Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2

— Ну, конечно, нет, — сказал Лаврик, все так же щурясь с видом, сытого кота. — С чего бы вдруг? Человек, пользуясь влиянием и связями, собирался устроить военное вторжение, чтобы вернуть свою собственность. Каковое вторжение прекрасно отвечало намерениям иных политиков и генералов. Можно сказать, дело житейское... Тут другое. Этот мумрикснус уже год как организовал хищение нефти с промыслов. Процентов пятнадцать годовой добычи ушло на сторону. С помощью как раз твоего... вернее, вашего с Белкой Хиггинса и еще полудюжины экземпляров, сидевших на ключевых постах. Из старых кадров — их же после национализации куча на прежних местах осталась. Главное было —- эти самые ключевые посты. При грамотной постановке дела могло еще десять лет не открыться. Ну конечно, всем им гадский папа Хэнсфилд платил процентик — иначе кто бы для него рисковал? Но львиную долю брал себе. Нефть его мальчики продавали в Европе, а прибыль уводили в офшоры на Крокодильи острова... Дальше тебе рассказывать или сам догадаешься?

— Да что тут рассказывать... — проворчал Мазур.

Уводил деньги в офшоры — значит, не платил налоги. Самое жуткое преступление в Эстадос Юнидос — неуплата налогов. Человек с большими деньгами и связями от многого может откупиться, начиная с педофилии и кончая собственноручно совершенным убийством (забытое ныне, но прогремевшее лет пятьдесят назад дело Мерчисона). Одного не простят никому и никогда, сколько бы миллионов у него ни лежало в загашнике, какой бы батальон адвокатов ни стоял в готовности, будь у него в собутыльниках хоть сам президент — неуплату налогов.

— Налоговики, конечно, — сказал Мазур уверенно.

— И не только они, — сказал Лаврик. — Беда никогда не приходит одна. Понимаешь ли, Хэнсфилд — из одного из нефтяных картелей Новой Англии. А они много лет грызутся с собратьями по ремеслу с юга и юго-запада. И когда последним приволокли великолепно воняющий материал на конкурента... Когда к тому же неделю назад люди Васкеса намекнули южанам, что их на определенных условиях могут допустить к участию в разработке новых, только что разведанных нефтяных полей... Тут же взвыла свободная, независимая и неподкупная американская пресса и прочие масс-медиа, Интернет загудел, как пьяный сантехник. Да и двое компаньонов Хэнсфилда на стену полезли, когда узнали, что он год сосал нефть из их общих некогда промыслов, но денежки забирал себе... Большие парни в Вашингтоне быстро поняли, во что могут влипнуть. Предстали бы марионетками нефтяного барона — а уж политики-конкуренты такого случая ни за что не упустили бы. Вот и пришлось благолепия ради срочно разворачивать «Кальмара» на Флориду. Загубил ты, циник, политическую и финансовую карьеру сенатора... — Лаврик ухмыльнулся — Впрочем, это для тебя шаг назад, ты когда-то угробил карьеру кандидата в президенты, имевшего неплохие шансы на Большой Белый Вигвам...

— А та асиенда? — спросил Мазур.

— Элементарно, Ватсон... Дон Франсиско Одриа, коего ты так бесцеремонно стащил с ложа любви, как раз тоже был мотором, только другого мероприятия — переворота в Месаудеро. Человек незауряднейший, следует признать. Двадцать лет отслужил в армии, в отставку вышел два года назад бригадным генералом. По отзывам близко его знавших, отличный военный. И неплохой политик. Все держалось на нем. Вот и представь, что было бы, если бы перед Аустерлицем Наполеон насмерть отравился несвежей колбасой... Именно это и случилось. В Месаудеро введены парочка надежных полков и парашютная бригада, потрошат схроны с оружием, разоружают частные бандочки, вяжут главарей рангом пониже. Одриа был очень словоохотлив...

— Поди, к потолку за ноги подвешивали? — фыркнул Мазур.

— Ничего подобного, — серьезно сказал Лаврик. — Сейчас не осужденные историей времена дона Астольфо. Зачем за ноги к потолку, если есть более гуманные способы? Васкес при беседе с глазу на глаз ему честью поклялся, что за государственную измену конфискует все движимое и недвижимое, оставит только то, что в карманах... а у него и в карманах ничего не было, вы ж его голым приволокли... Лишит гражданства и вышлет за границу — гуманности ради, в сопровождении его симпатии. А наш дон был слишком в себе уверен и зарубежных счетов не держал. Он терял всё. Абсолютно. Оставалось бичевать где-нибудь в Буэнос-Айресе или Каракасе, ради хлеба насущного отправить симпатию на панель... Вот он и запел, как птичка ноле — под гарантии, что половину угодий, как и предусматривается реформой, ему оставят. И амнистируют, — Лаврик усмехнулся довольно цинично. — Есть у меня сильные подозрения, что кто-нибудь из оставшихся на свободе справедливо посчитает дона предателем и постарается загнать ему пулю в спину — но это уже проблемы дона... В общем, все у них благополучно рухнуло. Вторжения в обозримом будущем не случится, сепаратистов придавят. Я не исключаю, что кто-нибудь попробует дернуться — но это будут уже ошметки, художественный свист... А мы все дружненько вертим дырки в клифтах. Тебе президент отваливает Звезду Отваги — это и в самом деле звезда, но аккуратная такая, не то, что африканские с тарелку размером. Мне тоже, — скромно добавил Лаврик. — И твоей Белке светит Почетная морская медаль, причем не серебряная, а золотая, девка визжать будет от восторга... И всем, кто с тобой участвовал в обоих рейдах... — он скорчил грустно-философскую гримасу. — А также — куче народу, совершенно ни к чему непричастному, но ухитрившемуся в нужное время оказаться рядом. Что ж, так было во все времена по всему глобусу, и дальше будет... Ну, а на Родине, как и было обещано, светит тебе золотая звездочка. И мне тоже, бают, — так же скромно добавил он, прищурился: — Рад?

