Возвращение

Наташа повернулась в сторону говоривших. Поднялась:

— Прошу внимания. — Похлопала ладонью по столу, призывая всех замолчать. — Хочу внести ясность. Я не лекарка. Не отрицаю, что могу обработать рану, как и любая из вас. Именно обработать. Не закрутить грязной тряпкой, а обеззаразить порез и наложить повязку.

Притихшие работницы недоверчиво уставились на неё. Косились, шептались, прикрывая рты:

— Вот так… Скрытная какая…

— Ну-у… Ребекка врать не станет…

Девушка покачала головой.

— Хорошо, всем желающим покажу, как это делается. Вам же, — обратилась к подсобнице со скрюченными пальцами, — покажу, как растирать руки и шею.

— Шею? — растерянно переспросила она.

— И шею тоже. Так же плечи. Руки откуда растут? Эта болезнь не лечится, но облегчить боль можно. Все желающие могут посмотреть и повторить. Кто хочет выступить в роли подопытного кролика? — пфальцграфиня обвела замерших женщин выразительным взглядом, ставя табурет у очага.

Завороженные стремительными движениями гостьи, забыв о предстоящих делах, они обступили её:

— Кролики у нас за конюшней, у стогов с сеном.

Зашептались между собой:

— Вон как…

— На кролях показывать будет…

На звук хлопнувшей боковой двери, примолкнув, дружно обернулись. Каспар, скинув капюшон, отряхивал промокшую накидку:

— Продрог совсем. Эля нальёте? — Провёл широкой ладонью по отсыревшим длинным седым волосам, отбрасывая их назад. Натолкнувшись на пристальное внимание пары десятков глаз, прищурился: — Чё притихли? Не нальёте?

— Он будет кроликом! — указала на него Наташа. — Желаете поучаствовать в нашем шоу?

— Каспар кроликом? — всплеснула руками Ребекка.

— Он будет кроликом, — ткнула в него пальцем стряпуха — пухленькая подвижная Ханна.

Поведя носом, мужчина насторожился:

— Как?

— Поди сюда, Каспар, — склонив голову набок и указывая на табурет, ласково подзывала его курносая кареглазая кухарка.

Мужчина, ничего не сказав, поспешно крутнулся на пятке, резво захлопнув за собой дверь, предпочтя вернуться в непогоду.

Махнув рукой и не откладывая в долгий ящик, пфальцграфиня начала:

— Хорошо, покажу на себе. Так даже лучше. Повторяйте за мной, — массировала свои пальчики, поглаживала, разминала, сжимала-разжимала ладони, потряхивала ими… Импровизировала, вспоминая чувство умиротворения и покоя от умелых действий рук темнокожего Бонда. Растирала шею. Перешла на плечи, закончив осторожным медленным вращением головы. После неожиданного прилива сил решила, что ей самой такая терапия не повредит. — Делайте по утрам и в течение дня, когда есть свободное время. Можете помогать друг другу. И ещё…

Испросив у Ребекки оливковое масло и пчелиный воск, на её вопрос:

— Сколько нужно?

Ответила:

— Сколько не жалко, — у всех на глазах приготовила мазь, ощущая себя факиром.

Водрузив котелок на стол на деревянную подставку, громко произнесла:

— Посмотрите, здесь лечебная мазь. Когда остынет, каждая из вас может взять для собственных нужд. Смазывайте порезы, ранки, потёртости. Но только после того, как очистите и промоете рану от грязи. Желательно крепким вином.

— А заговаривать когда будете? Когда остынет?

— Уже заговорила, — раздался шёпот. — Взора хватило. Такими-то глазищами.

Пфальцграфиня одарила высказавшуюся улыбкой:

— Ещё раз повторяю, я — не лекарка. И не ведунья. Такая, как все вы. Каждая из вас может повторить подобное и проверить на себе.

— Да уж, не ведунья, — прошёлся приглушенный недоверчивый ропот, — зря что ли Каспар убёг?

— Чует, чёрт старый…

— А свой лик как очистили? — подала голос бойкая Ханна.

— Этой же мазью. Меня на постоялом дворе покусали клопы. Моей коже это не понравилось. Вы видели. Через пару дней всё пройдёт окончательно. — Выдохнула, замечая, что женщин больше бы устроила — видимо, так необходимая им — надуманная версия, что она лекарка. Или, на худой конец, баба Яга.

Мазь, так и не остывшая окончательно, была разобрана в кубки и плошки. По массажу вопросов никто не задавал. Но её словам верить не спешили. Принять то, что приехавшая к ним женщина, обезображенная уродливыми ярко-розовыми пятнами, может очиститься без помощи потусторонней силы практически за одну ночь, стало выше их понимания.

Последующие два дня Наташа наблюдала, как за ней подглядывали и следили за каждым шагом. Проходя мимо, торопливо крестились, ускоряя шаг. Смотрели на неё недоверчиво и в то же время просяще: нам нужна помощь, но мы боимся.

Она не пряталась. Постоянно находилась на виду и ни во что не вмешивалась. Чтобы не бездельничать, носила с собой маленькую корзинку — позаимствованную у Конопатой — с клубками выбеленной шерсти. Закончив вязать пелерину, попросила у Ребекки шерсти и приступила к вязке пинеток и костюмчиков для близнецов, чем покорила всех без исключения, окончательно растопив недоверие. Хозяев здесь любили и молились об их благополучии. Безбедное существование работников и крестьян напрямую зависело от благосостояния господ.

Пошёл четвёртый день пребывания девушки в поместье фон Фестеров.

Было заметно, как все прислушиваются к каждому стуку и звуку, проникающему сквозь закрытую дверь.

Две кормилицы со своими малышами были поселены в отведённые для них покои.

Широкая детская кроватка, разделённая тонкой ажурной деревянной перегородкой, прикрытая воздушным пологом ждала в свои объятия близнецов. Рядом на столике аккуратной стопкой высились пелёнки из самой мягкой ткани. Комнаты регулярно протапливались. В каминах поддерживался слабый, готовый в любой момент вспыхнуть, огонь. Всё дышало любовью и радостным ожиданием.

Погода испортилась. По всей вероятности надолго. Серость. Сырость. Унылость. Зарядивший дождь навевал тоску. Клонило в сон.

Как-то стоя у окна, Наташа лениво провожала взглядом сползающие по мутному оконному стеклу крупные капли дождя, как вдруг её сердце сжалось от неожиданно нахлынувшей горькой тоски. Ей нестерпимо стало себя жаль. Ощущение беспомощности стальным кольцом сдавило горло, не позволяя вздохнуть. Слёзы, словно холодные дождевые струи, полились из глаз. В вечернем ноябрьском сумраке она отчётливо увидела образ Герарда фон Бригахбурга.