Врата Изгнанников
Шрифт:
— Я был пленником Гаулта. Неужели вы думаете, что люди поверят мне? Слишком многие после такого становились шпионами. Никто из тех, кто был около ручья Гиллина, не выжил, кроме меня. Мой лорд Ичандрен мертв. Мой брат мертв. Да будет милость Господа с ними обоими. — На мгновение его голос прервался, но он остался спокоен, руки сложены на коленях. — Никто из живых не поручится за меня. Я не подниму руку против людей. Но и умирать я не собираюсь. Один из моих товарищей на холме — он отдал себя волкам. На вторую ночь. Но я не хотел умирать, и сражался.
На его глазах выступили слезы, проделав мокрые дорожки на лице. Чи не глядел ни на кого из них. На лице не дрожал ни один мускул, все застыло. Только слезы текли.
— Значит, — сказала Моргейн спустя какое-то время, — ты хочешь поклясться?
— Я
Вейни задохнулся от удивления и покрепче обхватил себя руками, во все глаза глядя на человека. Он сам клялся почти такими же словами, когда приносил клятву илина — с раной на ладони и белым шарфом на шлеме — воин-изгнанник, подобранный лордом, он дал клятву на крови, страшную клятву. И сейчас, слыша ее от другого, Вейни почувствовал, как что-то набухло в горле — память о том отчаянии, а в душе шевельнулось чувство, похожее на ревность, ведь этот человек заговорил с Моргейн как вассал с госпожой, ничего не зная о ней и о том, во что ввязывался.
О Бог в Небесах, лио, неужели ты доверяешь этому мужчине и берешь его на тех же условиях, что и меня — меня, который прошел с тобой так далеко, который так близок к тебе? Неужели ты берешь себе другого сбившегося с пути пса?
— Я принимаю твою клятву, — сказала Моргейн. — И отдаю тебя в распоряжение Вейни.
— Ты веришь ему? — спросила его Моргейн позже на языке Эндар-Карша, когда Чи, голый, лежал на одеялах на травянистом береговом откосе, впитывая в себя лучи солнца и, возможно, спал — хотя и видимый из лагеря, но достаточно далеко, чтобы соблюсти приличия. Солнце лучшее лекарство для таких ран, сказала Моргейн. Солнце и свежий ветер.
А еще бальзам и масло. И рядом с ним лежит омерзительно-грязная броня, которой тоже требовались масло и починка.
— Человек поклялся, — сказал Вейни. — Такой клятвой, какой и подобает клясться мужчине. Но, — сказал он через мгновение, вставая на колени рядом с умирающим костром, — человек может продать свою душу за что-нибудь, что он ценит. Например за свою жизнь.
Она долго глядела на него. — Тогда нам нужен крючок, с которого бы он не сорвался.
— Он верит, — сказал Вейни, — в колдовство и в ведьм.
— А ты нет?
Вейни поднял плечи, слабое неловкое движение, его глаза мгновенно метнулись к драконьему мечу, который висел у нее на боку всегда, и весь этот тяжелый день тоже. Рубиновые глаза зло сверкнули с золотой рукоятки; они напомнили ему камень, который он носил около сердца, чужая, опасная вещь. — Я никогда не видел работу ведьм. Только вещи, которые делали кел, и с большинством из них я могу справиться. — Внезапно его охватила растерянность, быстро сменившаяся паникой и страхом, страхом перед тем, кем он стал, сожаление о том, что потерял. — Быть может я сам стал колдуном, — прошептал он. — Возможно именно так работает колдовство. Чи ап Кантори так и думает.
По лицу Моргейн была ясно, что она тоже много чем думает. Но на какое-то мгновение ему стало не до нее, и она поглядела на него в упор, что обычно смущало и тревожило его. Серые глаза стали ясными, в их серой глубине как будто бушевало все пожирающее море; на веках ресницы, такие, которые он никогда не видел ни у людей и ни у кел, темно-серые, бледневшие к кончикам; такими же бледными были и ее брови, но только не волосы, блестящие серебром. Халфлинг, сказала она. Иногда он думал, что это правда. Иногда не знал ничего.
— Ты сожалеешь?
В конце концов он потряс головой. Других слов не было. Вейни глубоко вздохнул. — Я выучил твой урок, лио. Я гляжу только вперед и по сторонам. Никогда назад.
