Врата ночи

— Был бы он жив — призналась бы. Чтоб вместо пожизненного в лечебницу его запихнуть. — Кравченко вздохнул. — И все же зря ваши поторопились грохнуть его при задержании. Сколько тайн он, подонок, с собой унес в могилу.

— Его убил Скуратов. По крайней мере, так значится в рапорте Колосова. У них другого выхода не оставалось. — Катя говорила тихо, неохотно. Умом она сознавала: своим метким выстрелом Скуратов, быть может, спас Сережку. Быть может... Но ей все равно больно было думать, что в НЕГО разрядил пистолет именно Скуратов.

— Насчет тайн, что конкретно тебя интересует, Вадя?

— Ну, например, видеокассета. — Кравченко хмыкнул. — Я так и не понял, как же она попалась на глаза Сережке? Ведь Астраханов даже еще знаком с ним не был!

— Он впервые увидел Сережку и тебя на юбилейной вечере в институте. — Катя покосилась на Кравченко. — Он сам в этом признался Мещерскому. И что-то в вас обоих... Вадя, я не знаю, как сказать, мне трудно об этом говорить. Мещерский упоминал, что там, в ангаре, Астраханов говорил с ним... Возможно, чувство, природа которого мне до конца неясна, чувство, притягивавшее его к Сережке, уже давно зрело в нем. Подспудно, подсознательно Астраханов искал себе жертву... Нет, не жертву — возможного соучастника, человека, с которым можно поделиться всем тем... тем ужасом, в котором он существовал последние годы. Астраханов принес с собой видеокассету с записанной на ней сценой убийства, зная, что в суете юбилейного праздника ее можно будет продемонстрировать без риска быть пойманным... Я не знаю, кого бы он выбрал: может, остановился бы на Скуратове. Они ведь были дружны. Или, возможно, на Абдулле, который позже стал его жертвой. Но вдруг случайно он увидел там вас — Мещерского и тебя. И... Я не знаю, что произошло дальше. Но он остановил свой выбор на Сережке. Видимо, он искал кого-то слабее себя. Я не хочу сказать, что Мещерский слабак, но ты же знаешь, какой у него характер — мягкий... — Катя смотрела на Кравченко. — Тебя Астраханов не выбрал. Потому что ты ему был не по силам. Для роли жертвы-соучастника, а именно соучастия в своих преступлениях и добивался Астраханов, затевая эту свою жуткую игру, ему нужен был кто-то... Кого можно было подчинить своей воле.

— Туманно. — Кравченко хмурился. Умозаключения Кати ему совсем не пришлись по вкусу. — Ну, ладно. Тогда второй вопрос: все прежние жертвы Астраханова — молодые парни. Короче — мужики. И этот студентик с Варшавки, и Алагиров. Для чего же ему потребовалось убивать Мелеску?

— Когда Астраханов назначил Мещерскому встречу в институте и убедился, что тот его сдал милиции — «предал», он решил одновременно и отомстить ему за «предательство», и еще крепче привязать к себе, превратив в «соучастника». Убийство Алагирова — демонстрационный, хорошо продуманный жест. Астраханов даже подбросил вместе с трупом печать — ту, другую, принадлежащую самому Абдулле, которую он использовал лишь однажды. И Сережка оказался в роли фактического подозреваемого. То есть в роли — это очень важно понять — в роли самого Астраханова, в роли убийцы. Это Астраханову и было нужно, он же добивался именно соучастия. На какой-то момент они стали с Мещерским равны. Но смерть Алагирова сразу же резко сузила круг подозреваемых. И это Астраханов тоже отлично понимал, убедившись, что за всеми ними милиция уже наблюдает. Для того чтобы довести до конца игру, которую он вел — а он ведь играл не только с Мещерским и Колосовым, но и со всеми остальными — со Скуратовым, Белкиным, Вороном, умело используя подмеченные детали их жизни, привычки, факты, — для того, чтобы довести все до конца и выиграть время, он решил навести подозрение на другого. На Скуратова. Ему было отлично известно о любовном треугольнике: Скуратов — Янина — Абдулла. Он прикинул: если после Алагирова умрет Мелеску — кого первым по логике вещей милиция заподозрит в их смерти? Конечно, Скуратова. Примечательно, что убийство Янины в деталях совершенно отличается от прочих его преступлений. Он не рассматривал ее как «серийную жертву», это был не тот объект.

