Врата Лилит

Сет молча поклонился и тут же исчез. Послышался шум передвигаемой мебели... Но стоило Ганину с идущей рядом как тень Сехмет дойти до Библиотеки, как он увидел, что там уже все готово!

Дубовый стол был придвинут к противоположной стене, а на его месте уже стоял большой ростовой мольберт с холстом, рядом - столик с красками, кистями, угольными мелками, мягким креслом, а у противоположной мольберту стены уже поставлено другое мягкое кресло.

– Отлично! Быстро работаешь!
– довольно воскликнул Ганин.
– Теперь надо подготовить интерьер...

Когда, наконец, все было готово - и интерьер, и декорации, которые буквально из воздуха возникли по одному движению рук Сета -, а также сделаны предварительные наброски по памяти - различные варианты будущей композиции, Ганин решил, что перед визитом 'модели' неплохо было бы отдохнуть.

Стоило только ему об этом подумать, как он тут же оказался в спальне, но в другой, не с портретом. Сет остался у дверей, а Сехмет вошла внутрь. Роскошная кровать была уже расстелена. Золотистые шелковые простыни, подушки, одеяло. Пахло ароматными благовониями, везде были развешены причудливые тропические цветы, которым нет названия, и пальмы в кадках. Убаюкивающе пели флейты и какие-то незнакомые струнные инструменты.

– Ложись на живот, господин, - лаконично сказала Сехмет.
– Не думай ни о чем.

Ганин покорно лег и почувствовал, как мягкие руки Сехмет стали массировать кожу на его спине, шее и пояснице. Он почувствовал приторный аромат розового масла. Теплая волна наслаждения захлестнула мозг. Разум погрузился в розовые сумерки. Но даже в этих сумерках Ганин чувствовал, что за дверью постоянно кто-то ходит, прямо как лев в клетке, и ему даже показалось, что он услышал львиный рык и клацание когтей о паркет.

– Тише, тише, тиш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-е...
– послышался убаюкивающий мурлыкающий грудной голос Сехмет.
– Не думай ни о чем... Ни о чем... Не думай... Не думай... Не думай...

Сладостная истома парализовала его сознание окончательно, и Ганин полностью погрузился в розовое безмолвие...

Палящее солнце, невыносимо жгучее, какое бывает только в Африке. Выжженная жесткая желтоватая трава просторной саванны. Зной такой, что нет никакой возможности встать, нестерпимо хочется спать, нестерпимо хочется пить, нестерпимо хочется принять прохладный душ... Ганин открыл глаза и понял, что никаких сил у него подняться нет, просто никаких сил... Но он всё же напрягся и сделал усилие встать. Однако на него сразу же навалилась какая-то тяжелая туша - мягкая, теплая, приятная наощупь, и он, не выдержав, тут же оставил всякие попытки к сопротивлению, а потом что-то теплое, шершавое как щеточка и шелковистое и влажное наощупь, прикоснулось к его коже - раз, другой, третий - к лицу, к шее, к груди, животу...

Ганина передернуло от щекотки, он снова попытался было встать, но тяжелая и в то же время мягкая лапа властно придавила его к самой земле, щекотка сменилась истомой, истома - удовольствием, а удовольствие - наслаждением... Лапа перестала удерживать Ганина на земле, ему самому уже не хотелось вставать. Наслаждение нарастало волнообразно, и с каждым разом гребень волны становился все выше и выше. Сердце билось все сильнее и сильнее, дыхание перехватывало и вот уже в некоторые мгновения он, казалось, не мог дышать вовсе, пот выступил по всему телу, мускулы парализовало от истомы, мозг высох и не в силах был породить ни одной мысли, кроме - 'ещё мгновение - и я умру'. Но в тот момент, когда голова готова была уже разорваться от наслаждения, он - проснулся.

...Ганин мгновенно вскочил с постели, но, бросив взгляд на себя, покраснел и снова спрятался под одеяло - он был полностью наг, а часть простыни была влажной.

