Впереди разведка шла
Шрифт:
Железный ветер бил нам в лицо
Солдаты, пришедшие сюда, в приволжские степи, из всех уголков необъятной Родины нашей, поклялись: «Дух наш бодр как никогда, воля тверда, руки наши не устанут разить врага. Решение наше — стоять насмерть у стен Сталинграда!» И клятву эту сдержали.
Понеся внушительные потери, гитлеровцы не преминули заявить на весь мир о том, что перед ними оказалась «неприступная крепость, опоясанная стальным обручем укреплений». Немецкие газеты писали о «линии Мажино в миниатюре», сравнивали Сталинград с Верденом — первоклассной военной крепостью, которая строилась и совершенствовалась годами. В общем, аналогий было много. Но Сталинград никогда
«Армия может поверить мне, что я сделаю все от меня зависящее для ее снабжения и своевременного деблокирования»,— хвастливо заявлял Гитлер.
Операцию по деблокированию своих окруженных войск фашистские стратеги многозначительно нарекли «Зимней грозой». Основной ударной силой пресловутой «грозы» являлась группировка в составе тридцати дивизий, сосредоточенная в районе Котельниково. Командующий группировкой генерал-фельдмаршал фон Манштейн возлагал особую надежду на отдельный батальон тяжелых танков «тигр», приданный армейской группе «Гот». (Именно здесь, под хутором Верхнекумским, нашим войскам пришлось впервые принять на себя удар этих чудовищ. Прежде «тигры» нигде на фронте не применялись, о них ничего не знали.) По плану немецкого командования, соединения 57-го танкового корпуса должны были форсировать реку Аксай, преодолеть слабообороняемый рубеж реки Мышкова и в районе Ерико-Крепинского встретиться с войсками специально созданной Паулюсом группы прорыва.
Наступление немецко-фашистских войск из района Котельниково началось рано утром 12 декабря, а к исходу второго дня противнику удалось форсировать Аксай и выйти в район Верхнекумского. Самоуверенный Ман-штейн, полагая, что победа уже в кармане, радировал Паулюсу: «Будьте уверены в нашей помощи». Но это были преждевременные заверения!
Мы спешили к берегам малоизвестной речки Мышкова, чтобы поставить заслон гитлеровцам, наступавшим со стороны Котельниково. Без преувеличения можно сказать, что этот марш гвардейцев был первым боевым подвигом.
...Шли по балкам и низинам, заметенным сугробами по грудь. Жгучий мороз да степной ветер дубили лица до черноты. На ходу терли стынущие носы и щеки рашпильным сукном рукавиц.
И вдруг мороз сменился слякотью оттепелей. Промокшие валенки к вечеру насквозь промерзали, деревенели. Многие обмораживались.
Пехоту обгоняли танки, щедро расплескивая гусеницами серую крахмалистую кашицу. Чумазые, как черти, танкисты, по пояс высунувшись из люков-колодцев, подначивали нас:
— Пятки подбери, мотошомпольная!
На многих машинах четко обозначалась надпись: «Латвияс стрелниекс» — «Латышский стрелок».
Тягачи тащили на прицепе гаубицы, виляющие «соро-капятки». Натужно выли перегретыми моторами грузовики с боеприпасами, то и дело буксуя. И тогда бойцы взвалили на спины тяжелые, как могильные плиты, снарядные ящики...
Тылы еле-еле поспевали за передовыми частями.
Положение ухудшилось еще и тем, что шли мы по местности, только что оставленной противником. Отступая, немцы дотла сожгли населенные пункты, все разграбили, разрушили. Лишь закопченные печные трубы торчали над пожарищами, как надгробья, с гиком носилось потревоженное воронье. Обгоревшие бревна еще продолжали куриться синеватым дымом, разнося вокруг кислый запах угарного газа. От редких садов остались только щербатые пни, среди них — белые, как мел, скелеты лошадей. Всюду валялись коробки от мин, неразорвавшиеся фугасы, обрывки танковых гусениц, седла из эрзац-кожи... В уцелевших домах без крыш, окон и дверей — кучи пустых консервных банок, бутылки
из-под шнапса, открытки с видами Дрездена, Берлина...Объявлен привал, но — ни присесть, ни прилечь. Перевели дух, вытерли лбы и слезящиеся от мороза и ветра глаза, хлебнули из котелков немудреное солдатское варево — и снова вперед по тающим снежным сугробам...
