Враг женщин

Как я и говорил, в этом фильме только мы с тобой вдвоем хорошо видны. Все остальные образы то возникают, то гаснут, растворяясь в тени.

Мы учились в старших классах. Ты стал мягким, красивым, мечтательным юношей. Я был очень сильным и смелым, спортивным. Характер мой понемногу менялся. Я уже не был таким резким и агрессивным. Даже наоборот, я научился хорошо ладить с окружающими. Теперь я понимаю, почему так случилось: уже никто не смел поднять на меня руку. А раз так, то и я не видел необходимости делать кому-либо плохое. Значит, я был до этого злым, жестоким, коварным, безжалостным только в ответ на подобное же отношение ко мне со стороны других людей. Это являлось самозащитой.

Теперь мне уже не нужно было разбираться с окружающими. К тому же я видел, что не только тела, но и их души были нездоровыми. Вступать в бой с такими людьми казалось для меня такой же низостью, как издеваться над калекой-нищим, просящим на улице подаяние.

Я стал неплохо уживаться со своими товарищами. Я болтал и шутил без умолку. Меня охотно приглашали в разные компании. Но в глубине души у меня оставался неприятный осадок от дней моего детства. Я не мог удержаться от того, чтобы время от времени не покритиковать окружающих. В особенности это касалось женщин.

Я употребляю слово «товарищи» по отношению к тем, с кем я часто беседовал и гулял. Но ты, Недждет, знаешь, что единственным моим другом был ты.

Мы ни в чем не походили друг на друга. Казалось, что мы вообще разные люди. До самого момента нашего расставания все удивлялись нашей дружбе. Есть люди, которые дружат, потому что у них имеются какие-то общие интересы, взаимная выгода. Некоторые дружат из-за того, что живут рядом, или потому, что образ мыслей и чувств у них совпадает. Но есть и такие друзья, у которых ни образ жизни, ни образ мыслей, ни интересы не совпадают, и все-таки они вместе. Между ними имеется какая-то душевная тяга. На мой взгляд, это и есть подлинная любовь. И моя дружба с тобой была именно такой.

Нельзя сказать, что моя привязанность к тебе была совсем беспричинной. Есть такие девицы из обедневших семей, которые выходят замуж за нелюбимого человека, лишь бы поправить свое положение. А этот человек еще оказывается злым и жестоким. И эти женщины плачут целыми днями и втайне сетуют на судьбу. В конце концов они и вовсе теряют надежду. Их жизнь продолжается, но эта бесцветная жизнь, в которой ничего не осталось, кроме разлада и отчуждения, прикрываемого терпением.

Но когда у этих женщин вырастают их дочери, когда они вступают в возраст, подходящий для любви и брака, их сердца вновь просыпаются, и они живут надеждой: сделать дочерей счастливыми во что бы то ни стало. Они хотят, чтобы те получили все то, чего в свое время были лишены они. Видеть их счастливыми — единственное утешение в их исковерканной жизни… Смешное сравнение, Недждет, но мне кажется, что и я по отношению к тебе чувствовал примерно то же самое.

Ты стал таким симпатичным, изящным, душевным юношей. Наблюдая за твоими легкими флиртами, я испытывал в душе тайную радость, волнение. Но я скрывал это от тебя. Когда ты рассказывал мне о своих похождениях, я кривил губы и даже немного журил тебя за то, что ты тратишь время на такие бессмысленные занятия.

Мои товарищи уже в то время признавали, что я являюсь женоненавистником. Ты тоже так думал.

— Я замечаю, Зия, что ты никогда, даже случайно, не останавливаешь взгляд ни на одной женщине, — с удивлением говорил мне ты.

