Возвращение в Панджруд

На взгляд Шеравкана, скакун был несказанно хорош: буланый, сухой, с небольшой, как у всех карабаиров, головой; и чепрак из белой кошмы; и арчак украшен серебряными гвоздиками; и медные стремена, — разве такому не позавидуешь... Но левая передняя подкова и впрямь болталась на двух гвоздях, грозя вот-вот слететь с копыта. Шеравкан угукнул, мельком подумав, что, пожалуй, не каждый зрячий обратил бы внимание.

— Седло богатое? — озабоченно спросил слепой.

— Богатое.

— И конь хорош... Ну, тогда случайно, — сказал Джафар так, как если бы разрешился вопрос, касавшийся его собственного коня и подковы. — Пустился в путь, тут-то она и оторвись. Бывает.

Шеравкан между тем подобрал кошелек. Протянул:

— Вот, возьмите.

— Что это?

— Кошелек он, что ли, кинул... держите.

— Кошелек? Зачем он мне? Сам посмотри.

Пожав плечами, Шеравкан ослабил неподатливый сыромятный ремень, стягивавший горловину.

— Деньги, — сказал он, не в силах отвести взгляда от яркого золота. — Много.

— Много — это сколько? — брюзгливо переспросил Джафар. — Посчитай.

Стал считать.

Господи! Целое состояние!

— Пятьдесят динаров.

— Записки нет?

— Вот.

Машинально протянул было сложенный клочок бумаги слепому, но вовремя спохватился.

— Прочти.

— Я не умею.

— Не умеешь? Ну хорошо, — равнодушно кивнул Джафар. — Тогда хотя бы не потеряй. И деньги спрячь, пригодятся.

Он стоял, закинув лицо к солнцу, и, судя по всему, не собирался больше поддерживать разговор.

Шеравкан нахмурился.

Ничего себе! — пятьдесят динаров, а старик и ухом не ведет. Как можно такие деньги доверять незнакомым людям?! А если он возьмет сейчас — и деру даст с этим кошельком? На всю жизнь хватит. А слепец — он и есть слепец: так и будет на дороге стоять. Ни догнать, ни даже глянуть, куда это его поводырь побежал. Вот беда-то, господи!..

Вздохнув, сунул записку обратно, затянул горловину. Потом, озабоченно сопя, тем же ремешком привязал кошелек к поясу.

* * *

...то есть гордился ты даром слагать слова и считал себя лучшим среди людей. Не хотел знать, что дар твой — от Господа. Потерян ты был для веры. Никогда в душе твоей не было восторга перед Господом, и никогда ты не мог сказать прямо: верую! Потому-то и хуже ты последнего, потому-то и кровь твоя бесплодно кипит и мучается, потому-то и ад уготован был тебе на земле, и вся жизнь твоя — хождение по его пределам!.. Не видит тебя Господь, как ты не видел Его. Не верит тебе Господь, как ты Ему не верил. И не спрашивай теперь Господа. Никому не нужно твое жалкое существование... даже тебе самому.

Поводырь не мог понять, почему слепец так тяжело дышит — как будто жернова катает. А ведь идут они еле-еле... Дурно ему, что ли?

— Ну все, хватит, пожалуй! — оборачиваясь, произнес он наигранно-бодрым тоном.

Успел заметить, как искажено лицо, как сильно, чуть ли не до крови, закушена губа...

— Слышите?

— А? — Джафар вскинулся, невпопад стукнул посохом, пошатнулся, замер. — Что? Что ты?

— Я говорю, давайте все-таки отдохнем, учитель, — ласково сказал Шеравкан. — Садитесь, вот хорошее место.

Тот стоял, вскинув голову и как будто не решаясь согласиться. Помедлив, все же подчинился чужой воле... нехотя сделал шаг в сторону. Потыкал палкой, пощупал. Камень. Теплый камень. Но в тени. Хорошо.

Сел, перевел дух. Морок отчаяния отступил.

Кармат сел у ног, вывалил язык, поднял морду, ища хозяйского взгляда, потом почти неслышно заскулил.

Джафар положил ладонь на лобастую голову, потрепал загривок.

