Вперед, на Запад!

— Ух! Ах! Пуф! Благодарю вас. По вкусу это очень похоже на вино!

— Доказательство, мой добродетельный брат, — заговорил Франк, — твоего воздержания. Ступай с миром — ты победил!

И Джек ушел домой, унося в себе пинту доброго аликантского вина (больше, чем он, бедняга, когда-либо прежде выпивал в один раз). А остальные, весьма довольные, вновь зажгли свечи. Они превесело провели вечер и разошлись, как добрые друзья и достойные девонские джентльмены. И все за исключением Франка считали историю с Джеком Браймблекомбом и его клятвой самой веселой шуткой, какую им пришлось слышать за последнее время.

Затем все разъехались: Эмиас и Карри отправились в эскадру Винтера; Франк, лишь только он смог путешествовать, — снова в Лондон и с ним молодой Бассет; Фортескью и Чистер — к своим братьям в Дублин; Леджер — к своему дяде маршалу Мюнстеру, а Коффин присоединился к Шампернуну и Норису в Нидерландах. Так все братство Рози разбрелось по миру, а она осталась одна со своим зеркалом.

Глава девятая КАК ЭМИАС ВЗЯЛ В ИРЛАНДИИ ПЛЕННИКА

Тихая, темная сырая ночь ранней зимы. В течение последних двенадцати часов западный ветер не перестает завывать над ирландским побережьем. Эмиас сидит с обнаженной головой на корме лодки в Смервикской бухте, его кудри обрызганы пеной, он весело кричит:

— Тащите живей, молодцы, и не вздумайте зачерпнуть воды. Пушечные ядра — такой груз, который нельзя портить соленой водой.

С моря, начинаясь на расстоянии приблизительно четырех миль, пологим сводом расстилается густая серая туча. Под ужасным покровом ночной мглы завывает шторм и несет с собой в глубь страны большие хлопья пены и серые соленые брызги; вся страна становится темной, мрачной и скучной.

Среди песчаных холмов в вечернем сумраке вспыхивают красные искры, далеко не небесного происхождения. Ведь этот форт, ныне переименованный завоевателями в форт Обруга, где развевается золотой флаг Испании, находится во власти Сан-Джозефо с восемьюстами кондотьерами. [83] Всего три ночи тому назад Эмиас, Иео и несколько человек из самых сильных винтеровских солдат спустили с верхней палубы четыре кулеврины, подвезли их к берегу и подтащили к батарее, спрятанной среди песчаных холмов. Теперь видно будет, смогут ли испанские и итальянские кондотьеры удержать свой форпост на британской земле против людей из Девона.

83

Кондотьеры — наемные солдаты, дравшиеся за жалованье под любым знаменем и за любые убеждения. Непрерывные войны, тянувшиеся весь XVI и XVII века, явились следствием хозяйственного переворота (открытие Америки, т. е. нового рынка; вывозимое оттуда золото, вызвавшее так называемую «революцию цен»; и т. д.), разорившего крестьянство и мелкопоместное дворянство. Из образовавшихся таким образом огромных кадров безработных вербовались наемные армии, при помощи которых молодая буржуазия (тогда в лице королевской власти) расправлялась с феодальным правопорядком и его поборниками.

Эмиас и его люди привезли, рискуя жизнью, новый запас ядер, так как на винтеровской батарее не было больше снарядов и в течение четырех часов оттуда стреляли камнями за неимением лучшего. Они подвели лодку к берегу в том месте, где маленький залив давал возможность высадиться, и, почти не беспокоясь, разобьется лодка или нет, вскарабкались на песчаный холм, каждый с парой ядер, переброшенных через плечо. Забравшись в траншею, Эмиас весело крикнул Иео:

— Вот пища для бульдогов, канонир!

— Не разговаривайте с человеком, когда он занят делом, мистер Эмиас. Пять раз я промахнулся, но, клянусь, эта проклятая папистская тряпка слетит с шеста!

— Так сбрось ее, никто не заставляет тебя стрелять криво. Только возьми для этого доброе железо, а не камни, пригодные для мостовой.

— Я думаю, сэр, что нечистая сила относит в сторону мои ядра. Кажется, я даже видел одного бесенка. Но у нас есть новые снаряды. Эх, кабы можно было разок пальнуть серебряным ядром! [84] Ну, держитесь, молодцы!

84

Дьявола или колдуна можно застрелить только пулей или ядром, отлитым из серебра (средневековое суеверие, удержавшееся кое-где и до XX века).

