Врата Рима

Ему показалось, что Марк кричит от боли, однако вскоре под звуки издевательского смеха Гай потерял сознание.

При свете дня Гай несколько раз приходил в себя, но тут же впадал в забытье. Только в сумерках он наконец по-настоящему очнулся. Правый глаз Гая заплыл, лицо опухло и покрылось липкой коркой. Оба мальчика все так же висели вниз головой, покачиваясь под вечерним ветерком с холмов.

— Марк, проснись! Марк!

Приятель не шелохнулся. Выглядел он страшно, почти как демон: речной ил подсох и отвалился, и теперь кожа была покрыта серым слоем грязи в алую и бордовую полоску. Челюсть опухла, на виске шишка. Левая рука тоже отекла и в сумерках казалась совсем синей. Гай для пробы шевельнул скрученными веревкой руками. Руки сильно затекли и болели, однако слушались, и мальчик подергал ими туда-сюда, пытаясь высвободиться. Он так беспокоился за Марка, что даже не обращал внимания на острую боль. Марк должен выжить, просто обязан! Только сначала нужно спуститься.

Гай освободил одну руку, дотянулся до земли и поскреб пальцами по опавшим листьям — ничего. Со второй рукой дело пошло легче. Гай раскачался, чтобы захватить пальцами побольше земли. Вот и камешек с острым краем. Осталось самое сложное.

— Марк! Ты меня слышишь? Сейчас я нас освобожу, не волнуйся! А потом убью Светония и его жирных дружков.

Марк покачивался и молчал — рот открыт, челюсти расслаблены.

Гай глубоко вдохнул и приготовился к боли. Даже здоровому изогнуться так, чтобы перепилить толстую веревку камнем, было бы трудно, а когда весь живот — сплошной синяк, это кажется невозможным.

Вперед!

Гай напряг мышцы и вскрикнул от боли в животе. Подтянулся к ветке и, судорожно дыша, ухватился за нее обеими руками. Руки и ноги ослабли, в глазах потемнело. Гаю показалось, что его вот-вот вырвет, и он замер. Постепенно он опустил руку с камнем и отклонился назад, чтобы достать до веревки. Мальчик принялся пилить веревку, стараясь не задеть кожу, в которую она врезалась.

Как назло, камень оказался тупым; к тому же Гай не мог пилить долго. Он хотел упасть сам, прежде чем подведут руки, но это оказалось ему не под силу.

— Камень ты не выронил, — пробормотал он. — Пробуй дальше, пока не вернулся Светоний.

Гаю вдруг пришло в голову: возможно, из Рима уже приехал отец — его ожидали со дня на день. Он увидит, что их нет, а уже темнеет, и забеспокоится. Вдруг он их уже ищет, ходит где-то рядом и зовет? Нельзя, чтобы он их нашел в таком виде! Это слишком унизительно.

— Марк! Скажем всем, что упали. Я не хочу, чтобы отец узнал.

Марк медленно крутился на поскрипывающей ветке и ничего не слышал.

Еще пять раз Гай нечеловеческим усилием поднимался и пилил веревку, пока та не поддалась. Он упал на землю почти плашмя и всхлипнул от боли в усталых и избитых мышцах.

Потом попытался осторожно опустить Марка на землю, однако не удержал его и уронил так, что раздался стук. Гай сморщился, словно сделал больно самому себе.

Марк открыл глаза.

— Рука… — прошептал он срывающимся голосом.

— Кажется, сломана. Не шевели. Нужно выбираться отсюда, а то вернется Светоний или нас пойдет искать отец. Уже почти стемнело. Встать можешь?

— Могу, наверно, только ноги плохо держат. Светоний — подонок, — пробормотал Марк.

Он даже не пытался двигать опухшей челюстью и говорил сквозь разбитые губы. Гай мрачно кивнул.

— Верно. Придется свести с ним счеты.

Марк улыбнулся и тут же сморщился от резкой боли там, где на губах лопнула кожа.

— Только сначала чуть подлечимся, а? Сейчас я не готов бросать ему вызов.

