Врангель

В общее наступление в Северной Таврии войска Врангеля перешли 25 мая 1920 года. Предполагалось быстро выйти на линию Александровск — Бердянск, затем продвинуться на линию Днепр — Синельниково — Гришино — Таганрог, а далее наступать на Дон и Кубань. Врангель рассчитывал оставить для прикрытия Крыма только треть сил Русской армии. Он полагал, что донское и кубанское казачество сможет дать 50–70 тысяч бойцов. Но белые могли бы завоевать Дон и Кубань только после полного краха советского сопротивления на юге России. На практике же за полгода боев Врангель не смог выполнить даже задачи второго этапа наступления — выйти на линию Синельниково — Таганрог.

Врангелевский министр иностранных дел П. Б. Струве отметил, что Гражданская война для белых продолжалась без всяких политических перспектив: «На взятие Москвы, конечно, уже не рассчитывали, а пытались лишь держать военный фронт и биться с большевиками до тех пор, пока они сами как-то не разложатся и не рухнут.

Эта психология врангелевской армии, связанная с верой не в свои победы, а лишь в прочность своей организации, которая должна пережить большевиков, психология, создавшаяся еще в Крыму, сохранилась и в изгнании…»

Ему вторил епископ Вениамин, также отметивший в мемуарах не только готовность участников Белого движения к самопожертвованию, но и отсутствие позитивной политической установки:

«Можно сказать, что наше движение руководилось скорее негативными, протестующими мотивами, чем ясными положительными своими задачами… Мы боролись против большевиков — вот общая наша цель и психология. Предполагалось, будто всем ясно это. Но на деле было не так…

Чем же воодушевлялись мы в борьбе?

Старыми традициями: великой Россией, национализмом, собственностью. А еще? Ненавистью к большевикам, которые шли по новым социальным путям или понимали старые иначе. Всё это и слилось около одного главного имени „Россия“… А нас, верующих, гнала в это движение и борьба большевиков против религии — тайная или явная.

Но при всём этом, безусловно, должно отметить, что в Белой армии и большой дух жертвенности, не за корысть, не за собственность даже, а за Родину, за Русь вообще. Кто не примет этого объяснения, тот не может понять „белого движения“! Большевики казались губителями России. И честному русскому нужно было бороться против них! История знает, с какой готовностью люди отдавали себя на раны и смерть. Вот три-четыре факта.

Подполковник И., командир танковой части Корниловской дивизии, говорит при мне: завтра выступление, он ранен уже 14 раз, пойдет и завтра на смерть за Россию… Был убит. Генерал В., ранен был чуть не 21 раз… Убит. Или обхожу я как-то ночью Перекопский вал, отделявший Крым от материка. Костры были запрещены, но кое-где коптились две-три щепки. Вижу — молодежь. Подсел к ним. Они не знают, что я архиерей. Знаков отличия не имел тогда. Грустно разговаривают… Еще безусые… Дети аристократов… „Батюшка, — спрашивает один, — неужели мы проиграем? Ведь мы за родину и за Бога!“

Я утешал… И как было жалко этих юнцов! И какие они были милые и еще наивные. Где они, рано вылетевшие из теплых гнезд птенцы?»

Красная пропаганда была проще, но куда действеннее врангелевской. Она была рассчитана на конкретные социальные группы, прежде всего на крестьян и рабочих. Советские агитаторы говорили с народом на его языке и ловко использовали то обстоятельство, что беднейшим слоям мероприятия советской власти приносили ощутимые, хотя зачастую и сиюминутные, выгоды.

В советской пропаганде, в частности, удачно обыгрывались немецкая фамилия и аристократическое происхождение Врангеля, высмеивались его едва прикрытый монархизм и во многом декларативные реформы, а также его любовь к приказам-манифестам, что давало возможность проводить аналогию с царем.

Большевистский поэт Демьян Бедный написал пародийный «Манифест барона фон Врангеля»:

Ихь фанге ан [21] . Я нашинаю. Эс ист [22] для всех советских мест, Для русский люд из краю в краю Баронский унзер [23] манифест. Вам мой фамилий всем известный: Ихь бин [24] фон Врангель, герр барон. Я самый лючший, самый шестный Есть кандидат на царский трон. Послюшай, красные зольдатен: [25] Зашем ви бьетесь на меня? Правительств мой — все демократен, А не какой-нибудь звиня. Часы с поломанной пружина — Есть власть советский такова. Какой рабочий от машина Имеет умный голова? Какой мужик, разлючный с полем, Валяйт не будет дурака? У них мозги с таким мозолем, Как их мозолистый рука! Мит клейнем [26] , глюпеньким умишком Всех зо генаннтен [27] простофиль Иметь за власть?! Пфуй, это слишком! Ихь шпрехе [28] : пфуй, дас ист цу филь [29] ! Без благородного сословий Историй русский — круглый нуль. Шлехьт [30] ! Не карош порядки новий! Вас Ленин ошень обмануль! Ви должен верить мне, барону. Мой слово — твердый есть скала. Мейн копф [31] ждет царскую корону, Двухглавый адлер [32] — мой орла. Святая Русслянд [33] … гейлих эрде [34] … Зи лигт им штербен [35] , мой земля. Я с белый конь… фом вейсен пферде [36] … Сойду цум альтен [37] стен Кремля. И я скажу всему канальству: «Мейн фольк [38] , не надо грабежи! Слюжите старому начальству, Вложите в ножницы ножи!» Вам будут слезы ошень литься. «Порядок старый караша!» Ви в кирхен [39] будете молиться За мейне руссише душа. Ви будет жить благополучно И целовать мне сапога. Гут [40] ! «Подписал собственноручно» Вильгельма-кайзера слуга, Барон фон Врангель, бестолковой Антантой признанный на треть: «Сдавайтесь мне на шестный слово. А там… мы будет посмотреть!!»

