Враги общества
Шрифт:
Можно, конечно, обустроить для себя убежище.
Нишу, которая убережет вас от черного прилива безрадостных страстей.
Кафка говорил о «пещерах» и «норах» — не космических, а земных, где можно хоть как-то укрыться. А можно создавать «острова».
Но прошу вас, только в воображении!
Сгустки времени и пространства, которые станут новыми координатами вашей внутренней географии!
Ниши, но их можно увезти с собой в путешествие, и сами они могут позвать вас в путешествие, которое станет для вас спасительным!
Заметьте, путешествие не обязательно должно быть далеким. Небольшое путешествие по своему городу, и вот вам, пожалуйста, «Панегирик» Дебора. Можно странствовать по своей комнате. Местр — другой! Ксавье де Местр — вместе со своей собакой (да, представьте себе) — проживал в четырех стенах необыкновенные, долгие, увлекательные и опасные одиссеи. Если хотите выступить под другой личиной,
Напомню, что полнее всех сформулировал программу спасения именно Бодлер, предложив прибавить к списку прав человека еще два: право себе противоречить и право убегать…
Прошу заметить, что именно такую стратегию рекомендуют полицейские антитеррористические службы тем, кто, как мой друг Салман Рушди, оказался под угрозой смерти. Телохранители? Ближняя защита? Лучше всего двигаться, все время бежать вперед, как можно меньше оставаться на месте, и тем более на одном месте, уметь бросаться из стороны в сторону, удаляться и возвращаться, стремиться к неожиданностям…
У Бодлера и Рушди одинаковая тактика? Да, так оно и есть.
И еще надо помнить, что ни в одной своре нет полного единодушия. Вы и сами, впрочем, это прекрасно знаете. И сами называли мне Бурмо, Бегбедера и других, которые вопреки всем ветрам и бурям, вопреки злобным псам, столь непохожим на вашего милого песика Клемана (Спиноза всегда отмечал разницу между «псами, лающими животными» и небесным созвездием Гончих Псов), вас поддерживали. Мог бы и я назвать вам моих союзников против псов, братьев по литературным боям, товарищей по несчастью, мужчин и женщин, без которых я бы не выдержал тридцати лет споров, сражений, ударов нанесенных и отраженных, безудержного фехтования.
Назову лишь тех, кого уже с нами нет. Всегда помню деликатнейшего Поля Гильбера, мы встретились тридцать пять лет назад, когда «Котидьен де Пари» только начала выходить, он писал о каждой из моих книг, в том числе и о «Французской идеологии», с которыми вряд ли был согласен, но знал, что за мной по пятам гонится свора. Знал — научило детство при правительстве Виши, — как она дышит в спину, и, рыцарь без страха и упрека, в шлеме золотых, а потом посеребренных временем волос, мгновенно принял решение защищать меня и ни разу не изменил своему решению. Он защищал меня как писатель, хотя сам не оставил ни одной книги, расточив свой гений на творчество друзей.
Вспоминаю Доминика-Антуана Гризони, он тоже умер. Таким молодым! Да, он был совсем молодым и только наметил свой творческий путь, писал книги, не жалел времени на учеников, на женщин, обожал свою Корсику так же страстно, как наш общий учитель, философ математики Жан-Тусен Дезанти, которого все называли Туки. Гризони прожил жизнь небывалой насыщенности, полную восторгов, отчаяния, чувственности, страданий, неистовой тоски. Он был воином и эрудитом, умел язвить и восхищаться, жил страстями, его посещали озарения, он лил воду безумия Арто на мельницу категориальной строгости Альтюссера. Почти до самого конца этот удивительный человек находил время и снабжал меня тайком боеприпасами и сведениями о стане врагов, давал драгоценные советы, делился проницательными подозрениями, придумывал спасительные выходы, прожектерствовал, читал и критиковал мои рукописи, писал в поддержку статьи.