Спотыкаясь, поддерживая друг дружку, мальчики в темноте побрели домой — по кукурузным полям, потом мимо бараков для рабов, работающих на поле. Как они и думали, лампы на стенах дома еще горели.

— Тубрук точно ждет нас. Он никогда не спит, — пробурчал Гай, когда они проходили под колоннами наружных ворот.

В темноте раздался голос, и оба вздрогнули.

— Вот так удача! Я бы жалел, что упустил такое зрелище! Повезло вам, что отец Гая не приехал. Он приказал бы содрать с ваших спин кожу за то, что вернулись на виллу в таком виде. И что случилось на этот раз?

Говоривший вступил в желтый свет ламп. Тубрук, могучий бывший гладиатор, купил себе должность управляющего маленьким поместьем под Римом и никогда об этом не жалел. Как говорил отец Гая, такие хозяйственные способности бывают у одного из тысячи. Рабы его слушались — одни из страха, другие из симпатии. Тубрук потянул носом.

— Упали в реку, так? Так, судя по запаху.

Мальчики радостно закивали.

— Эй, а синяки от палки тоже со дна реки? Это Светоний, верно? Зря я не всыпал ему по заднице много лет назад, когда это еще помогло бы. Ну?

— Нет, Тубрук, мы поссорились друг с другом и подрались. Больше никого не было, а если и были, мы хотим разобраться сами, понимаешь?

Услышав такое от мальчика, Тубрук усмехнулся. Ему было сорок пять, а поседел он к сорока. Он воевал в Африке в Третьем Киренаикском легионе, [3] гладиатором участвовал почти в ста боях, от которых у него осталось немало шрамов. Тубрук протянул огромную, как лопата, ладонь и потрепал квадратными пальцами волосы Гая.

3

Легион (лат. legio) — основное подразделение в армии Древнего Рима (4,5-10 тыс. человек).

— Понимаю, волчонок. Весь в отца… Правда, ты еще не со всем можешь разобраться. Ты еще мальчик, а Светоний — или кто там, — я слышал, скоро вырастет в настоящего молодого воина. Будь осторожней, его отец слишком влиятельный человек, нам не нужны враги в сенате.

Гай как мог выпрямился и твердо заявил самым официальным тоном, на какой был способен:

— Значит, нам повезло, что Светоний не имеет к этому никакого отношения!

Тубрук кивнул, будто соглашаясь, и спрятал улыбку.

Гай продолжал еще увереннее:

— Пришли ко мне Луция, пусть осмотрит наши раны. У меня сломан нос, у Марка, наверное, рука.

Мальчики пошли в дом. Тубрук проводил их глазами и вернулся на свой пост в темноте у ворот. Он всегда стоял на первой страже. Скоро лето войдет в полную силу, и дни станут нестерпимо жаркими. Хорошо, когда небо чистое и тебя ждет честная работа.

На следующее утро избитые мышцы и суставы налились мучительной болью; через два дня стало еще хуже. На сильно распухшую сломанную руку Марка наложили шину. Вскоре он слег с лихорадкой, которая, по словам лекаря, произошла от размозженной кости. Жар держался несколько дней, и Марка заставляли лежать в полной темноте, пока Гай изнывал от беспокойства за дверью.

Со стычки в лесу прошла почти неделя. Марк спал: он был еще слаб, но пошел на поправку. Мышцы Гая по-прежнему болели, если их напрячь, а лицо украшал узор из желтых и фиолетовых пятен, стянутый блестящими кусочками подживающей кожи. И все-таки время пришло. Он должен найти Светония.

Гай брел по отцовскому лесу, и мысли его были полны страха и боли. Что, если он не найдет Светония? Ему не с чего гулять в лесу день напролет. А что, если тот будет с друзьями? Они убьют Гая, это точно. Сейчас Гай взял лук и на ходу упражнялся. Лук взрослый и слишком велик ему, но можно воткнуть нижний конец в землю и натянуть тетиву настолько, чтобы испугать Светония.