– Вставай, господин, уже без четверти полночь. Скоро прибудет Его Совершенство, - раздался лаконичный голос Сета.
– Пять минут на душ. Одежда у тебя будет новая.

Ганин молча кивнул и, обмотав тело тонким шелковым одеялом, пошел в душевую. Когда он вышел оттуда, одежда, лежавшая на кровати, действительно была новой.

Это было то самое платье, в которое одевались художники времен Рембрандта. Белоснежная льняная рубашка-сорочка, бархатный темный колет с короткими рукавами и с блестящими пуговицами, короткие панталоны до колен, тоже бархатные темные, белые гольфы, ботинки из мягкой кожи с серебряными пряжками, нашейный шелковый шарф и, самое главное, берет с белым пером. Ганин всегда мечтал о таком наряде, хотя и понимал, что это все детские игры. Можно подумать, художником могут сделать тряпки, пусть и старинные! Но все же представить себя настоящим художником Золотого Века Портрета и Живописи...

Ганин не устоял перед соблазном и тут же бросился одевать костюм. И вот уже через пять минут он был полностью готов и красовался у зеркала. Жаль, очки изрядно портили вид, но все же вышло ничего... Настоящий художник!

– Замечательно, господин!
– похлопал в ладоши Сет, впрочем, совершенно бесстрастно.
– Как вы себя чувствуете в нем?

– Как будто влез во вторую кожу!
– воскликнул Ганин.
– Он на мне как влитой сидит - легкий, воздушный, мягкий, удобный - даже снимать не хочется!

– Не беспокойся, господин, тебе больше незачем его снимать...
– раздался мурлыкающий женский голос - к Сету присоединилась его сестра, уже полностью одетая, и довольно сверкнула своими зелеными кошачьими глазами.

– Это... это... почему же?
– голос Ганина упал и он растерянно оглянулся.

– Ты теперь придворный художник Его Совершенства. Твой статус в Иерархии нашего Сообщества закреплен.

– Но...

– ...Пока не будет закончен портрет Люцифера.

Ганин хотел что-то сказать, но неожиданно вмешался Сет.

– Сестра, мы опаздываем. ОН будет совсем скоро, ш-ш-ш-ш-ш...
– а потом взял за руку Ганина.
– Извольте следовать за мной. Его Совершенство не любит ждать!

А потом опять - бег по лестницам, коридорам, залам, причем с такой скоростью, что Ганин даже не успевал заметить, какие именно комнаты и залы они буквально пролетают. Казалось, что Сет, как и Тимофей-Котофей до этого, даже не касается ступнями пола.

И вот уже они в Библиотеке. Ганин стоит у мольберта и смотрит на золотые часы-ходики над камином. Стрелка показывает без одной минуты двенадцать.

Наконец, минутная стрелка медленно присоединяется к часовой, в верхней части часов что-то щелкает, послышались звонкие удары молоточка о медную тарелочку где-то внутри часов и...

Раздается оглушительный удар грома, внутри камина вспыхивает молния, из его жерла валят клубы серного дыма, а внутри них показывается яркое свечение, как будто бы в трубу камина спустилась шаровая молния, только размером с человека. Пламя постепенно стало обретать человекообразные формы, и вот уже - в полтора человеческих роста великан стоит у камина, сделанный целиком как бы из огня и света. Но вот свет и огонь гаснут, оставляя после себя раскаленную как металл кожу, пылающие как языки пламени золотые волосы, светящуюся как солнце одежду - перед Ганиным вновь предстал прежний солнцеокий Аполлон с пустыми глазницами-прожекторами, золотой короной из листьев лавра на голове, в золотой тунике, длинной пурпурной мантии, с жезлом с головой кобры в правой руке. От фигуры веяло таким могуществом и властью, что как Ганин, так и Сет со своей сестрой рухнули лицом вниз.