Враг за Гималаями

Сначала он по ошибке попал в приемный покой, где будущие пациенты клиники ожидали своей очереди на госпитализацию – одни в сопровождении родственников, другие под бдительным присмотром дюжих санитаров, третьи в скорбном одиночестве, – но быстро сориентировался, и неприметной боковой лестницей поднялся на нужный этаж, сделав по пути всего три остановки для отдыха.

Искать встречи с человеком, который тебя принципиально избегает, дело неблагодарное, но Донцов сегодня решил идти напролом, поскольку все другие зацепки, на начальном этапе расследования казавшиеся такими многообещающими, вдруг сами собой пресекались, превратившись в бесполезный мусор, словно хвоя новогодней елки, простоявшей до самого Сретенья.

Приемная главного врача, вопреки ожиданиям, оказалась пуста, и никто не помешал Донцову проскользнуть в заветную дверь, за которой он ожидал получить ответы на многие животрепещущие вопросы.

В скромно обставленном кабинете, похожем на ординаторскую какой-нибудь провинциальной больницы, находился всего один человек. В данный момент он стоял возле окна, спиной к входу, и при появлении посетителя даже не шелохнулся, что не позволило Донцову составить представление о его внешности.

Однако такой костюм, а в особенности такие туфли мог носить лишь всемирно известный профессор, нефтяной олигарх или самый крутой авторитет из тех, что закуривают сигары от стодолларовых банкнот.

– Добрый день. – Донцов деликатно откашлялся. – Мне нужно видеть профессора Котяру.

В ответ прозвучал негромкий отрешенный голос:

– Уточните: видеть его, или говорить с ним.

– Конечно, говорить.

– Впредь попрошу выбирать выражения. Как говорил Конфуций: «Назовите вещи своими подлинными именами, и тогда успех обеспечен».

– Я майор Донцов, расследующий обстоятельства смерти Олега Наметкина.

– Очень приятно. – Человек у окна продолжал всматриваться в серую муть, объявшую город.

– Можно задать вам несколько вопросов? – Донцову очень хотелось присесть, но в присутствии стоявшего столбом хозяина это могло показаться нетактичным.

– Согласно этикету вопросы нельзя задавать только английской королеве и папе римскому.

Расценив эти слова как завуалированное приглашение к разговору, Донцов спросил:

– Какой болезнью страдал при жизни Олег Наметкин?

– Он страдал весьма распространенной в настоящее время душевной болезнью, которая называется манией ничтожества. В отличие от куда более известной мании величия, ее симптомы проявляются в том, что больные воображают себя не Наполеоном или стратегическим бомбардировщиком, а чем-то до невозможности крошечным. Амебой, например.

«Интересные тары-бары у нас завязываются», – подумал Донцов, а вслух произнес:

– Есть сведения, что к Наметкину применялись не совсем обычные методы лечения, а именно электрошок и сильнодействующие медицинские препараты. – Тут он целиком полагался на анонимное сообщение, только по мере возможности смягчал чересчур резкие выражения.

– Это вполне объяснимо. – Человек у окна кивнул. – К существу с психологией амебы иные методы лечения применять абсолютно бесперспективно. Одноклеточный организм реагирует лишь на самое ограниченное число раздражителей – свет, электрический ток, изменение химизма окружающей среды.

– Не могли ли эти факты послужить причиной смерти Наметкина?

– Это праздный вопрос.

– Почему?

– Он не умер. Одноклеточные практически бессмертны. При делении они распадаются на две совершенно идентичные половинки, продолжающие жить в прежнем облике. И так может продолжаться до бесконечности.

Это начинало походить на дурной сон. Или человек, маячивший у окна, издевался над ним, или у него самого в голове ползали тараканы.

Донцов уже собрался перейти к более действенным мерам, ведь как-никак, а он являлся официальным лицом, пусть даже и занятым неофициальным расследованием, но тут дверь за его спиной резко хлопнула.

В кабинет ввалился лысый человек, громоздкий, как водолаз в полном снаряжении, и, мимоходом кивнув Донцову, устремился прямиком к окну.

– Все в порядке, Павел Петрович, – произнес он довольно небрежно. – Ни о чем не беспокойтесь. Вас сейчас поместят в самую удобную палату клиники под надзор наших ведущих специалистов. Уверен, что в самое ближайшее время вы почувствуете облегчение.

Последние слова послужили как бы сигналом для двоих санитаров, до поры до времени остававшихся в приемной.

Они деликатно взяли Павла Петровича под руки и с фальшивыми улыбочками повели к выходу – ну просто ангелы, провожающие душу праведника в райские кущи. Однако можно было легко предугадать, что, оставшись без свидетелей, они церемониться с больным не будут.

Проходя мимо Донцова, Павел Петрович повел на него глазами, где обманчивым огнем сияло безумие, и все тем же отрешенным голосом произнес:

– Запомните – единственный путь спасения, приемлемый для человека, это путь одноклеточных. Ощутите себя амебой, и жизнь сразу переменится к лучшему.

Едва дверь за психом и его свитой затворилась, как профессор Котяра – а все говорило за то, что это именно он, – извиняющимся тоном пояснил:

– Талантливейший человек, между прочим. Ученый, писатель. Мой личный друг. И надо же, возомнил себя одноклеточным организмом. А все началось с того, что он взял себе псевдоним – Амеба Инуфузорьевич Простейший. Поистине слова имеют роковую силу. Возомнишь себя быком – и вскоре отупеешь. Назовешься зайчиком и…

– И потянет на капусту, – подсказал Донцов, имея в виду отнюдь не популярный огородный овощ, а нечто совсем иное.

– Нет, станешь чрезмерно плодовитым, – закончил профессор. – Чувствую, придется нам с этим Инуфузорьевичем повозиться.

– Я следователь, ведущий дело Олега Наметкина, – вновь представился Донцов.

– Нетрудно догадаться. С чем пришли?

– Накопились кое-какие вопросы.

– А мой заместитель вас не устроит? – чувствовалось, что эта встреча для Котяры крайне неудобна, но, как человек воспитанный, он не мог сразу указать Донцову на дверь, что, например, не составило бы особого труда для Аскольда Тихоновича Лукошникова.

– Увы, мои вопросы такого свойства, что на них может ответить только врач, а уж никак не администратор.

– Садитесь, что же вы стоите, – спохватился Котяра. – Наметкин – это, знаете ли, самая большая моя потеря в научном плане, хотя состоялась она еще задолго до его физической кончины.

– Вы имеете в виду коматозное состояние Наметкина?

– Скорее не само состояние, а его продолжительность. – Котяра говорил неторопливо, иногда задумываясь в поисках нужного слова. – Он и прежде впадал в кому, но всегда выходил из нее без особых проблем… Боюсь, что он развоплотился. И на сей раз уже окончательно.