Еще раз просвистел восемнадцатифунтовый снаряд. И большой желтый испанский флаг, развевавшийся по ветру, поднялся в воздух вместе с флагштоком, а затем стремительно упал на землю, далеко, с подветренной стороны. Громкое «ура» матросов разорвало, казалось, самую тучу, но, прежде чем замерло эхо, высокий офицер вскочил на парапет крепости с упавшим флагом в руках. Прикрепив флаг, как можно крепче к острию своего копья, он твердо держал его против ветра, пока не подняли упавший флагшток.

В то же мгновение дюжина луков нацелилась в смелого врага, но Эмиас сзади закричал:

— Стыдитесь, молодцы! Стойте. Пусть храбрый джентльмен получит заслуженное приветствие!

Луки опустились, и Эмиас, вскочив на вал батареи, снял шляпу и поклонился державшему флаг; тот, лишь только освободился от своей ноши, вежливо вернул поклон и сошел с парапета. К тому времени совсем стемнело, и стрельба стал ослабевать.

Сальвейшин со своими собратьями-канонирами, накрыв орудия брезентом, ушел спать, оставив Эмиаса, по его собственному желанию, дежурить до полуночи.

Эмиас долго шагал взад и вперед в темноте, обмениваясь случайными словами с часовыми, и думал сначала о своей матери, потом о Франке. Думает ли он о далеком брате, сидящем на темном берегу океана? Затем он постарался не думать о Рози Солтэрн и, разумеется, думал о ней все больше и больше.

Так медленно тянулись часы.

Было уже больше одиннадцати. Все огни исчезли с батареи и судов. Ни звука не было слышно, кроме монотонных шагов часовых и похрапывания вооруженных людей, спавших в тылу на расстоянии около двадцати ярдов. Эмиас шагал взад и вперед, время от времени бросая внимательный взгляд на полосу песчаных холмов, лежащих меж ним и крепостью. Но все было пусто и черно, и вдобавок начался сильный дождь.

Внезапно ему послышался шорох. Правда, ветер довольно громко шелестел, но этот звук был не похож на шелест ветра. Затем слабый подкрадывающийся шум. Кто-то соскочил с насыпи, и за ним посыпался песок. Эмиас остановился, нагнулся около одного из орудий и приложил ухо к насыпи. Он ясно услышал шум приближающихся шагов — кроличьих или человеческих — он не знал, но чуял — скорее последних.

Эмиас был способен рассуждать хладнокровно по крайней мере, когда им не владела страсть; подумав, что, если он произведет какой-нибудь шум, неприятель (четвероногий или двуногий) скроется, и вся игра будет проиграна, он не окликнул двух часовых, которые находились на другом конце батареи. Еще меньше стоит, решил он, будить всех людей — слух мог обмануть его, и весь лагерь будет поднят на ноги, чтобы отразить атаку кроликов. Он все ниже припадал к насыпи рядом с кулевриной и через минуту или две услышал, как что-то осторожно положили против отверстия амбразуры. Судя по звуку, это был кусок дерева.

«Чем дальше, тем лучше, — сказал себе Эмиас, — когда приставляют штурмовую лестницу, надо полагать, что за ней следуют солдаты. Я могу лишь униженно поблагодарить их за предпочтение, отданное моей амбразуре. Вот он! Я слышу, как цепляются его ноги».

Он ясно слышал, как кто-то старается влезть в отверстие амбразуры. К несчастью, было так темно, что Эмиас не мог видеть собственной руки, не только врага, на расстоянии двух шагов. Как бы ни было, у него мелькнула чудесная догадка о месте, где тот может находиться, и, тихонько встав, он нанес удар, который мог бы расколоть просмоленный рождественский чурбан. Сноп искр посыпался из доспехов несчастного испанца, и послышался хрип, указывающий, что если он и остался жив, то его дыханию удар принес мало пользы.

Эмиас схватил врага за голову, втащил его на пушку, на коленях спрыгнул в амбразуру и стал ощупью искать верхушку лестницы. Нашел ее, приподнял и сбросил всю целиком вместе с уцепившимися за нее четырьмя или пятью солдатами, а затем вслед за ней свалился сам носом в песок.

По матросскому обычаю на Эмиасе не было никакого вооружения, кроме легкого шишака и кирасы, поэтому ничто не помешало ему вскочить на ноги и приняться за работу, нанося удары направо и налево.

Так он сражался во рву с невидимым врагом. Тем временем солдаты наверху, решив, что для контрвылазки слишком темно, открыли убийственный огонь из мушкетов и стрел. Эмиас, не чувствуя никакого желания, чтобы его изрешетили дружеские пули, вылез к подножию насыпи и стал ждать.