Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:
* * *

Что покажет ЕГЭ? Ой, да, вы правы, неловко как-то получилось? Действительно. Кажется, у наших деток нет шансов? Ну конечно, мы понимаем, что в России никакого образования нет. Это «там» образование. Ведь наши граждане хорошо знают, каким должен быть результат ЕГЭ. Этот результат – не знание, а баллы. А это уже совсем другая история. Что-что, а накручивать баллы мы умеем. Кто посмышленей – недорого через Интернет, фотографируя вопросы в начале экзамена, отсылая их работающей бригаде и получая через полтора часа готовые ответы. Там, где Интернет не так востребован, учителя решают за детей, особенно если это не простые дети, а дети чиновников из местного отдела образования. Не случайно была задержана высокопоставленная чиновница из Адыгеи, которая самолично помогала ребенку сдавать экзамен.

Ну и конечно, отдельная тема – это та мудрость, которую проявляют преподаватели, осознав, что, оказывается, за плохие результаты ЕГЭ их могут и с работы уволить, и денег они не получат, как это происходило, скажем, в Тюменской области, где по результатам ЕГЭ делались выводы о качестве преподавания и возможности директора и дальше управлять школой. Разумеется, в этом случае никто не заинтересован в том, чтобы их дети были худшими. И тогда в ход идут любые методы. Ведь работу найти нелегко, да и кушать очень хочется.

Фанаты ЕГЭ кричат, что с его помощью мы выявляем мошенничество. Да, конечно. Выявляем студентов, приходящих сдавать экзамены за школьников, и выявляем успешно. Выявляем и то, что знаний дети не получают, и констатируем, что, увы, школьная система перестала эффективно функционировать. Но какими бы убедительными ни были заклинания фанатов, есть объективные и неприятные показатели. В международных рейтингах уровень знаний наших детей, вежливо говоря, вверх не идет. Мало того, школа объективно перестала выполнять роль воспитателя, а это уже гораздо более страшная проблема. Школа перестала объяснять, что хорошо, а что плохо. Может быть, потому, что с когнитивным диссонансом справиться не удается и самим учителям, каково уж объяснить детям.

Рядом с нами находится государство Финляндия, в течение уже многих лет занимающее одно из первых мест в рейтинге стран с самым высоким уровнем школьного образования. При этом, как ни странно, количество часов, которые тратят на обучение финские дети, получается меньше, чем у нас. Правда, и классы меньше. Да и ЕГЭ у них нет. А качество школ что в Хельсинки, что в самой далекой провинции примерно одинаково. Учителя в Финляндии получают много, это правда. Большое внимание уделяется индивидуальным занятиям. Все преподаватели – с университетским образованием. А программа и подход взяты из советской школы 50-х годов, и, кстати, с того времени никакие реформы не проводились, несмотря на все пожелания.

Но ведь у нас школа оказалась беспризорной. Министерство школами не занимается, да, по большому счету, и институтами тоже. Министр, стоящий во главе профильного направления, не имеет ни малейшего представления о том, что такое школа, и не хочет иметь. Сложилась довольно неприятная ситуация, когда главный инструмент, кующий кадры для современной жизни, работает не только неэффективно, но и, скорее, во вред, выплевывая в жизнь отнюдь не строителей современной модернизационной экономики, а разочарованных, плохо образованных и зачастую очень дурно воспитанных граждан, убежденных, что своей цели можно добиваться любым способом: купить справку об инвалидности, обмануть систему сдачи ЕГЭ, – неважно. Важно быть победителем. Все остальное – обман. Пусть проигравший плачет. Но это видимые проблемы школы и качества образования. А вот кое-какой опыт, который приобретает сегодня школа, требует отдельного осмысления.

* * *

Впервые страна вздрогнула во время беспорядков на Манежной. Точнее, на следующий день, когда к Киевскому вокзалу вдруг вышло большое количество студентов и школьников, особенно старшеклассников. И выяснилось, что национализм настолько глубоко и прочно засел в их сознании и носит такую агрессивную форму, что не рассматривать это явление системно уже не представляется возможным. Возникает вопрос: а что случилось, почему? Давайте рассмотрим, что происходит в наших школах на самом деле.