21

Я начинаю. (Это и другие пояснения немецких слов к стихотворению сделаны его автором.)

22

Это есть.

23

Наш.

24

Я есмь.

25

26

С маленьким.

27

Так называемых.

28

Я говорю.

29

Это чересчур.

30

Нехорошо.

31

Моя голова.

32

Орел.

33

Россия.

34

Святая земля.

35

Она находится при смерти.

36

С белого коня.

37

У старых.

38

Мой народ.

39

В церквах.

40

Хорошо.

Конечно, крестьяне в большинстве своем не понимали немецкие слова, но это только усиливало комический эффект. Врангель позиционировался как новый претендент на царский трон, не знающий толком ни русского языка, ни народной жизни, стремящийся возродить гнет помещиков и капиталистов.

Наступление в Северной Таврии развивалось успешно. 1-й корпус Кутепова, прорвавшись через Перекоп, к 31 мая вышел к Днепру от устья до Каховки. Корниловцы 25 мая заняли хутор Преображенский, марковцы и дроздовцы — села Первоконстантиновку и Спендиярово. Но и потери были велики. Марковская дивизия за один день потеряла около шестисот человек — почти треть своей тогдашней численности, а марковская артиллерийская бригада — лишилась пятнадцати человек, зато пополнилась четырьмя трофейными орудиями, доведя общее число своих орудий до четырнадцати. В Дроздовской дивизии 25 мая выбыло из строя больше половины командного состава. В батальонах дроздовцев осталось по 30–40 человек. Начальник дивизии Туркул был тяжело контужен. К 28 мая Добровольческий корпус утратил 23 процента своего состава.

Если во время Ледового похода Корнилова среди его участников резко преобладали офицеры, то во время последнего похода Врангеля в Северную Таврию офицеров было уже значительно меньше: во фронтовых частях они составляли около 15 процентов (без учета занимавших командные должности). Больше всего их было в 1-м армейском корпусе Кутепова (бывшем Добровольческом). В полках имелись чисто офицерские роты, которые командование бросало в бой в критических ситуациях. Но именно офицеры наиболее активно участвовали в боях и несли наибольшие потери. К концу боевых действий в Северной Таврии доля офицеров во врангелевской армии существенно понизилась как за счет больших потерь среди офицерского состава, так и за счет увеличения повышения количества пленных красноармейцев в ее рядах. Тем не менее до конца существования Русской армии процент офицеров, а также казаков, по сути, являвшихся профессиональными военными, был гораздо выше, чем в Красной армии, что до определенного момента позволяло Врангелю одерживать победы даже над численно превосходящим противником. Поражения белой армии в Таврии и на Кубани в сентябре, еще до начала решающего наступления Фрунзе, были обусловлены не только ростом советского численного перевеса, но и ухудшением качественного состава врангелевских войск.

Десант 2-го армейского корпуса Слащева (десять тысяч штыков и сабель, 50 орудий, два броневика) 23 мая, несмотря на сильный шторм, высадился в Кирилловке у Геническа, чтобы ударить в тыл Перекопской группировке красных. На следующий день слащевцы заняли Мелитополь и взяли десять тысяч пленных. Вечером 26 мая части под командованием Слащева вышли на железную дорогу на перегоне Большой Устюг — Акимовка.

В ночь на 28 мая (10 июня) 3-я бригада советской 2-й кавалерийской дивизии ночным налетом заняла Отраду и прорвалась в Ново-Михайловку, где захватила штаб 3-й конной дивизии белых с ее начальником генералом А. П. Ревишиным. В связи с этим член Реввоенсовета Юго-Западного фронта Сталин 25 июня телеграфировал председателю Совнаркома Ленину:

«Взятый нами в плен десятого июня на Крымском фронте боевой генерал Ревишин в моем присутствии заявил: а) обмундирование, орудия, винтовки, танки, шашки врангелевские войска получают главным образом от англичан, а потом от французов; б) с моря обслуживают Врангеля английские крупные суда и французские мелкие; в) топливо (жидкое) Врангель получает из Батума (значит, Баку не должен отпускать топливо Тифлису, который может продать его Батуму); г) генерал Эрдели, интернированный Грузией и подлежащий выдаче нам, в мае был уже в Крыму (значит, Грузия хитрит и обманывает нас).

Показание генерала Ревишина о помощи Англии и Франции Врангелю стенографируется и будет послано вам за его подписью, как материал для Чичерина».

Кстати сказать, эти показания не спасли Александра Петровича Ревишина. Вскоре он был расстрелян.

Казачий Донской корпус генерала Абрамова наступал от Чонгарской переправы на Мелитополь, а далее к Ногайску и Бердянску, имея приказ продвигаться вдоль Азовского моря в направлении Дона. Сводный корпус кубанских казаков генерала Писарева также атаковал Генический укрепрайон с чонгарских позиций.