Впусти меня
Шрифт:
Поезд остановился на станции «Рокста». Оскар кусал губы в панике и нетерпении — ему казалось, что двери слишком долго не закрываются, и, когда в громкоговорителе раздался щелчок, он уже решил, что машинист сейчас скажет, мол, поезд задерживается, но —
«ОСТОРОЖНО, ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ!»
И поезд тронулся с места.
У него не было другого плана, кроме как предупредить Эли: кто угодно в любую секунду мог позвонить в полицию и сообщить, что видел того мужика. В Блакеберге. В таком-то доме. В таком-то подъезде. В такой-то квартире.
А
Поезд с грохотом выехал из туннеля на мост, и Оскар выглянул в окно. Два человека стояли у «секс-шопа», а за ними виднелся ряд ненавистных желтых газет. Один из них повернулся и быстро зашагал прочь.
Кто угодно. Кто угодно может его узнать. Да вот хоть этот мужик.
Не дожидаясь, пока поезд замедлит ход, Оскар встал у дверей, прижимая пальцы к их резиновым смычкам, будто они от этого могли быстрее открыться. Он прислонил голову к стеклу, приятно холодившему разгоряченный лоб. Заскрежетали тормоза, из динамиков с запозданием донесся голос машиниста:
«СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ — БЛАКЕБЕРГ».
На платформе стояли Йонни и Томас.
Нет. Нет-нет-нет, только не это! Пусть они исчезнут!
Качнувшись, поезд остановился, и их взгляды пересеклись. Глаза Йонни расширились, и в ту минуту, как двери открылись, он что-то сказал Томасу.
Оскар собрался, выскочил из вагона и рванул к выходу.
Томас выставил вперед свою длинную ногу, ставя ему подножку, Оскар споткнулся и растянулся на перроне, поцарапав ладони в попытке затормозить. Йонни уселся ему на спину.
— Что, торопишься?
— Пусти! Пусти, я сказал!
— С какой это стати?
Оскар зажмурился, сжал кулаки. Сделал пару глубоких вдохов, насколько это было возможно с оседлавшим его Йонни на спине, и сказал в бетонный пол:
— Делайте что хотите. Только отпустите.
— Ладно!
Схватив его за руки, они подняли его. Оскар бросил взгляд на циферблат станционных часов. Десять минут третьего. Секундная стрелка, подергиваясь, скользила по кругу. Оскар напряг мышцы лица и живота, стараясь превратиться в камень, бесчувственный к ударам.
Лишь бы скорее отпустили.
Только увидев, что они собираются сделать, он начал сопротивляться. Но словно по молчаливому уговору, его мучители заломили ему руки за спину, так, что, казалось, одно движение — и перелом ему обеспечен. Они подтолкнули его к краю противоположной платформы.
Они не посмеют... Они не могут!
Но Томас был совсем без тормозов, а Йонни...
Оскар попробовал было упираться ногами. Они судорожно сучили по бетону, пока Томас и Йонни волокли его к белой ограничительной линии у самого края платформы.
Волосы у левого виска щекотали ухо, дрожа на ветру от приближающегося поезда из центра. Рельсы запели, и Йонни прошептал:
— Ну, прощайся с жизнью.
Томас прыснул и крепче сжал его руку. В голове у Оскара почернело: «Они это сделают». Они подтолкнули его так, что он согнулся пополам, свесившись над краем платформы.
Фары приближающегося поезда метнули на рельсы стрелу холодного света. Оскар вывернул голову влево и увидел, как поезд вылетел из туннеля.
ТУ-ТУ-У-У!
Поезд
взревел, сердце Оскара рванулось в предсмертной судороге, по ногам потекла моча, а последней мыслью, промелькнувшей в его голове, было:Эли!
И тут его рывком втащили на платформу, а перед глазами замелькали зеленые полосы, когда поезд пронесся мимо в каком-то дециметре от его лица.
Он лежал на спине на перроне, изо рта вырывался пар. Мокрые штаны холодили ноги. Йонни присел на корточки рядом с ним.
— Это чтобы ты понимал, с кем имеешь дело. Ну, теперь понял?
Оскар машинально кивнул. Лишь бы это скорее закончилось. По привычке Йонни осторожно пощупал распухшее ухо, улыбнулся. Затем взял Оскара за подбородок, сжав пальцами щеки.
— Раз понял, давай порося!
И Оскар завизжал свиньей. Они засмеялись. Томас сказал:
— Раньше у него лучше получалось.
Йонни кивнул:
— Придется опять его натаскивать.
К противоположной платформе подошел поезд. Они оставили Оскара валяться на бетоне.
Оскар еще немного полежал, чувствуя опустошение. Потом над ним возникло лицо. Какая-то бабка. Она протянула ему руку.
— Миленький, я все видела. Тебе надо заявить на них в полицию, это же...
Полиция!
... самое настоящее покушение! Пойдем, я тебе помогу.
Не обращая внимания на протянутую руку, Оскар вскочил на ноги. Ковыляя вверх по лестнице к выходу, он все еще слышал, как бабка кричит вдогонку:
— С тобой все в порядке?
Полиция!
Войдя во двор и увидев на пригорке полицейскую машину, Лакке вздрогнул. Возле машины стояли двое полицейских, один из них что-то записывал в блокнот. Лакке подозревал, что они ищут то же, что и он, но гораздо хуже информированы. Полицейские не заметили его замешательства, так что он направился к первому подъезду и вошел.
Имена жильцов ничего ему не говорили, но он и без того знал: второй этаж, правая дверь. У входа в подвал валялась бутылка денатурата. Он остановился, разглядывая ее, будто в ней таился ответ, что ему дальше делать.
Денатурат — горючее. Виржиния сгорела.
На этом ход мыслей зашел в тупик, и он, поднимаясь по лестнице, снова почувствовал волну холодной пронзительной ярости. Его словно подменили.
Голова прояснилась, а вот тело теперь никак не хотело слушаться. Ноги волочились по ступенькам, и он оперся о перила, преодолевая очередной пролет, пока мозг его раскладывал все по полочкам:
Значит так, вхожу. Нахожу эту тварь. Засаживаю ей что-нибудь в сердце. И жду полицию.
Он остановился перед безымянной дверью.
Ну и как же я войду?
Словно в шутку, он подергал ручку двери — и вдруг она открылась, являя его взгляду пустую квартиру. Ни мебели, ни ковров, ни картин. Ни одежды. Он облизал губы.
Ушла! Тогда мне здесь нечего делать.
На полу в прихожей лежали еще две бутылки денатурата. Лакке попытался сообразить, что же это значит. Может, эта тварь питается... Нет. Тогда...