Враг невидим
Шрифт:
— Послушай, а нельзя ли привести кого-то из старшекурсниц? — всё ещё колебалась Эмили. — Они ведь тоже девственницы. И мистера Веттели они обожают… Ленточки там разные…
— Ну, правильно! Подвести юную, невинную школьницу к безжизненному телу любимого учителя и велеть его поцеловать в обагрённые чужой кровью губы! Очень романтический первый поцелуй, ничего не скажешь! Да это оставит у бедняжки комплекс на всю жизнь! Тебе не стыдно, женщина?
Фея умел убеждать.
— А, была не была! — бесшабашно махнула рукой Эмили, вновь склоняясь над ним. Обернулась, предупредила грозно: — Огастесу ни слова! — и…
Это было и нежно, и страстно, и долго. Непохоже, что целовать
Вот только эффекта опять не воспоследовало. Как лежал Веттели неподвижным кулём, так и продолжал лежать.
— Ну? Ты видишь? — возмущённо осведомилась Эмили, проверив коленный рефлекс и обнаружив полное его отсутствие. — Опять не помогло!
И тут Гвиневра хихикнула как-то по-особому, ехидно и торжествующе.
— А это не ему, это тебе, женщина, должно помочь!
— То есть? — сердито свела брови мисс Фессенден, она уже поняла, что её коварно обманули, но в чём именно и какой в том был смысл, пока не улавливала.
Вместо прямого ответа Гвиневра оглядела свою собеседницу критическим оком, сверху вниз и задала встречный вопрос:
— Ну-ка, милая моя, не назовёшь ли ты нам имя своего жениха?
Девушка была не расположена шутить, начала резко:
— Разве ты сама не знаешь: Огастес Бартоломью Гаф… Гаффин? — она вдруг вздрогнула тряхнула головой, будто очнувшись от долгого сна. — То есть как — Гаффин?! Почему Гаффин? С какого это перепугу?… Берти, радость моя, тебе очень плохо? — тут последовал сострадающий всхлип. — Потерпи ещё минуточку, мой родной, я сейчас приведу Агату! От этой болтливой стрекозы нет никакого толку! — Эмили ещё раз очень поспешно его поцеловала и как была вся в крови, так и унеслась с чердака.
— Ха! — победно бросила фея ей вслед. — Это от меня-то нет никакого толку? Ха!
«Гвиневра!!! — воззвал Веттели трагически, хотя внутри всё замирало от счастья. — Не гневи богов, объясни, что происходит, иначе я с ума сойду!»
Фея эффектно спланировала ему на грудь. Побродила туда-сюда, выбирая сухое и чистое местечко, присела справа, около шеи, умостилась поудобнее, нога на ногу.
— Ну, слушай. Когда я сказала тебе, что твоя женщина больше не будет твоей, что полюбит другого, найдёт с ним своё счастье, а вашу любовь забудет, как и не было, я не соврала. Так оно и вышло, сам видел. Просто я тогда не стала упоминать об одной небольшой детали: что Эмили вернётся к тебе, если, будучи любящей невестой другого человека, поцелует тебя по добровольному согласию, желательно страстно и нежно…
«Мучительница! Почему ты мне это раньше не сказала? У меня была бы надежда, я бы не так страдал!»
Фея скептически фыркнула:
— Вот ещё! Стоило мне это сказать, и ты стал бы постоянно крутиться вокруг неё, питая пустые надежды, пока окончательно ей не опротивел и не испортил бы всё дело.
«Отчего же пустые? — немного обиделся Веттели, слова феи его мужскому самолюбию отнюдь не льстили. — Поцеловала же она меня, в конце концов?»
— Нет! — фея назидательно помахала перед его носом перстом. — Не «в конце концов», а когда я, счастливо улучив подходящий момент, её на это спровоцировала! Без меня у вас ничего бы не вышло, так и знай!
«Почему?»
— Да потому, что твоя женщина не из тех, кто, будучи помолвлен, станет без крайней необходимости целовать посторонних парней! — растолковала фея нетерпеливо.
«А-а! Это хорошо!» — обрадовался Веттели и вспомнил о злосчастном поэте: какое же разочарование его сегодня ожидает!
