, и о падении бедолаги Шабалина с трухлявого балкона там нет ни единого словечка.