Возвращение

– Аналогично, – сказал отец Славки. – Вы свою дочь, пожалуйста, не наказывайте. Молодец девочка.

– Слышал? – сказала жена, когда мужчины ушли. – Это и есть глас народа, а не подборки телевидения. Не майся дурью, а садись и пиши. Можешь выпускать книгу под двумя фамилиями: того кто писал тогда и своей. А то бы взял и написал свою обо всем, что случилось в твоей жизни в исчезнувшей реальности. И о распаде Союза, и обо всем, к чему это привело. Ты уже давно пишешь профессионально, так что получилось бы очень интересно и познавательно. А то подсядет память еще больше, и уже нормально писать не сможешь, а подсказать-то будет некому.

На следующий день мне привезли в подарок компьютер. Их уже давно выпускали в большом количестве, но все шло в науку и производство. В ближайшие годы собирались оснастить этой техникой институты, а потом и школы. До продажи населению в этом веке вряд ли дойдет. Как я позже узнал, для личных надобностей хотели организовать что-то вроде интернет-кафе. Сами компьютеры выпускали двух типов: менее мощные в основном для офисной работы и управления, которые составляли большую часть выпуска, и мощные графические станции для проектирования и некоторых других работ. Офисные имели встроенные звуковые и видео контроллеры, позволявшие смотреть и слушать не слишком сжатые записи, а графические по своим возможностям соответствовали компам, которые выпускались в начале следующего века. К каждому из них прилагалась флэш-память, которая и служила основным носителем информации. Оптические дисководы поставлялись отдельно, и подключение шло через универсальный интерфейс. Первые мониторы были на трубках, потом их сменили черно-белые ЖК-панели, а сейчас они выпускались только цветными. Единой сети по Союзу не было, но ее создание было не за горами. Повсеместно старые АТС заменялись цифровыми, и прокладывались новые линии связи, а для единой сети, которая должна была стать в основном поставщиком справочной информации, уже готовились базы данных. Такой заразы, как компьютерные игры, у нас пока, слава богу, не было, хотя на местах программисты вовсю писали простенькие игрушки, которыми народ развлекался в перерывах. На это смотрели сквозь пальцы. В своих тетрадях я привел раскладку клавиатуры, и ее повторили без изменений, так что переучиваться мне не пришлось, и скорость набора текста была выше, чем при работе с авторучкой. Если бы еще не мешала дочь, которая заявила права на папину игрушку...

Жена сидела дома два года, начав от безделья сочинять стихи. На Пушкина она не тянула, но, в общем-то, получалось очень неплохо. Помимо стихотворений, которые печатались в нескольких журналах, она даже выпустила сборник стихов. Когда Машка перешла во второй класс, а Олегу пошел третий год, мы снова стали сниматься, выезжая для этого в Одессу. Сначала в одном фильме снялась жена, потом в другом мы сыграли вместе. Люся была счастлива, и я тоже изображал счастье, чтобы ее не расстраивать. На самом деле работа в чужих фильмах оставляла чувство неудовлетворенности. Хотелось снять что-то свое, но для чего-то по-настоящему хорошего у меня не хватало возможностей. В том же году мы вдвоем впервые за все время побывали в Москве и навестили и семью Татьяны, и Ольгу с мужем. Приехали и во ВГИК. Дождавшись, когда закончатся занятия в студии, зашли и пообщались с Герасимовым. Сергею Аполлинариевичу было уже семьдесят шесть лет, но выглядел он заметно моложе и на здоровье не жаловался.

– А все ваши таблетки! – говорил он, выпроводив не желавших уходить студентов. – За одно это лекарство тебе нужно поставить памятник! Дорого, но с ними я своих лет совсем не чувствую. И с женой то же самое. Теперь их хоть можно без труда купить в любой аптеке, а одно время исчезли, и пришлось использовать связи, а вы знаете, как я этого не люблю!

– Скажите ему, учитель, свое мнение о плагиате! – попросила жена. – А то до сих пор не хочет работать, все делает из-под палки!

– Что, серьезно? – удивился Герасимов. – Я считал тебя умнее! Какой плагиат, где ты его увидел? Плагиат – это воровство. Человек вложил ум, силы, время и талант, а кто-то все это присвоил себе, не приложив особого труда. И у кого же крадешь ты? По-твоему, реставратор, восстанавливающий чужие полотна, тоже вор? Ты труженик, видел я, как ты работаешь. И талантлив во всем. Я прочел массу книг и на память не жалуюсь, но вряд ли смогу восстановить хоть одну так, чтобы читалась не хуже, чем у автора. Указывай в своих работах, так сказать, первоисточник и не думай о том, что могут сказать глупцы. Главное в творчестве – это доставлять радость людям, а ты это делал. И Люся тоже. Многие до сих пор вспоминают ваши концерты и говорят, что с вами «Голубые огоньки» были веселее. А ваш «Воин» это один из лучших фильмов отечественного кинематографа! Даже американцы недавно купили. Что, не знали? Вам по-прежнему нельзя жить в Москве? Жаль, я по вам соскучился. Расскажи хоть анекдот, давно я их от тебя не слышал...

В этот приезд впервые за последние пять лет встретились с Машеровым. И он внешне мало постарел и выглядел бодрым. На сколько же лет увеличится наша жизнь, если мы начали устранять повреждения в организме так рано?

– А вы почти не изменились, – сказал он, когда мы вошли в его кремлевский кабинет. – Садитесь ближе.

– Вы тоже прекрасно выглядите, – сказал я. – Таблетки?

