Возвышение Нифрона
Шрифт:
— Уверяю тебя, он не говорил всерьез. Но он прав! Дело очень важное, а у нас совсем нет времени, чтобы волноваться о неудобствах, которые мы доставляем ее величеству. За работу!
Они снова одели императрицу, и швея принялась лихорадочно пришивать оставшуюся часть воротника, в то время как Амилия снова ходила туда-сюда по комнате. Снова послышался стук в дверь. Поскольку швея и горничные были заняты, Амилия открыла сама и с изумлением обнаружила на пороге графа Чедвика.
— Добрый вечер, леди Амилия, — сказал он, вежливо поклонившись. — Я надеялся до начала церемонии перемолвиться с
— Сейчас не самое подходящее время, ваше сиятельство. — Амилия с трудом верила в то, что отказывает дворянину. — Императрица сейчас занята. Прошу вас это понять.
— Разумеется! Приношу свои извинения. В таком случае, возможно, я могу поговорить с вами?
— Со мной? Ну… да, хорошо… наверное. — Амилия вышла и закрыла за собой дверь.
Она надеялась, что граф сразу перейдет к делу, но он зашагал по коридору, и Амилия не сразу сообразила, что должна последовать за ним.
— Полагаю, императрица хорошо себя чувствует?
— Да, ваше сиятельство, — ответила она, оглядываясь на дверь примерочной, которая все отдалялась и отдалялась.
— Рад это слышать, — сказал граф и внезапно добавил: — О, какая непростительная невежливость с моей стороны! А как себя чувствует ваша милость?
— Хорошо, сударь, учитывая обстоятельства.
Не будь Амилия полностью поглощена мыслями об императрице, ее бы изрядно позабавило смущение графа из-за того, что он не сразу поинтересовался ее здоровьем.
— Сегодня чудесная погода, не правда ли? Как раз для праздника.
— Да, ваше сиятельство, превосходная. — Она заставляла себя говорить спокойно.
По коридору мимо них промчались Нимбус, Анна и сапожник. Нимбус на мгновение остановился, бросил ей полный тревоги взгляд и побежал дальше в сторону примерочной.
— Позвольте мне говорить без обиняков, — сказал граф.
— Извольте, сударь. — Амилии едва удавалось сдерживать волнение.
— Всем известно, что вы самый близкий к императрице человек. Она никому так не доверяет, как вам. Не могли бы вы… Вы когда-нибудь… Императрица когда-нибудь говорила обо мне?
Амилия удивленно подняла брови. При других обстоятельствах застенчивость графа могла показаться милой, даже трогательной, но сейчас она молила высшие силы только о том, чтобы он наконец перестал говорить и отпустил ее.
— Прошу прощения, я знаю, что веду себя очень дерзко, но я человек прямой. Мне хотелось бы знать, думает ли ее величество обо мне, смею ли я рассчитывать на ее расположение.
— Господин граф, могу вам честно сказать, что в разговоре со мной императрица ни разу вас не упоминала.
Граф задумался.
— Даже не знаю, как я должен расценивать ваши слова. Не сомневаюсь, что у ее величества много поклонников. Не могли бы вы сделать мне одолжение, сударыня?
— Если это в моих силах…
— Не могли бы вы поговорить с императрицей о том, чтобы она даровала мне танец на балу сегодня вечером после торжественного обеда? Я был бы премного вам благодарен.
— Ее величество не появится ни на балу, ни на обеде. Она никогда не обедает на публике, и у нее очень много дел.
— Никогда?
— Боюсь, что нет…
— Понимаю.
Граф замолчал, задумавшись. Амилия
постукивала кончиками пальцев друг о друга.— Если вы не возражаете, ваша милость, я должна вернуться к императрице.
— Разумеется. Прошу простить, что отнимаю у вас драгоценное время. И все же, если бы вы могли упомянуть обо мне при ее величестве и дать ей понять, что я бы очень хотел нанести ей визит…
— Непременно, ваше сиятельство. А теперь прошу простить меня…
Амилия бросилась обратно и обнаружила, что швея уже закончила пришивать воротник. Он был высокий и действительно помогал Модине не опускать голову. Воротник казался чудовищно неудобным, однако Модина, как всегда, выглядела так, словно ей все равно. Сапожник все еще корпел над туфелькой.
— Еще не готово? — спросила Амилия.
— Новый каблук оказался выше старого, — сообщил Нимбус. — Сапожник пытался подогнать размер, но в спешке случайно излишне укоротил его.
Амилия повернулась к Анне.
— Сколько у нас еще времени?
— Минут пятнадцать, — мрачно ответила та.
— А где головной убор? Я его не вижу.
— Его не оказалось ни в спальне, ни в зале, моя госпожа, — сказал Нимбус.
Анна вдруг побледнела.
— О, великий Марибор, простите меня! Я про него совсем забыла!
— Забыла? Нимбус!
— Да, сударыня?
— Бегите к модистке и принесите головной убор. И когда я говорю бегите, я это и имею в виду, поняли?
— Сию же секунду, сударыня, но я не знаю, где ее мастерская.
— Пусть вас отведет паж!
— Все пажи заняты подготовкой к церемонии.
— Мне все равно! Пригрозите ему мечом, если потребуется. Найдите того, кто знает дорогу, и передайте ему, что это приказ императрицы! Не позволяйте никому вас задерживать. Ступайте же! Анна! — выкрикнула Амилия.
— Да, госпожа Амилия. — Горничная была в слезах и вся дрожала. — Простите меня, госпожа, умоляю, простите!
— У нас нет времени на извинения и слезы. Беги в спальню императрицы и принеси ее повседневную обувь. Она наденет ее вместо парадных туфель.
Амилия захлопнула дверь и в отчаянии с силой ударила по ней кулаком. Прижавшись лбом к дубовой поверхности, она старалась успокоиться. Подол платья прикроет туфли. Никто и не заметит разницы. А вот головной убор — совсем другое дело. Над ним долго трудились, и регенты тотчас заметят его отсутствие. Мастерская модистки находилась в городе, и Амилия не нашла ничего лучше, как поручить Анне забрать убор. В этом она могла винить только себя. Нужно было думать об этом раньше! Ее злила собственная несообразительность. Она еще раз стукнула кулаком по двери, повернулась и осела на пол. Ее пышная юбка надулась, словно пузырь.
Церемония начнется через несколько минут, но еще есть время. Речь Модины завершала церемонию, и Амилия была уверена, что у них будет еще двадцать, может, даже тридцать минут, пока остальные произносят речи. Модина сидела неподвижно в своем белом с золотом королевском платье. Новый воротник обхватывал ее длинную шею. В ней что-то изменилось. Она наблюдала за Амилией с интересом, будто изучая ее.
— С вами все будет в порядке? — спросила Амилия императрицу.
Свет в ее глазах тут же погас, и вернулась пустота.