Итак, после того как идеологическая машина Советского Союза стала давать сбой и замечательная идея дружбы народов вкупе с системой прописки куда-то делась, в Москву и многие другие российские города, где жизнь хотя бы чуть-чуть отличается в лучшую сторону от провинции, ринулось большое количество выходцев с Кавказа – кто в поисках лучшей жизни, кто скрываясь от грехов, кто просто отправляя детей гулять на бюджетные деньги, расхищенные их родителями. Да и множество гастарбайтеров, приезжающих сюда с семьями,

а значит, и с детьми, в какой-то момент времени должны были этих детей куда-то отдавать учиться.

Как сказал мэр Москвы Сергей Собянин, в некоторых районах города до двадцати пяти процентов населения не говорят по-русски. Когда я записывал своих детей в ЗАГСе, часто оказывалось так, что в этот день единственный ребенок с русским именем был моим. Уже никого не удивляет, что самое популярное имя среди новорожденных в Лондоне – Мохаммед, впрочем, в России это по-прежнему вызывает некоторое изумление. Надолго ли? Ведь к крови жертвенных баранов на улицах наших городов мы уже привыкли. Пока еще в Москве не слышны заунывные призывы муэдзинов на каждом углу, но, учитывая, что некоторые особо ярые представители мусульманской общественности требуют строительства в столице еще как минимум сорока мечетей, можно предположить, что в недалеком будущем москвичей ждет именно это.

Конечно, когда мы говорим о богатых школах, различия нивелируются. Не только потому, что почти все дети приезжают на машинах с водителем и личной охраной. А потому, что все-таки здесь речь идет о несколько ином уровне как культуры, так и благосостояния. Мы говорим о детях, чьи родители выбрали европейский путь и мечтают, что в какой-то момент времени их дети уедут учиться и работать за границу, поэтому их поведение кардинально отличается от поведения тех, кого зачисляют в простые районные школы. Там дети приезжих сразу оказываются в положении изгоев – просто потому, что они не знают русского языка и не понимают, что происходит. Учитель не может нормально объяснять хорошо успевающим ученикам, в результате происходит падение уровня образования в классе, а ужас непонимания перерождается в агрессивные формы поведения, которые выражаются столь ярко, потому что, как правило, дети, приехавшие из Кавказского региона, крепче своих московских ровесников и всегда сплочены, всегда пытаются сбиться в некое сообщество, которое очень скоро приобретает черты откровенно криминальные. В старших классах уже никого не удивить холодным оружием, да и все чаще в сводках мелькают сообщения о наличии разнообразных травматических пистолетов у школьников и даже об их применении.

Насилие в школе, в том числе на этнической основе, становится абсолютно обыденным явлением. Преподаватели сами боятся и не понимают, как себя вести. Кто им поможет? Говорить о каком-то пиетете по отношению к учителям смешно. Методов воздействия на детей, которые зачастую на голову выше их и на десяток килограммов тяжелее, у них нет. А если еще и подъедут родители, то не факт, что эти средства воздействия не окажутся последними в жизни преподавателя. Ну и кто захочет так собой рисковать за нищенскую зарплату? Вот и результат.

* * *

Другие дети пытаются найти выход и защиту и зачастую находят их в разнообразных фанатских объединениях, в которых любовь к футболу занимает все меньшее время, а физическая подготовка все большее. И конечно, как уже отмечалось, в этой среде очень легко черпать силы и новые кадры разнообразным националистическим организациям крайнего толка. Идеальные условия: с одной стороны, идеологическая поляна зачищена, а с другой – школа ненависти каждый день. Старшеклассники и выпускники, совсем еще юные ребята, оказываются озлоблены и унижены с самого детства, и их желание отомстить очень часто выглядит обоснованным, как бы ни неприятно это было признавать.

Как должен себя чувствовать подросток, родившийся в семье человека, прошедшего первую и вторую чеченские войны, а потом выброшенного Сердюковым за ненадобностью, да еще не просто выброшенного – как-то позабыли, выбрасывая, обо всех обязательствах, которые брало на себя государство. И оказался офицер, еще довольно молодой и крепкий, с боевым опытом, – на улице. Или инженер. Или ученый. Или врач. Или рабочий, который теперь никому не нужен. Совсем никому. И что он должен сказать своему ребенку? «Сынок, ты должен любить власть, ты должен хорошо относиться к стране, эта страна сделала для тебя все?» Денег нет, поступить в престижный вуз шансов нет, так как школу закончил плохую, а у родителей нет возможности нагнать аттестационные баллы любыми способами. Пойти служить в армию? Отличная мысль. А что это даст? Да, сейчас в армии, наверное, уже не строят генеральские дачи, просто зачастую выстраивают «духов» и на спине у них пишут: «Правь, Дагестан».

Поделиться с друзьями: