Вперед, безумцы! (сборник)

— Мне нравятся ваши рисунки, — сказала; сказала певуче, растянуто. — Но вообще-то говоря, образы зверюшек мне представляются иными. Совершенно другими. Подождите, сейчас придет муж, он лучше меня разбирается в живописи. Может, он что-нибудь подскажет.

Пришел ее муж и гаркнул:

— Я не против ваших рисунков, но скажите честно, вы схалтурили? Подумали: «А-а, провинция! Для них и так сойдет». В общем, сейчас явится сын, он учится в художественной школе, он вам даст дельные советы.

Пришел их сын, долговязый парень, и с жутким невежеством стал нас, ровесников его отца, учить что к чему. Разнес рисунки в пух и прах: и звери-то у нас «слишком развеселые», и деревья «слишком корявые» и травы «лихие», и вообще, «небо — не небо и вода — не вода».

— Налицо отсутствие чего-то главного, — шумел он. — Все разрознено. Отсутствие всякой предметности.

— Отсутствие присутствия, — хмыкнул Дмитрюк.

— Вот-вот! — ухватился парень.

Но окончательный, смертельный удар нас поджидал на следующий день в издательстве. Художественный совет принял иллюстрации, но когда мы понесли подписывать листы к директору, он плотно закрыл за нами дверь и прогундосил:

— Не слушайте их никого. Они ничего не понимают и живут недисциплинированно. А я, хотя и по специальности военный, но имею понятие о рисовании и уважаю художников. Я, знаете ли, и сам люблю помалевать на природе пейзажики разные. Вон одна моя работка.

На стене в витиеватой раме висел какой-то никудышный пейзаж, да еще выполненный совершенно бездарно — этакий компот из одних синих красок. Мы с Дмитрюком переглянулись и, глубоко вздохнув, поняли, какая нас ожидает казнь.

— Как говорится, все хорошо прекрасная маркиза, — директор склонился над листами. — Но вот этого слона отсюда из угла передвиньте сюда наверх. Так будет дисциплинированней… А это за ним кто? Кого вы насандалили? Мартышки, что ли? Их подвинем сюда. Пусть как бы его, слона то есть, догоняют!

Мы вывалились из кабинета и чуть не упали — нас во время подхватили на руки члены художественного совета.

— Не слушайте его, — сказали с дикой нежностью. — Он ничего не понимает. Главное — наши подписи, а он отвечает за текст авторов.

Мы радостно вздохнули и сразу поняли, почему директор подбирает таких авторов, как наша поэтесса.

Радостный день с нотой горечи

В Волго-Вятском издательстве мы с Дмитрюком оформили книг пятнадцать, не меньше. Когда привозили работу, Дмитрюк останавливался у родственников, а меня пристраивал к соседу, другу детства, Ивану.

Однажды летом, около четырех часов, когда полуденный зной стал не так жесток, Иван предложил мне отведать наливки собственного изготовления. Мы только расположились на террасе, как у изгороди возникли два парня. Громко, с провинциальной прямотой, один из них сказал:

— Слыхали, Вань, у тебя квартирант москвич. Не мешало б сходить на пятачок, показать гостю, как живем в Нижнем.

— У нас серьезный разговор, — тоже достаточно громко остановил Иван пришельцев, которые уже открывали калитку.

— Эти нам неподходящая компания, — пояснил он, когда парни удалились. — У них одна задача — налить глаза, а я люблю беседы в интеллигентном варианте.

Всем своим видом Иван давал понять, что он и парни — некие неперемешивающиеся слои общества, что у него с ними несовместимая культура.

Выпив наливки, Иван откинулся на стуле.

— Как мы живем и слепому видно. Я покажу тебе то, чего ты в своей столице никогда не увидишь. Ясное дело, вы там перекормлены всякими зрелищами, но такого, голову даю на отсечение, ты не видел. Пойдем!

Мы спустились к Волге, на улицу Студеную, где старые деревянные дома соседствовали с пустырем, заросшим коноплей. Около одного дома Иван остановился, стукнул кулаком в массивную, с жестяными заплатами дверь и зычно крикнул:

— Мария Алексеевна!

Никто не отозвался. Иван снова стукнул и гаркнул:

— Мария Алексеевна!

За дверью стояла полная тишина, и я сказал:

— Никого нет. Зайдем попозже.

— Погоди! — Иван дробно заколотил в дверь.

Где-то внутри дома послышались шорохи, скрипы и вдруг раздался тонкий старческий голос:

— Кто там?

— Это я, Иван! — Иван подмигнул мне, предупреждающе покашлял и, довольный, что-то замурлыкал под нос.

Но в доме скрипы и шорохи смолкли и опять надолго воцарилась тишина. Иван нахмурился:

— Мария Алексеевна! Это ж я, Иван! Не узнаете, что ли?!

— Чего тебе?! — скрипы и шорохи перешли в шарканье, кряхтенье; обитательница дома явно подошла к двери. — Ну, чего тебе?!

— Дело есть. Тут один друг из Москвы хочет взглянуть на ваше искусство, — Иван многозначительно кивнул мне.

— Не могу открыть, — пропищало за дверью.

— Почему?

— Сын не разрешает!

— Мария Алексеевна, ну как можно? Хороший человек из Москвы. Мой друг. Приехал в командировку. Я ему много рассказывал о вашем искусстве…

Иван вновь подмигнул мне, как бы объясняя, что его слова — и не вранье вовсе, а сюрприз.

Наконец загремели засовы и на пороге появилась маленькая сморщенная, белая, словно вылепленная из воска, старушка в сарафане, с чепчиком, который, когда я пригляделся, оказался ватными плечиками на бечевках.

— Ладно уж, входите, — вздохнула старушка.

Пройдя за ней и Иваном в сени, я увидел на внутренней стороне двери надпись мелом: «Мама, никому не открывай!».

В комнате старушка прошла мимо стола с какими-то сине-зелеными стекляшками, уселась в кресло и затаилась. Иван обвел рукой комнату.

— Вот, хотел показать, что вы сотворили, — он наклонился к хозяйке, как бы свидетельствуя свое уважение.

Я осмотрелся. На этажерке, тумбе и подоконнике стояло множество акварелей в овалах. Это были тщательно отделанные миниатюры; портреты дам из прошлого века.

— Вполне профессиональные работы, — серьезно сказал я. — Вы, Мария Алексеевна, где-нибудь учились?

— Когда-то закончила местное художественное училище, — отозвалась старушка. — Работала в театре. Получала мало… Когда родился сын, подрабатывала где придется…

— Муж Марии Алексеевны умер рано, — вставил Иван.

— Да, одна растила сына, — горькая память нахлынула на старушку, она часто заморгала, но пересилила себя. — Потом нанялась в подручные к швеям. Они платить не могли, отдавали мне лоскуты. Шила одеяла лоскутные, подушки-думки… Потом занялась аппликацией… Кое-что осталось, зайди, взгляни, — старушка кивнула на соседнюю комнату.