Ты был прав. Я и сам не припомню, чтобы я внимательно рассматривал хоть одну женщину. У меня и не было на это права. Вдруг эта женщина заметит, что я смотрю на нее? «Как ему не стыдно, будучи таким страшилищем, глазеть на меня? На что он надеется?» — подумает она и поднимет, меня на смех. Хорошо, допустим, она не будет смеяться и начнет жалеть меня. А это для меня гораздо неприятнее…

Я видел, что многие из вас переживали из-за связи с женщинами душевные срывы, что вы как будто уставали, пресыщались женским обществом. Но для меня это был непознанный, неведомый мир, который жил в моих мечтах, подобно наваждению.

Моя гордость, моя сила и воля давали мне возможность жить и без прелестей любви. В юности я годами испытывал муки от невозможности любить и быть любимым. Но со временем эта боль становилась не так заметна. Я смирился со своим положением, как смертельно больной человек смиряется с мыслью о смерти после долгой и продолжительной борьбы. Потом я стал изобретать для себя другие занятия и увлечения. Например, я далеко продвинулся в боксе, почти что стал одним из чемпионов.

Один случай не дал осуществиться моему желанию. Во время одного из поединков на ринге, когда я вот-вот уже должен был окончательно измотать и свалить своего противника, я вдруг обратил внимание на доносившиеся до меня голоса.

Это были не те крики, которые постоянно звучат в адрес победителя, ободряющие его, поддерживающие, полные восхищения. Нет, это оказались голоса протеста против творившейся на ринге несправедливости. Дело в том, что мой противник был красивым парнем. Мне показалось, что присутствовавшие, и прежде всего женщины, не желают, чтобы такой мерзкий тип, как я, одержал верх над ним. У меня в голове все смешалось. Я сделал неверное движение. Последовал удар, после которого все мое лицо залилось кровью. Если бы ты слышал, Недждет, какой хор радостных голосов сопровождал этот удар. Да, эта толпа в тот миг ненавидела меня только за мое уродливое лицо. Она хотела, чтобы я был растоптан.

Шрам на моем лице зажил в течение двух дней. Но душевная рана ноет вот уже много лет.

Я отказался от мысли стать чемпионом. Показать свое страшное лицо миллионам людей, пугать им болельщиков мне не хотелось.

Я стать предпочитать уединенные прогулки в поле, жизнь в лагерях шуму больших городов. Странным созданием я стал — наполовину человек, наполовину дикий зверь.

Но теперь я уже достиг того, о чем мечтал, — душевного спокойствия. Я закалил свой дух долгими упражнениями. Точно так же я сумел сделать стальным свое тело. Больше я ничего не хочу.

* * *

Постепенно становится светлее. Взошло солнце, но я никак не могу заснуть. В кронах деревьев зашевелились птицы, начали обычную утреннюю суматоху. Как и они, я тоже испытываю необходимость пощебетать, поболтать. Но час еще ранний, мои товарищи в лагере спят, и я не могу, потянув одного из них за ногу, разбудить и заставить слушать мои рассказы.

Даже если бы я сейчас встретил кого-нибудь из них случайно, не знаю, захотел ли бы я с ним поговорить. Не думаю…

Со своими товарищами я обычно болтал о пустяках. Раскрывать им свои истинные мысли и чувства я не привык, да и не могу. Я с детства привык ощущать себя среди людей так, будто нахожусь посреди пустыни, один-одинешенек. И хотя с тобой мы дружили столько лет, жили друг с другом как братья, но и ты не знаешь меня…

Да, мне нужно с кем-то поболтать. Я хочу, может быть, впервые в жизни поговорить о самом себе. Зачем? Потом я, наверное, скажу тебе об этом, Недждет. Но сейчас мне не хватит смелости. Ты видишь, какой я трусливый и запуганный человек, что боюсь рассказать о себе даже самому дорогому для меня мертвецу. Может быть, постепенно у меня развяжется язык. Я сел на краешек раскладушки. Я писал письмо на маленьких клочках бумаги. Теперь в моей душе появилось чувство удовлетворения. До свидания. Может быть, я продолжу для тебя рассказ о том, что творится в этом мире.