Помню множество анонимов, которые писали мне, прочитав мои книги, послушав выступление по радио или телевизору, а иногда просто так, чтобы меня подбодрить, окликнуть, сообщить, что вот эта статья понравилась, а та меньше, но стоит продолжать, не сдаваться, держаться. Вспоминаю Эльзу Берловиц, она не занимала общественной позиции, но была женщиной с сердцем, и со временем я после каждого моего достижения стал с волнением ждать от нее факса (в тот день, когда мы, горстка друзей, встретились, чтобы рассеять ее пепел в розарии Багатель, мне показалось, что я лишился поддержки такой же весомой, как поддержка Бернара Пиво или Жозианы Савиньо, честное слово!); вспоминаю о другой женщине, я ее никогда не видел, она называла себя А., возможно, Алина, она писала мне каждый день, действительно каждый день на протяжении двадцати лет, просто так, то комментируя мои действия, то говоря несколько слов о такой-то странице моей книги, посылая то адрес прачечной, то клевер с четырьмя листочками, вырезанную статью (как-то, вернувшись домой после летнего отдыха, я чертыхнулся, увидев пачку в тридцать или сорок писем, которые должен был хотя бы
просмотреть, но среди них не оказалось ни одного от А. Позже кто-то из близких сообщил, что она умерла. Смерть этой женщины без имени, которую я никогда не видел, знал только по письмам, причинила мне боль, словно я потерял близкого друга…).Вы упомянули интернет, и я хочу спросить: может, и у вас есть благополучный опыт общения, который опровергает мнение, что блогосфера — мировая помойка? Один австралиец прислал мне что-то вроде диссертации по моему Бодлеру, а этой книге по меньшей мере лет двадцать… Студенты университета Хофстра на Лонг-Айленде под руководством своего профессора тщательно собрали записи моих выступлений, которые случались там и сям на протяжении десятилетий… Один китаец записал лекцию, которую я читал 12 апреля 1986 года в Институте иностранных языков в Пекине, и в один прекрасный день вдруг захотел ее со мной обсудить… Поклонник Ромена Гари выявил все упоминания о нем в моих текстах… Защитник осажденного Сараева нашел себя в книге «Босния!» и начал меня читать… Я вижу перед собой союзников, появившихся ниоткуда и отовсюду, друзей, спасающих нам жизнь, маленькую армию теней и света, «форум» там, «форум» здесь, а потом еще и еще… В конечном счете невесомое набирает весомость и оказывается гораздо значительнее кучи навоза, под которой наши враги хотели бы нас похоронить. Согласитесь, это придает мужества. Вновь располагает к доверию. И это последний довод в пользу того, что и вы, и я не только останемся в живых, но и выиграем битву. Война продолжается. Поражения тоже, но… Я знаю, что вы все это видите по-иному. И все-таки…
Вот еще что, дорогой Мишель. Я сообразил, что так и не ответил на ваш вопрос о философской природе зла, о его тисках и возможностях не поддаться «дурным соблазнам». (Если бы знал такие возможности, непременно сказал бы; но, во-первых, я не верю, что возможно «оборвать бесконечную цепь последствий, остановить воспроизводство несчастий»; во-вторых, вместо цепи вижу «ленту Мёбиуса»: даже когда кажется, что уже выпутался и справился, вновь соприкасаешься все с тем же злом, и оно неизбывно; в-третьих, суть не в том, чтобы «избыть» зло, а в том, чтобы «быть» с ним, но уменьшить его власть. К предложениям на этот счет я, скорее всего, вернусь в другой раз.) Ничего страшного. Мне хотелось высказать вам то, что я высказал, и как можно скорее. Может быть, я наивен или слишком впечатлителен. Но от тона вашего письма, или двух-трех слов в нем, у меня застыла кровь, и мне захотелось тут же ответить. Сразу. Не медля. Не надо бояться. Я уверен, бояться не надо. Вы ведь знаете Гоббса? Знаете любимую шутку, которую часто повторял своим друзьям этот беспримерный чемпион страха, его теоретик, считавший страх не только основой государственности, но и любой социальной жизни? Так вот, Гоббс шутил, что сроднился со страхом во время преждевременных родов, случившихся у его матери от смертельного перепуга. Видите, и у него не обошлось без матери… Никуда нам от них не деться… Но бояться не надо, ни матерей, ни страха.
20 мая 2008 года
Ваше письмо, дорогой Бернар-Анри, подвигло меня на долгие размышления, но они ни к чему не повели, как бывает всегда, когда я пытаюсь размышлять о стратегии (как бы я за себя порадовался, если бы вдруг увлекся «Искусством войны» Сунь-цзы, игрой в го или, на худой конец, шахматами и Клаузевицем; но нет, на свою беду я играю в игры не сложнее белота и «Придорожных столбов» [100] , в крайнем случае подступаюсь к картам Таро, а почему — сам не знаю, в школе я любил математику и меня даже считали способным).
100
«Тысяча придорожных столбов» — игра со специальными картами на тему первых автомобильных гонок, изобретена в 1958 г.
Говоря по совести, я сомневаюсь, что вы достаточно опытны по части клеветы, мое «сомневаюсь» свидетельствует, что вам удалось очень многое, но все-таки не все. Я знаю, что о вас говорили разное, в том числе и малоприятное, но, спроси меня, что именно, я бы не смог припомнить и рассказать хоть что-то (хотя, поверьте, в последние годы я частенько читаю газеты). Значит, наши злопыхатели в самом деле ничтожества, раз не способны сфабриковать хоть одну запоминающуюся историю, тут их обойдет любой, даже средний романист. Но они марают, оставляют след, пятно грязи, и их отметки работают, воздействуют на мозги, вы это знаете лучше меня, потому что дольше находитесь в ряду «живых мишеней». У кого-то скопились излишки ненависти, ему нужно поделиться «безрадостными страстями». И вот, пожалуйста, есть на кого их вылить, к примеру Бернар-Анри Леви. И еще Уэльбек, он тоже сгодится, тоже сейчас на виду.