Врата Изгнанников

Он вдохнул.

И опять почувствовал ветер, а мгновением раньше был только холод, замораживающий все чувства.

Он услышал звуки, а а мгновением раньше была полная тишина. Как будто по тьме пробежала рябь, унося его все ближе и ближе к берегу мира.

Он пошевелил ногами, и обнаружил, что стал слабее, чем помнил. Ноги легче, а тело — да, тело моложе, совсем молодое. Но оно обучено и ловко, и у него длинные мускулы, сложение бегуна; оно совсем другое, чем медлительное матерое тело, которое принадлежало Гаулту — больше похоже на тело Киверина, и почти так же красиво, как у кел: великолепное тело!

Но в этом юном теле теперь жило сознание взрослого, умудренного опытом кел, в которое вторгались несерьезные и импульсивные мысли юноши; когда он начал успокаивать их и прошел дальше, к воспоминаниям, то испуганно отскочил обратно: слишком много воспоминаний, и потребуются долгие размышления и нешуточная борьба, чтобы привыкнуть к ним и подчинить их себе.

Сознание колдуна, сказала одна его часть.

Природа, сказала другая, природа и знания.

Бог! — крикнула одна часть.

Но другая упрямо повторила: — Природа.

Зрение прояснилось, как будто рябь на поверхности пруда успокоилась. Под ногами твердая вершина холма, рядом люди и кел, встревожено глядящие на него, знакомые, дружелюбные лица.

— Хесиен, — сказал он, и слегка насмешливо положил руку на плечо высокого кел, зная, насколько Хесиен ненавидит людей.

— Лорд Чи, — не менее насмешливо ответил Хесиен. Это был обычай. Наказание для тех, кто рождался дважды или трижды.

Но люди, находившиеся среди них, еще не убедились до конца. Они шептали что-то о душах, об исчезнувшем Чи и отказывались верить своим глазам. Но высокий элегантный кел без колебаний склонил голову и принес клятву верности ему, Чи ап Кантори, который стал Лордом Морунда и получил все: слуг, домашних, остатки человеческого племени — и даже проблемы с заносчивыми стражниками, ждавшими ниже, и их капитаном.

Он почувствовал раны. Так, царапины. От изнеможения болели колени. Наказание, которое это тело принесло с собой. Ничего такого, что нельзя перенести.

Он поискал оружие — меч, который Человек дал ему: это оружие он не собирался терять. Работа кел — несомненно издалека, может быть из-за моря, а может быть и еще дальше. Он проверил баланс. Великолепно!

Он поклонился в ответ и пошел к чалому; хромой мерин пускай отдыхает: быть может еще восстановится.

Но от любого другого оружия он отказался, отказался и одеться так, как подобает Лорду Юга, оставил себе и эти бриджи, и починеные сапоги и легкую кольчугу.

— Это то, что они ожидают, — объяснил он Хесиену.

* * *

— Вставай, — из ниоткуда прошептал голос Моргейн, мускулы дернулись, тело напряглось, и все в одно мгновение, как будто он застыл на краю водопада. Но под его спиной был камень, он оперся на него, постарался вздохнуть и взглянул на неясную тень, стоявшую между ним и лошадями.

— Я едва не ударил тебя, — выдохнул он. — О, Небеса… — Он глубоко вздохнул и трясущимися руками отбросил волосы с глаз. — Мне снилось…, — но он не стал рассказывать свой сон, который перенес его обратно, к старым местам и старым кошмарам. — Я не собирался спать.

— Лучше всего нам немедленно двигаться.

— Они?

— Нет. Но времени мало. Скоро рассвет. Мы будем ехать, пока в состоянии.

Он поглядел вокруг: Чи и Брон, проснулись ли они, мгновенный импульс, и тут вспомнил все. Воспоминание ударило по всему телу, но он глубоко вздохнул, потер небритое лицо, быстро вскочил на ноги и приказал себе не думать ни о чем, кроме дороги.

Дурак, сказал он себе. Не гляди назад. Гляди вокруг. Гляди вокруг себя. Уж если ты ввязался в это дело, не давай ничему сбить тебя с пути.

Ему хотелось выть. Он перераспределил груз Эрхин и потянулся, чтобы поддержать седло Сиптаха, потому что Моргейн приготовилась садиться в него. — Гляди не на меня, — резко сказала она, беря поводья. Она имеет в виду, что он не должен быть дураком дважды.

Больно. Он не в том настроении, чтобы терпеть ее гнев, а у нее нет настроения спорить. Он повернулся, прыгнул на лошадь и стал ждать на ней, чтобы не терять времени.

Моргейн села в седло и поскакала вперед, не бросив взгляд назад, на него. Всадник, обреченный на смерть и раздающий смерть — вот кто она была; потеря товарища, и то, что она прогнала другого, и чрезмерная жестокость, вроде ее ультиматума — все это одна вещь.

И все из-за меча, который она носила. Из-за жизней, которые он забирал. Из-за того, что она знала, а он нет, и из-за безумия, которое отвлекало ее и которое сегодня утром звало каждого из них.

Он мог выносить все ее многочисленные прихоти пока был илином, но теперь любая из них мог вызвать у него черный слепой гнев, ничуть не меньше, чем у нее.

Наконец она заговорила. Что-то о местности, о которой они скакали, как будто никакой ссоры и не было.

— Да, — сказал он, и добавил, — Да, моя госпожа, — задавив в себе ярость, потому что ее гнев прошел, исчез. В конце концов это ее путь. Он был Нхи, с одного боку, и Кайа, с другого, и гнев легко мог привести к безумным поступкам, он ослеплял и гнал его — даже к братоубийству; после чего ему и пришлось укрыться под законом об илине.

О Небеса, быть илином у женщины, склонной к гневу, это одно. А быть любовником и телохранителем у женщины, наполовину сумасшедшей и одержимой своей целью, совсем другое.

Он вернул себе косу воина. Воздух, холодящий шею, всегда напоминал ему, что, несмотря на честь принадлежать к высшему клану, он выбрал другой путь: клятва илина привязала его к госпоже, и он не был настолько умен, чтобы бросить ее — настолько не умен, что запутался в ее делах, и стал подходить к ней все ближе и ближе, пока не приблизился настолько, что она могла ранить его, свести с ума, а потом забыть, что вообще нападала на него.

Но случилось то, что случилось. Он в западне. С самого начала ее чары влекли его туда.

И она оставила его наедине с призраками — в какой-то момент он услышал топот многих лошадей, потом опять их двоих, а потом за ним уже скакали Чи и Брон. Они притаились во внешнем уголке его глаза, глядели на него из-под кустов и камней; а лучи встающего солнца обманывали его зрение, убеждали его, что они там.

Оба.

Чи мертв, внезапно понял он, и похолодел. Чи мертв.

Вейни не мог сказать, почему внезапно поверил в это, или почему ему мерещились два всадника. Быть может в нем говорила вина или предвидение, ведь они послали Чи назад через местность, где полным-полно кел.

И он заплакал, беззвучно, слезы текли по лицу, он не вытирал их. Позади него Моргейн что-то сказала.

— Вейни, — повторила она.

В этом мире некуда было идти, можно было только отвернуться от нее.

И она замолчала. Ветер высушил его лицо. Говорить было невозможно, любой разговор привел бы их к тому, о чем он не хотел говорить. Вейни вздохнул, поерзал в седле и посмотрел на нее, чтобы она узнала, что он пришел в себя.