— Как тебе сказать... — пожал плечами Мазур, испытывавший чертовски сложные чувства. — Лет тридцать назад до потолка бы прыгал, а теперь перегорело как-то... Что, можно подавать прошение об отставке и паковать чемодан?

Лаврик по-прежнему щурился:

— Что-то я особенной радости в твоем голосе не слышу... Самому-то хочется домой? Молчишь... — и он словно бы удовлетворенно повторил: — Молчишь, Пиранья... — из его голоса и с лица пропало всякое легкомыслие, он был собран и жесток. — Слушай сюда. Кое-какие сбережения у тебя есть, ты сам говорил. И подмосковная усадебка при тебе. Да еще и местная адмиральская пенсия тебе, если ты не знал, полагается, а она солидная. Одним словом, сухую корочку грызть не будешь... а вот подыхать со скуки будешь. Не приспособлены мы к мирной пенсионерской жизни — ни ты, ни я, ни Глагол... Не про нас она.

— А что, есть варианты? — спросил Мазур как мог нейтральнее.

— Помнишь бардзо талантливый фильм «Кин-дза-дза»? У Прораба была поговорочка: «Значит, такое предложение...» Значит, такое предложение. Остаешься здесь примерно на полгода. На прежнем месте, в том же звании. В ближайшее время отделу предстоит принять пополнение. Президент твердо намерен довести число «марино ладронес» до сотни.

— Кого?

— Это он так прозвал боевых пловцов, — пояснил Лаврик. — «Морские черти». Почти что «морские дьяволы»... На западной границе неспокойно. Ну, предположим, там всю жизнь было неспокойно, но сей раз, режь мне голову, чочо настроены воевать — не сегодня и не завтра, но в исторически короткие сроки. Снова экономика. Восемьдесят лет назад в Гран-Чако дрались за каучук. Сейчас — за нефтяные поля на спорных землях. Восемьдесят лет назад нефти там так и не нашли, но с тех пор методы разведки изрядно усовершенствовались. Так что война не за порогом, но и не за горами. А на той стороне у чочо есть несколько интересных и важных объектов, которые лучше всего разнести как раз с помощью боевых пловцов. Вот Васкес и спешит. Чочо тоже спохватились, наняли за приличные деньги отставника из «морских котиков», но они начинают буквально с нуля, мы их опережаем с большим отрывом. Понимаешь, ты нужен. Грандовский с Бобышевым — отличные ребята, хорошие инструкторы, профи, спецы... вот только командного опыта у них нет. Даже группой ни один из них никогда не командовал. А у тебя такой опыт есть. Моряки тебе дадут парочку относительно молодых, перспективных коммодоров, и со штабным опытом, и с опытом управления эскадрами. Заверяют, толковые ребята. Вполне можешь из них за полгода воспитать более-менее достойную тебе замену. Оба, кстати, дайверы. Да, можешь и сына к себе взять. Он, если ты не знал, тоже хороший дайвер. Ты да не сделаешь из него отличного «марино ладроне»...

— Ему еще год учиться, — хмуро сказал Мазур.

—- А тебя никто и не намерен выпихивать в отставку непременно через полгода, —- сказал Лаврик веско. — Вот и выбирай: или ты будешь у себя на усадебке всю оставшуюся жизнь сажать... что ты там сажаешь, розы или пионы?

— Я приземленный, — невесело усмехнулся Мазур. — Сажаю редиску, морковку, огурцы на закусь, еще всякую всячину типа помидор с горохом и тыквами...

— Ну, каждому свое. Я вот вообще ничего не сажаю и не горюю по этому поводу —- нет у меня крестьянской жилки... В общем, сам выбирай: или всю оставшуюся жизнь будешь сажать горох, или, пока здоровье позволяет, будешь заниматься привычным делом.

К тому же — Белль... Которая, не далее, как вчера, перехватив меня в коридоре, не особенно и хитрыми намеками выспрашивала, знаю ли я что-нибудь про то, когда ты уезжаешь. Она крепилась, но глазенки у нее определенно были на мокром месте. Я уж на правах старого друга и напарника в странствиях по глобусу залезу тебе малость в душу, а? Я могу и ошибаться, но сдается мне, что это у тебя в жизни — последняя такая...

Зазвонил городской телефон, Мазур снял трубку. Послушав немного, поднял глаза на Лаврика:

— У нас еще будут секретные разговоры?

— Да нет.

— Да, конечно, — сказал Мазур в трубку, положил ее на рычажки. — Белль звонила. Спрашивала, можно ли приехать, или у нас с тобой надолго — секретные дела.

— Умная девочка, — сказал Лаврик одобрительно. — И деликатная. И вообще прелесть...

— Я сказал, что можно.

— И правильно, — одобрительно кивнул Лаврик. — Сейчас наберем шампанского и устроим маленькое торжество — заслужили...

— Есть еще один нюанс... — сказал Мазур. — Понимаешь, Белль уже три дня у меня живет...

— Ну, поздравляю.

— И намекала довольно прозрачно, что ей не хочется быть просто сексуальной игрушкой, а хочется ей хозяйничать, готовить и все такое прочее. Домашних хлопот ей хочется.

— Немецкая кровь себя показывает, — усмехнулся Лаврик. — Пусть даже в котором-то поколении коронадо... И что? Тебе это не по душе?

— Ну, почему, — сказал Мазур. — Но жить полгода в гостинице, пусть роскошной... Белль говорила, есть какие-то закрытые охраняемые кварталы для военных и сотрудников спецслужб...