Господи. Боже ты мой. Великий, Милосердный.

— Почему ты зовешь меня учителем? — хмуро спросил он, пристраивая посох. — Разве я учу тебя чему-нибудь?

— Ну... не знаю.

Шеравкан замялся. Голос Джафара показался ему каким-то едким, что ли... не простил, значит.

— Вы же ученый, — нашелся он.

— Ученый, — слепец хохотнул и покачал головой. Повторил, будто удивляясь этому слову: — Ученый!..

Некоторое время сидели молча. Пес подошел, растянулся у ног, щурясь в ожидании ласки, сунул голову под ладонь слепого.

Джафар вздохнул.

— Вот ты говоришь, что я ничего не вижу даже у себя под ногами...

— Да не хотел я вас обидеть! У меня вырвалось просто. Это же поговорка такая. Все так говорят! Вот и сказал нечаянно...

— Да ладно тебе, — Джафар махнул рукой. — Ерунда какая. Я уж и думать забыл.

“Как же, забыл!” — хотел укорить его Шеравкан. Сдержался.

— Я не злопамятный, нет, — пробормотал Джафар, как будто отвечая на его мысли. И вдруг сказал совсем другим тоном, как будто посмеиваясь: — Под ногами не вижу, это правда... Что делать!

Помолчал. По лицу блуждала усмешка.

— Сейчас ведь день, да?

— Ну да, день, — подтвердил Шеравкан эту самоочевидную, на его взгляд, истину.

— Солнце?

— Солнце.

— Звезд не видно?

Шеравкан хмыкнул. Опять смеется, что ли?

— Не видно, — терпеливо сказал он.

— А вот я вижу, — вздохнул слепец. — Вот они. Вон.

Еще круче задрал голову.

— Вот.

Протянул руку, стал показывать пальцем.

— Вон южная клешня Скорпиона. Видишь? Кривая такая... А вот северная клешня. Вот Ковш. Эти две, что образуют стенку Ковша, называются “Указатели”... вон куда они указывают — на Северную звезду. Последняя в ручке Ковша по-арабски зовется “аль-Каид банатнаш”, а по-нашему — “Предводитель плакальщиц”... Потому что — видишь? — плакальщицы впереди, их ведет предводитель... а уж следом погребальные носилки. Каждая звезда ковша тоже носит собственное имя. “Дубхе” значит “медведь”; “Мерак” — “поясница”; “Фекда” — “бедро”; “Мегрец" — “начало хвоста”; “Мицар” — “кушак” или “набедренная повязка”. Между прочим, совсем рядом с Мицаром, совсем близко — звездочка “Алькор”, то есть “незначительная”. Видишь ее?

— Как не видеть, — буркнул Шеравкан, озираясь.

Солнечный свет заливал зелень, камни на дороге сверкали, волны травы переливались под ветром в дневном сиянии. Происходило что-то колдовское.

— Молодец! — похвалил слепой. — Значит, хорошее у тебя зрение. Еще Искандар Великий проверял зоркость своих солдат на этой звезде... А всего Медведя видишь? Ковш — это верхняя часть его головы и седло. А там, куда упираются его ноги, шесть звезд попарно лежат на одной прямой. Они называются “три прыжка газели”. И впрямь — похоже на отпечатки копытец, да?

Он повернул голову, как будто ища взглядом лицо поводыря.

— Не знаю...

Джафар вздохнул и снова задрал голову к небу.

— Эта яркая звезда — “Ан-наср ал-ваги”, то есть “падающий орел”. Падающий на добычу, нападающий...

А вот созвездие Охотник. Встал на полнеба... Самая яркая его звезда — “Байт ал-джауза”, то есть “плечо охотника”. Когда смотришь на нее зимней безлунной ночью, она кажется красноватой, как Марс [40] .

Он замолчал, склонился, оперевшись на посох.

40

Южная клешня Скорпиона ныне относится к созвездию Весов; ”падающий орел” — в русской астрономии закрепилось название Вега; созвездие Охотник — Орион; от “Байт ал-джауза” происходит современное название — Бетельгейзе.