Моргейн прошипела что-то сквозь зубы и отшвырнула полусгоревшую палочку, которой Чи рисовал карту. Непохоже на ее обычное спокойствие. Она оперлась локтями о колени, сгорбилась, прижала ладони к груди и уставилась в никуда.
Вейни молчал. Самое лучшее, что он мог сделать.
Она
думала об их, об их жизнях, он был уверен. Она умнее и мудрее его — во всяком случае он привык так думать. Он многого не замечал, не умел правильно оценивать события — Моргейн не пропускала ничего. Она научила его искусствам, которые ужасают их пленника: он умеет работать с воротами, читает надписи кел и знает идеи, которые кел считают правдой — они не верят в богов и стремятся (некоторые из них) обратно в то время, когда они властвовали мирами, и (некоторые из них) вперед в то время, когда они должны восстановить свою власть, чего бы это не стоило их бессмертным душам, от которых они отреклись.Моргейн рассказала ему, что в древности кел взяли людей, изменили их и, вместе с растениями и самыми разными тварями, провели через ворота во множество миров, и так длилось до тех пор, пока сама ткань Времени не лопнула, Прошлое исказилось, а Настоящее стало катастрофой, в которой смешалось все, что было и чего не было — и мысли об этом холодили его многострадавшую душу, сражались с тем, чему научила его Святая Церковь, правота которой была вне всякого сомнения.
Кел использовали людей как слуг, потому что те очень походили на самих кел… и таким образом кел-лорды сделали ужасную ошибку: Люди, хотя и живут намного меньше кел, намного быстрее размножаются, а это означает, что люди угрожают им.
На его родине, в землях Карша и Эндара, разделенных горной системой, покрытой снегом Матерью Орлов, от кел остались главным образом слухи, за немногими оставшимися в основном охотились, и значительно реже относились терпимо — к беловолосой Моргейн хорошо отнеслись Верховные Короли за сто лет до его рождения, зато в его собственное разрушенное время даже коричневые волосы Вейни были слишком светлыми с точки зрения клана Нхи. А в этом месте…
А в этом месте было слишком много кел. Лорды севера время от времени спускаются с гор и убивают некоторых из них, сказал Чи о рейдах на народ холмов. Чтобы доказать то, что они хотят доказать. Кто знает что?
Вейни знал. Он знал и еще много вещей, которые, как он надеялся, не понимали люди вроде Чи. Понимание этих жестоких убийц, взгляд на них с такой точки зрения, которая разрешала ему исследовать мотивы поступков кел — все это казалось Вейни пропастью, отделяющей его от других людей: такая же пропасть разделяет жизнь и смерть. Он и Моргейн знали столько, что все остальные знания казались пылью.
Что с твоим кузеном? — спросил Чи. Но он не мог ответить: этого он не смог бы объяснить никому, кроме того, у кого, как у лорда Гаулта, за человеческими глазами скрывается кел…
… старый кел, — подумал Вейни. Или тяжело раненый или смертельно больной. Кел, который нашел единственный способ победить человечество, при помощи ворот и силы, которая дает им возможность перенести умирающий разум в чужое тело.
Кел используют ворота, — внезапно подумал Вейни, и ледяная игла коснулась его сердца.
— Лио, — сказал он, — если местные кел используют ворота — что им мешает перемещаться туда, куда они хотят?
— Ничего, — ответила Моргейн, и бросила на него острый быстрый взгляд. — Ты понимаешь — ничего не мешает им. Возможно они знают, что мы здесь, возможно они уже нашли наш след, потому что мы возмутили пространство, пройдя через ворота. И это не самый добродушный народ. Доказательства мы видели. Я расскажу тебе то, что заметила: наш новый друг даже бровью не повел, увидев наших лошадей, снаряжение и то, что мы скачем вместе. Не удивился и тому, что мы вышли из ворот, хотя не знает точно где они находятся. Может быть он не удивился потому, что ничего не знает о воротах, но, поскольку кел в этом мире спокойно входят в ворота и выходят из них, они мастера и в других делах. — Потом она показала на лес вокруг них. — Эти деревья, ты видишь? Такой перекос никак не объяснишь только соседством с воротами. Такое чаще всего бывает, когда ворота выбрасывают из себя слишком много энергии. То есть работают не слишком хорошо. Но то, что кел не в состоянии исправить это, не означает, что они не используют их.