— А что же произошло между Скуратовым и Мелеску? Почему они расстались?

— Никита допрашивал Скуратова. Особо при мне, правда, не распространялся. Обмолвился лишь, что Скуратов сказал: да, они жили с Мелеску несколько лет. Потом расстались. Иногда, мол, такое случается между мужчиной и женщиной, когда все кончается.

— А история с подброшенным пистолетом «ТТ»? Как Астраханов догадался, что Скуратова вызывают в прокуратуру?

— Очень просто. Случай помог. Колосов ведь сначала поехал за Скуратовым в штаб-квартиру АЮР. Того там не оказалось, он был в Берсеневке. Наши допрашивали «югоармейцев». Те показали, что сразу же после отъезда милиции они по сотовой позвонили в клуб предупредить и сообщить новость. И разговаривали именно с Астрахановым. Он пообещал все передать шефу. Но ничего не сказал ему. Он просто зашел в комнату Скуратова и положил свой пистолет «ТТ», из которого убил Алагирова и остальных, в карман его пиджака. Скуратов ничего не заметил, он был пьян. Пил, переживая смерть Абдуллы и Мелеску, теряясь в догадках. Астраханов знал, что через час в клуб нагрянет милиция, возможно, будет обыск и, возможно, на Скуратова найдут «неопровержимую улику». Когда того взяли по подозрению в убийствах, он решил, что игра идет к развязке. Пора приступать к главному, к тому, ради чего он, собственно, все и затеял. Нагнал по дороге Ворона, избил его, под угрозой пистолета заставил позвонить Мещерскому, устроив ему и... мне ловушку. Ну, остальное ты знаешь.

— Прямо похищение сабинянок. — Кравченко злился. — Сукин сын...

— Меня он не тронул, потому что... — Катя помолчала. — Просто его не интересовали женщины. Вообще. Даже в роли жертв. Он нас просто не принимал в расчет, смотрел как на пустое место. А тебя он хотел убить в ту ночь, потому что ты ему мешал. Когда он позвонил Сережке и догадался, что у него ты, что вы там вдвоем, он решил разделаться с тобой. И знаешь, Вадя, мне странно...

— Что тебе странно? Что?

— Иногда мне кажется: я знаю о вас все. Я думаю о вас, интересуюсь вами, сужу вас. Иногда восхищаюсь вами, иногда вас за что-то осуждаю. А потом я вдруг убеждаюсь: я не знаю о вас ничего. Для меня вы — и ты в том числе — тайна за семью печатями.

— Кто это мы? Кто?

— Мужчины.

Пауза.

Катя смотрела на засохшую бегонию.

— А мне странно... Как это вдруг и у Алагирова, и у этого сукиного сына оказались две почти одинаковые печати, которым черт знает сколько веков!

По тону Кравченко Катя поняла, что он одновременно хочет продолжить этот разговор, но перевести его в несколько иное русло.

— Никита неоднократно беседовал на эту тему с Белкиным. Тот говорит, ничего удивительного в этом нет. Прадед Астраханова и дед Абдуллы вместе участвовали в той экспедиции. Они могли приобрести эти вещи у торговцев древностями. Белкин говорит, что печати до нынешнего времени — весьма распространенный товар в лавках по продаже антиквариата в Ираке. Он осмотрел печать Астраханова. А потом он рассказал Никите... Я, правда, не знаю, как к этому относиться. — Катя снова помолчала. — Он рассказал, что архив музея располагает одним любопытным документом. Как только у института Востока начались контакты с АЮР, Белкин доложил об этом документе директору института. И получил распоряжение не предавать документ огласке. Но сейчас ситуация иная, и он рассказал Колосову.