– Они, – кивнул Петр Миронович. – Между прочим, пришлось открыть секрет. Все равно к нему уже начали подбираться, а так хоть на лицензии заработали. Теперь по всему тихоокеанскому побережью Штатов выгребают водоросли и ловят ежей. Со временем это приведет к росту населения в наиболее богатых странах. Медики считают, что при раннем приеме можно увеличить срок жизни чуть ли не вдвое. Тебе за это многое спишут. Думаю, что вам придется просидеть в затворниках еще лет десять, а потом уже жить нормально. Никаких особых секретов ты уже знать не будешь, да и злости кое у кого в отношении вас поубавится. Твоя популярность на Западе растет, поэтому со временем вряд ли кто пожелает сводить счеты. И дети за это время подрастут. Если надоела Балаклава, можем поменять на что-нибудь другое.

– Пока все нормально, – ответил я. – А как дела с реформой?

– Газеты читаешь? – спросил Машеров. – Значит, должен быть в курсе. У нас в них не врут... почти. Не все и не везде так хорошо, как хотелось бы, но с недостатками борются. Революционных изменений больше не будет, только доведение до ума уже сделанного. Хозяйство большое, да и кадры кое-где оставляют желать лучшего. На все нужно время.

– Я хотел задать вопрос, – сказал я. – Люся подала одну идею. Что если написать фантастический роман из моей жизни о том, как все было раньше? Должна получиться очень поучительная вещь. Мне даже на первый взгляд видно, что люди стали жить гораздо лучше, чем в мое время. И все равно наверняка есть много недовольных. Соревнование по производству барахла мы у Запада не выиграем, да и нет в этом никакого смысла. Люди должны жить комфортно и интересно, а не гнаться за новинками только потому, что их на это толкает реклама. В мое время специально не делали долговечных вещей, чтобы иметь гарантированный сбыт. Даже ткани выпускали такие, которые быстро протирались и рвались. Прочитают, что принес капитализм, будут больше ценить то, что имеют.

– Написать о развале Союза? – задумался Машеров.

– От проблем не закрыться лозунгами, – сказал я. – И не настолько уж крепка эта новая общность людей, как нам хотелось бы. Вот пусть и подумают, стоит ли делиться, а после пускать кровь соседям, с которыми до того мирно жили сотни лет. Разрыв хозяйственных связей тогда ударил по всем. Десять лет потом не могли оправиться. А войны и вражда? И потом, это же фантастика.

– Ко всему, что исходит от тебя, присматриваются очень внимательно. Я пока не готов ответить на этот вопрос. Книга будет большая?

– Их будет три, не меньше. И все не тонкие.

– Тогда давай договоримся так. Ты пишешь первую книгу и отсылаешь ее мне. Мы ее посмотрим и скажем, пойдет ли она в печать. Не захочешь писать на таких условиях, лучше совсем не браться.

– Попробую, – согласился я. – К вам будет одна просьба. Я хотел это сделать сам, но поскольку связан в передвижении...

– Не тяни, – недовольно сказал Машеров. – Говори, что нужно.

– Есть одна женщина, с которой мы в следующем году в моей реальности образовали семью. Ей было нелегко в жизни: семья родителей распалась, личная жизнь не сложилась, и квартиры она не получила, жила в общежитии на пару с одной девушкой. Жить стали лучше, и с квартирами теперь намного легче, но, если она не вышла замуж, вряд ли в этом для нее хоть что-то поменялось. Мужа вы ей не найдете, но квартиру-то можно дать? Хоть однокомнатную. И я был бы признателен, если бы мне о ней хоть что-нибудь написали. Как у нее сложилась жизнь.

– Интересно?

– Дело в другом. Я все-таки чувствую себя немного виноватым. Понимаю, что это глупо, но все равно. Я ведь с ней прожил всю жизнь. И если сейчас она останется без семьи, или попадется какая-нибудь дрянь...

– Понятно, – сказал Машеров. – Не так это и глупо. Держи ручку и блокнот и пиши ее координаты. Что можно, мы для нее сделаем. А вам самим что-нибудь нужно?

– У нас все есть, – ответил я. – Разве что отцу с тестем не помешала бы небольшая мотолодка. Оба заядлые рыбаки. Деньги у меня есть, нужно только купить и доставить.

– Сделаем, – пообещал Машеров. – Выделят им что-нибудь с базы подводников. Что-нибудь еще?

– Спасибо, – ответила Люся. – У нас все есть.

На следующий день мы собрали всех друзей на квартире Герасимова и хорошо посидели. Все более или менее регулярно употребляли таблетки и изменились мало. Утром следующего дня вылетели в Севастополь.

– Вот вроде ненадолго уехала, а успела соскучиться! – сказала Люся, тиская детей. – Не только по ним, но и по родителям, и даже по квартире. А посижу неделю, и снова станет скучно. Когда возьмешься за книгу? Мне, если честно, страшно интересно почитать. Одно дело, когда просто рассказываешь, что и как, а другое – роман.

– Да с сегодняшнего дня и возьмусь, – решил я. – Все остальное можно отложить.

Первую книгу я написал за три месяца, но отсылать не стал, пока на стол не легла толстая пачка отпечатанных листов второго тома. В нем было достаточно такого, что могло подтолкнуть руководство к опубликованию книги, один первый том могли и не напечатать. Книги были отправлены в адрес Машерова в начале апреля восемьдесят третьего года, а дней через десять от него пришло сообщение всего с двумя словами: «Пиши третью».