Врата Мертвого Дома

— Забудь про местную одежду, — сказал ему Сон, — этот — один из наших. Кто там?

— Все, кроме Кулака, колдунов и капитана сапёров, сэр.

— И про капитана забудь, — буркнул Сон. — Он ещё ни на один такой сбор не явился.

— Так точно. — Солдат стукнул кулаком в латной рукавице по двери, затем толчком раскрыл её.

Наружу потянулся дым. Дукер и капитан вошли. Бальт и двое офицеров Седьмой сгорбились у массивного каменного очага в дальнем конце комнаты и переругивались, судя по всему, из-за забитого дымохода.

Сон расстегнул перевязь с мечом и повесил оружие на крюк у двери.

— Какого Худа вы вообще взялись разводить огонь? — возмутился он. — Будто тут и так недостаточно жарко и воняет? — Он указал рукой на клубы дыма.

Один из офицеров Седьмой обернулся, и Дукер узнал в нём солдата, который стоял рядом с ним, когда Колтейн с виканцами высадились в Хиссаре. Их взгляды встретились.

— Тогговы пятки, да это же историк!

Бальт выпрямился и развернулся. Шрам и губы одновременно растянулись в ухмылке.

— Сормо был прав — он тебя унюхал за нами несколько недель назад. Добро пожаловать, Дукер!

У Дукера подкашивались ноги, и он сел в одно из отодвинутых к стене кресел.

— Рад тебя видеть, дядя, — сказал он, откинулся на спинку и поморщился от боли в мышцах.

— Мы собирались заварить травяного чаю, — сообщил виканец, глаза у него были красные и слезились. Старый воин сильно похудел и был бледен от усталости.

— Ради всех чистых лёгких — забудьте об этом! — буркнул Сон. — И где сам Кулак? Очень хочу услышать, какой безумный план он придумал, чтобы мы смогли выбраться из этой западни.

— Пока у него всё получалось, — заметил Дукер.

— Против одной армии — да, — возразил Сон, — но теперь-то у нас их две…

Историк поднял голову.

— Две?

— Освободители Гурана, — объяснил знакомый Дукеру капитан. — Не помню, знакомили нас или нет. Я — Ченнед. Это капитан Сульмар.

— И вы — все оставшиеся офицеры Седьмой?

Ченнед ухмыльнулся.

— Боюсь, что так.

Капитан Сульмар фыркнул.

— Не совсем. Есть ещё начальник сапёров.

— Который никогда не ходит на наши сборы.

— Точно. — Сульмар выглядел мрачно, но Дукер уже заподозрил, что это его обычное состояние. Он был невысок, темнокож и, судя по всему, происходил из смешанного канского и дал-хонского семейства. Капитан сутулился так, словно на его плечах лежал непомерный груз. — Не знаю только, с чего этот ублюдок решил, будто он выше всех нас, прочих. Проклятые сапёры ничего толком не делали, лишь чинили повозки, собирали камни да мешались под ногами у каменотёсов.

— В поле нами командует Бальт, — сказал капитан Ченнед.

— Я — воля Кулака, — пророкотал виканец.

Судя по звукам, снаружи остановились лошади, затем раздались позвякивание доспехов и, наконец, одиночный стук. Дверь распахнулась.

Дукеру показалось, что Колтейн не изменился: прямой, как копьё, узкое лицо обветрено так, что кожа, кажется, задубела, плащ, украшенный чёрными перьями, раздувался, когда Кулак решительно зашагал к центру большой комнаты. Позади него появился Сормо И’нат и ещё полдюжины виканских юношей, которые как попало расселись под стенами и на оставшейся мебели. Историку они напомнили стаю портовых крыс в Малазе, владык крошечного участка своей земли.

Сормо подошёл прямо к Дукеру и обеими руками взял его за запястья. Их взгляды встретились.

— Наше терпение вознаграждено. Ты молодец, Дукер.

Мальчик сейчас казался бесконечно старым, бессчётные годы сплетались в его полуприкрытых глазах.

— Отдохнёшь позже, историк, — сказал Колтейн, быстро, но пристально оглядывая каждого в комнате. — Я отдал чёткий приказ, — добавил он, оборачиваясь к Бальту. — Где капитан инженеров?

Бальт пожал плечами.

— Ему послали весточку. Найти-то его тяжело.

Колтейн нахмурился.

— Капитан Ченнед, докладывай.

— Третья и пятая роты перешли за брод и там окапываются. Сам брод длиной четыреста двадцать шагов, не считая отмелей по обеим сторонам, — в них ещё около двадцати шагов. Средняя глубина полторы сажени. Ширина — четыре-пять по большей части пути, иногда пошире, иногда поуже. Дно — на два пальца ил, ниже твёрдый камень.

— Клан Дурного Пса пойдёт к твоим ротам на другую сторону, — сказал Колтейн. — Если гуранцы попытаются захватить ту сторону брода во время переправы, вы их остановите. — Кулак обернулся к капитану Сну. — Вы с кланом Куницы будете охранять эту сторону, пока не перейдут раненые и беженцы. Я буду удерживать позицию на юге, перекрою дорогу к деревне, пока путь не освободится.

Капитан Сульмар откашлялся.

— По поводу порядка перехода, Кулак. Совет благородных взвоет…

— Мне всё равно. Первыми пойдут повозки с ранеными. Затем скот, затем беженцы.

— Может, если мы слегка разделим отряды, — продолжал настаивать Сульмар, на лбу у него заблестел пот, — пустим сперва сотню голов скота, потом сотню благородных…

— Благородных? — уточнил Бальт. — Ты, наверное, имел в виду беженцев.

— Конечно…

Капитан Сон презрительно ухмыльнулся, глядя на Сульмара.

— К обеим сторонам пытаешься подольститься? А я-то думал, что ты — солдат Седьмой.

Лицо Сульмара потемнело.

— Переходить раздельно — самоубийство, — сказал Ченнед.

— Точно, — проворчал Бальт, разглядывая Сульмара, будто тот вдруг стал куском подгнившего мяса.

— У нас есть долг перед… — начал капитан, но Колтейн перебил его резким проклятьем.

Этого хватило. В комнате воцарилась тишина. Снаружи донёсся скрип колёс повозок.

Бальт хмыкнул.

— Глашатая им не хватало.

В следующий миг дверь открылась, и вошли двое мужчин. На переднем был чистый, с иголочки небесно-голубой парчовый кафтан. Если в юности он и мог похвастаться мускулами, все они утонули в жире, но и этот жир подтаял за три месяца отчаянного бегства. Его лицо больше напоминало смятый кожаный мешок, но всё равно сохраняло изнеженное выражение, к которому в данную минуту примешивались возмущение и обида. Следовавший за ним человек тоже носил дорогую одежду, но пыль и пот превратили её в бесформенный балахон, который мешком висел на худой фигуре. Этот мужчина был лыс, и кожа на темечке несла следы многочисленных солнечных ожогов. Он покосился на всех остальных, быстро моргая водянистыми глазками.