Это показания одного из участников той экспедиции 1915 года к берегам Тигра и Евфрата, некоего прапорщика Андриевского, данные им в 22-м году врангелевской контрразведке. Нынешняя экспедиция АЮР, в которой должен был участвовать Мещерский, должна была доставить в район реки Диалы мраморную мемориальную плиту на могилу погибших казаков, якобы павших от рук курдов-наемников. Однако, как сказал Белкин, показания Андриевского на этот счет существенно отличаются от официального мнения. Этот Андриевский с 1915 года находился в турецком плену, после окончания войны жил в Константинополе, вступил в контакты с действовавшей там врангелевской контрразведкой. Однажды он встретил в Константинополе бывшего офицера Уманского казачьего полка Василия Астраханова и написал на него фактический донос.

Андриевский писал, что принимал участие в походе сотни под командованием Астраханова. Когда они вышли в район Хараджа к берегам реки Диалы — кстати, он упоминает, что в Харадже они, офицеры, посещали базар и делали покупки в лавках торговцев древностями... Так вот, Астраханов послал к реке на разведку казачий разъезд — пять человек под командованием прапорщика Андриевского. Они отправились, на полпути внезапно увидели, что их догоняет командир — Астраханов. Кстати, он тоже был великолепный наездник... По показаниям Андриевского, Астраханов на полном скаку неожиданно открыл по ним прицельную стрельбу из двух «маузеров». Одна из пуль попала в Андриевского, он упал с лошади. Видел, как Астраханов обходил трупы убитых им казаков, отсекая шашкой головы и кисти рук, как это делали лурские религиозные фанатики. Несмотря на рану, Андриевскому удалось вскочить на лошадь и ускакать. Он заблудился в песках, и его взял в плен турецкий разъезд.

По этим показаниям есаула Астраханова вызывали в штаб Врангеля в Константинополе. У него начались неприятности с белыми. Он бежал в Румынию, где предложил свои услуги советскому полпреду. Ему разрешили вернуться в Россию. Позже он служил в Красной армии...

Катя умолкла на секунду и закончила:

— Это рассказ Белкина Никите. Правда, сам документ Белкин показать отказался, ссылаясь на запрет. Андриевский же в 25-м году покончил с собой — застрелился в припадке белой горячки.

— Дивани... Бешенство. Помнишь, как Мишка Ворон говорил? — Кравченко хмыкнул. — Бешенство, живущее в роду, в крови... А ты права. К тому, что ты сейчас рассказала, вообще очень трудно относиться...

— Всерьез?

— Нет, не то. Как это ты однажды сказала? Если взглянуть на все это с несколько иной стороны.

— С какой?

Кравченко не ответил. Спросил чуть погодя:

— И все же, почему ОН поступал именно так? В чем был смысл того, что он делал? Почему хоронил тела в ангаре, в земле, зачем отрубал мертвым руки? Зачем ему это кресло наверху, наконец?

Катя смотрела на засохшую бегонию.

— Главную тайну Астраханов унес с собой, — она вдруг протянула руку и вырвала мертвый цветок из ящика. Комья сухой земли упали на пол лоджии. Она подняла один комок, растерла в пальцах, пробуя на ощупь теплую землю. — Я пыталась говорить об этом с Никитой. Но он молчит. Вряд ли он вообще знает какой-то ответ. Ребята из розыска сказали: он теперь часто бывает в музее. Нет, не Белкина допрашивает. Смотрит на один стенд. Раскопки царских гробниц... Белкин говорил: Астраханов тоже любил посещать это место, расспрашивал, разглядывал фотографии. Ты тоже, помнится, говорил об этих находках Леонарда Вулли. А я... я там в музее даже не обратила на это внимания.

Катя швырнула комок земли в распахнутое окно лоджии.

— Знаешь, — сказала она чуть погодя. — Даже если бы ОН был жив, он бы и сам вряд ли ответил. Возможно... на каком-то этапе своей жизни он соприкоснулся с Тайной. В самом себе. К несчастью для себя, к ужасу для других. А что стало причиной...

Катя смотрела на заходящее солнце. Край его — золотисто-пурпурный — еще был виден над домами и рекой.