А со стороны Мышковой катилась тугая волна канонады. Там передовые части нашей армии держали оборону против трех танковых дивизий врага. Даже видавшие виды бойцы и командиры надолго запомнили чудовищную круговерть небывало яростных схваток, где по завьюженной долине реки гулял огненный смерч, перемещаясь с берега на берег, оставляя за собой горы развороченной земли вперемешку с окровавленным снегом...
Прибыли на хутор Зеты.
Среди равнинной местности он как бы спрятался в пологой балке. И здесь всюду полусожженные пустые хаты, заброшенные клуни под соломенными шапками, белый покров, исполосованный гусеничными траками и колесами машин.
Потом целые сутки шли танки, «катюши», тягачи с пушками, машины с боеприпасами, санитарные фургоны... Причем двигались в разных направлениях. Все выглядело хаотичным, неуправляемым...
Мы пока сосредоточились в балке Неклинская, где перед бригадой поставили задачу в любой момент быть готовыми выступить в район Васильевки и отразить возможные атаки противника. Разведка велась, в основном, способом наблюдения.
Тогда я впервые увидел пленных немцев. В мышиного цвета шинелях, обутые в подобие обуви, в основном из тряпья и газет, они едва волочили ноги. Лица — обмороженные, небритые, равнодушные, испуганные, унылые... Теплые наушники — единственное, что хоть немного соответствовало времени года.
Среди пленных было много румын. Они особенно страдали от холода и голода. Накануне немецкое командование, очевидно, в знак «товарищеской солидарности» с союзником, сняло с довольствия многие румынские части.
Любопытно также, что пополнение, которое влилось в группировку Манштейна, ничего не знало о дивизиях, попавших в окружение под Сталинградом. Командование тщательно скрывало это от своих солдат.
В район Васильевки нам идти не пришлось: там гвардейцы 3-й и 49-й стрелковых дивизий буквально выметали гитлеровцев из каждого дома, двора, подвала. Немцы остервенело отбивались. А по вечерам отчетливо виднелось зарево над Сталинградом: там, в горниле сражения, плавились окруженные войска Паулюса. Именно отсюда начинался конец «Зимней грозы».
Создались благоприятные условия для ввода в бой и 2-го гвардейского механизированного корпуса, входящего в состав 2-й гвардейской армии генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского. Корпус форсированным маршем устремился вдоль дороги Громославка — Шестаков во фланг и тыл отступающего противника. Немцы, прикрываясь сильными арьергардами, отходили за реку Аксай.
Бригада, наступавшая в первом эшелоне, наткнулась на упорное сопротивление гитлеровцев, сильный артиллерийский и минометный огонь. Особо досаждала авиация: группы истребителей и штурмовиков зловещим хороводом оцепляли небо, закручивали над головой «чертово колесо», сыпали на землю бомбы, снаряды, пули...
Я получил свое первое задание как командир отделения разведчиков: двигаться в направлении хуторов Шестаков и Кругляков, вести наблюдение за противником, обо всем замеченном докладывать через танкистов из 25-го полка бригады.
Мои ребята, облеченные в белые маскхалаты, выстроились, ожидая приказа на выход. У каждого автомат ППШ, по два диска патронов, гранаты Ф-1 (мы их называли «феньками). Мое вооружение дополнялось самодельной финкой.
Через несколько минут нас поглотила степь — безбрежное белое море с застывшими пологими волнами. Шуршала вокруг поземка, обтекая груды земли у воронок.