Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка

(Ратибор за шиворот уволакивает всхлипывающего хана, который в полубреду периодически выкрикивает одну и ту же фразу: «О, нет, коназ! Ой, только не разборка!..»)

Князь(широченными шагами расхаживая вдоль бревенчатых стен пыточной избы). Ну, что, братан ты мой курносый? Хорошую идейку я состряпал? Вот это будет понт, в натуре. Подарочек тебе устрою от души: любимого братишку вызволить из лап хазарских, чисто по приколу! Когда живым домой вернешься, так мы тогда всем миром-то за волю крепко выпьем. Отъешься, отдохнешь… Но коль удумаешь подсиживать меня – смотри, засранец, будет плохо. Распоркой здесь не обойдется. Понял? (Заметив всеми забытого, окаменевшего в углу Грибничка.) А, это ты. Может спросить чего желаешь? Ведь вижу по глазам, что хочешь. Так спрашивай, видун. Сегодня не на шутку добрый я.

Грибничок(еле шевеля губами). Великий князь, распорка – это что?

Князь. Столб, два коня, веревки на ногах… и яйца в глотке.

(Закатив глаза, Грибничок падает в обморок.)

Эпизод пятый «Только вперед»

«В общем, так, если меня уже начали посещать видения, да к тому ж еще, я бы сказал, довольно странного характера, значит, одно из двух: либо свихнулся окончательно, не выдержав тягот и лишений романтической прогулки по чащобам, либо нахожусь на тонкой и невидимой грани, за которой, мягко выражаясь, следует неадекватность. Впрочем, последнее тоже не особо впечатляет и не внушает оптимизма» – примерно так рассуждали мои вялые, уставшие, затуманенные мозги, в то время как тело, испытывая нешуточное трение спины о древесную кору, медленно сползало на землю.

Да что ж такое? Ведь я, в конце концов, не ванька-встанька, чтобы, не успев как следует присесть, немедля вскакивать обратно. И тем не менее, подобно двум разжавшимся пружинам, мои дрожавшие от нечеловеческой усталости коленки, вновь вознеся наверх, поставили меня на прежнее место и в начальное положение.

Возможно, этого бы не случалось, если б мне в глаза не бросилась откровенно свежая зарубка, оставленная острым и тяжелым металлическим предметом на той раскидистой сосне, что стояла от меня в пяти шагах.

Я отпрянул от дерева, уже нисколько не сомневаясь, что увижу в нем торчащую по самый наконечник грубо обструганную стрелу с характерным оперением, как на иллюстрациях в историческом томе детской энциклопедии. «Предчувствия его не обманули»: торчала, как миленькая. Подходи и щупай. Что я, в общем-то, и сделал, испытывая при этом смешанные, но крайне острые ощущения. Согласитесь, не каждый же день, пусть даже находясь на грани легкого помешательства, предоставляется возможность прикоснуться к живой истории. К тому же пощупать эту историю своими же собственными руками.

Пока я тщетно пытался вытащить из дерева тысячелетнюю стрелу-старушку, медленно и с усердием расшатывая ее то вверх, то вниз, появилась разрумяненная и сияющая от счастья вдова, о существовании которой, надо признаться, я имел наглость забыть на время в связи с происходящими в моем сознании глубокими потрясениями.

Насколько смог придав строгое выражение своей физиономии и многозначительно указывая на торчавшую в дереве стрелу, чуть ли не торжественно задал вопрос, стараясь четко выговаривать каждую букву:

– А теперь тебе, дорогая моя, вот это ни о чем не говорит?

Людмила Георгиевна, вначале бросив внимательный взгляд на предмет, ответила мне затем спокойно и деловито:

– Это только лишний раз подтверждает мои слова: мы в конкретной аномальной зоне. А это значит, что мы с тобой практически у цели.

– Да ты что, не понимаешь? – вспыхнул я, как сухая, пролежавшая сезон солома. – Пока ты там куда-то бегала, меня могли убить! В меня стреляли! Ведь эта дура предназначалась для меня!

– Да брось ты, мин херц – Своей непрошибаемой невозмутимостью она в секунду остудила мой праведный пыл. – Сам подумай, ну кому ты здесь нужен в этом лесу? Вот прям событие: шальная стрела прилетела. Так что с того? И потом, поверь моему далеко не бедному жизненному опыту: если бы захотели отправить тебя на тот свет, то сделали бы это без особых усилий. Ты у нас, как мишень, объект крайне уязвимый. Ладно, собирайся, – опять в ее голосе послышались командные нотки. – Идти надо, а время дорого.

С остервенением вытаскивая эту чертову, намертво застрявшую стрелу, я не мог не признать, что моя спутница абсолютно права: ведь этот бородатый «никто и ниоткуда» мог меня разделать прямо здесь, как свиную тушу, на окорока, огузки, рульки и тому подобное… О, Господи, ты милостив! Спаси и сохрани! Да что ж это за фарс такой? И кончится когда-нибудь все это?

– Ну, все! Хватит, – словно из искры разгоревшись в пламя, неожиданно и резко встало в позу мое человеческое достоинство, революционизируя на полную катушку. – Или ты мне дашь, как человеку, хотя бы десять минут на то, чтоб отдохнуть и отдышаться, или же я больше не сделаю ни шага. Все!

– А я вот думаю, что делать этого не стоит. Лучше пойдем, мой хороший. – Почувствовав участливую, но твердую женскую длань на своем по-прежнему ноющем плече, я, тем не менее, наконец-то услышал ласкающие, приятные уху интонации. – Сам же видишь: место действительно не самое подходящее для привала.

С таким аргументом мне очень сложно было не согласиться. К тому же, и надо это признать, вдова мне нравилась. Было в ней что-то для меня уж больно сильно притягивающее. Как магнит. Манящее и возбуждающее. Будоражащее воображение, одним словом.

– После отдохнем, родной. После. И думаю в более подходящих для этого условиях, – как мне показалось, с какой-то особой нежностью в голосе добавила она, старательно помогая надеть мне на плечи этот тяжеленный крест для моей травмированной спины: огромных размеров походный рюкзак, пусть даже сшитый по последним технологиям и ст'oящий немалых денег, кстати.

Вообще, неплохо было бы отметить, что денежки, потраченные только на одну мою экипировку, могли с лихвой бы обеспечить на год – а то и больше – безбедное существование скромному и непубличному многодетному семейству. А я все это с отвращением таскаю на себе. На то, наверное, и мира многоликость, чтоб с головой нырять ежесекундно в глубины всех его несоответствий. С трудом выныривая, каждый раз с вселенской жадностью вбирать соленый воздух вечной дисгармонии с собой и, обвинив во всех грехах волну за мощь и возрастающую силу, обратно уходить в глубины собственных пороков. Тогда, выходит, мир здесь ни при чем? Опять спускаемся к истокам: начни с себя и, может, станет легче?

Да, видимо, в результате полного физического истощения организма я невольно становлюсь философом. Вот только этого-то мне и не хватало. Ведь так, не приведи Господи, можно и поумнеть ненароком. А это, согласитесь, тоже своего рода крест.

Эпизод шестой «Нечаянная радость»

Вот уж не предполагал, что и мне придется вспомнить о величайшем реформаторе сцены – незабвенном Константине Сергеевиче Станиславском с его знаменитым сакраментальным «не верю». И что только сейчас я наконец-таки удосужусь постичь, что называется, истинную философскую глубину данного изречения.