— И верно! Бедный, бедный Огастес! Как же он теперь? О нём-то я и не подумала! — вдруг загоревала фея. — Боюсь, его бедное сердце не выдержит такого
удара!«По мне, так пусть лучше будет бедный Огастес, чем бедный я!» — безмолвно и бессердечно ответил ей лорд Анстетт, но мы не станем его за это винить. И Гвиневра не стала, кивнула покладисто:
— Пожалуй, ты прав. Так действительно будет лучше. Поэтам полезно страдать от неразделённой любви. Говорят, это возвышает душу и благотворно влияет на творческий процесс. Что ты думаешь на этот счёт?
Но Веттели больше не хотел думать о поэтах, его теперь занимал иной вопрос.
«Гвиневра, ведь ты так умна и прозорлива, не знаешь случайно, как вышло, что Токслей стрелял в упор в мой лоб, а попал в свой собственный? Это тоже ты постаралась?»
— Нет, я тут ни при чём! — ответила фея пристыжено, но честно. — В тот момент я как раз отвлеклась на пирог. Тебя спас амулет.
«Какой?» — не понял он.
— Ну, твой облезлый медальон, а может, это монета такая. Подарок вагонного боггарта или там брауни — не знаю. Ты мне ещё поклялся носить его не снимая, помнишь?
«Помню», — он попытался кивнуть, разумеется, безуспешно.
— Ну вот! У этого амулета есть свойство уберегать хозяина от неминуемой смерти. Понимаешь? Не от всякой, а именно от неминуемой, — почему-то сочла нужным подробно растолковать она. — К примеру, идёшь ты по дороге, на тебя со страшным воем мчится венефикар. Скорее всего, он расплющит тебя в лепёшку, но всё-таки есть небольшой шанс, что ты успеешь отскочить. В этом случае амулет будет бесполезен. Но когда ты лежишь, как параличный, и старый боевой товарищ метит тебе в лоб — тут нет ни единого шанса выжить самостоятельно, поэтому начинает работать амулет. Усвоил?
«Потрясающе! — он мысленно присвистнул. — Неужели столь бесценную вещь мне подарили только за то, что я согласился закрыть окно, чтоб из него не дуло?»
Фея на секунду замялась, потом выложила как есть:
— Видишь ли, милый мой. Подавляющее большинство существ старшей крови ценят мимолетную человеческую жизнь столь невысоко, что и амулет, её охраняющий, представляется им сущей безделицей. Представь: если бы у тебя завёлся талисман, способный спасти от смерти какого-нибудь симпатичного мышонка или там ящерку и более ни на что не годный — неужели ты пожалел бы им его отдать? Нет? То-то!.. Эх, и холодища же здесь! Не представляю, как ты это терпишь лёжа? Я-то хоть ноги размять могу, — она принялась прыгать и хлопать себя по бо кам. — Бедный, бедный, ты так и замёрзнешь до смерти, пока этих женщин где-то носит! — ожидание, затянувшееся долее пяти минут, казалось фее невыносимым.
Впрочем, отчасти она была права: рук и ног Веттели уже не чувствовал, и ни с того ни с сего мучительно захотелось спать, глаза непроизвольно закрылись. «Наверное, со стороны кажется, что здесь не один, а целых два мертвеца», — подумал он дремотно… и вспомнил! Полиция!!!
«Гвиневра! У нас же полицейские с той стороны! Надо их забрать, пока чего-нибудь не натворили!»
— А, — легкомысленно отмахнулась фея, — успеется! Пусть ещё погуляют, а то будут здесь под ногами путаться… Нет, я не понимаю, куда запропастилась эти невыносимые особы? Человек замерзает, а они…
«…уже идут! В смысле, идём! Берти, мальчик, потерпи ещё немного, мы почти у лестницы. Не вздумай там умереть без нас, твоя Эмили этого не переживёт!»
«Ну уж нет! Теперь я точно не умру, пусть никто не надеется!» — убеждённо ответил Веттели, явственно чувствуя, как внутри изрядно замёрзшего тела очень удобно устроилась и никуда не собирается выходить счастливая и довольная жизнью душа.