Врата Валгаллы

– Пульман... застегнись. Что у тебя с... Мать Безумия! Что ты сделал с ее лицом?

Было, пожалуй, большим вопросом, чье лицо выглядит живописнее. Нос у Ланге, по-видимому, был сломан. Но не дух. Кровь текла на подбородок и ниже, заливая комбез, он сплевывал кровью и смотрел снизу, но смотрел прямо.

– Мать твою, как у тебя рука поднялась на пилота? На своего пилота!

– И не только, знаешь ли, рука. Брось, Рейнар, не лукавь, какой из нее пилот. Что она, что та, другая – навынос собой торгуют. Но та хоть не без пользы, своего брата-пилота радует. А эта течет по ржавой железяке на глазах тысяч голодных парней. На хрен кому сдался этот лицемерный цирк?

– Ржавой? Когда это ты видел на Назгуле ржавчину?

– Назгул железный. Зачем ему женщина?

– Начальство говорит – нужна, стало быть, нужна. Через пару часов она сядет в кабину, и он это увидит. А у него, знаешь ли, имеется перекрестье прицела.

– Для меня это ничего не меняет. А вот для Назгула все может измениться. Он же на испытательном сроке, нет? Много глаз следит, куда направлена его пушка. Скажи-ка, комэск, не блазнится ли тебе, что вот проснулся ты однажды – ан уж и не человек вовсе? Железом-то ты Родине полезнее.

– Под трибунал отдам.

– Отдай. А что мне сделает трибунал? Пошлет на передний край? А я, собственно, где? Расстреляет? Нехай! Оно того стоит. Давай ее напополам, а? После можешь меня сдать, слова о тебе не скажу.

Рейнар Гросс сложил руки на коленях и вздохнул. Держась за стену, в дальнем углу кое-как подскребся по стеночке Вале. По лицу у него текла кровь, челюсть казалась неестественно перекошенной. Знаками он показал командиру, что опасается, будто бы Ланге ее сломал.

– Ну что за чмо ты, Ланге, право слово?

– Я довольно честное чмо, не находишь? К тому же я офицер, пилот, а она? Летающее мясо.

– С таким офицером никакого внешнего врага не надо, – буркнул Гросс. – Видеть тебя не могу. Отправляйся в кубрик, и ни шагу оттуда. После решу, что будем делать. Вале, Пульман – в медпункт. Ногами дойдете?

Первым пустили Вале, и ждали его, сидя в пустынном коридоре на лавочке, рядком. Натали время от времени трогала подушечками пальцев правую половину лица и морщилась. Боль была саднящей, и вскоре она, как перед сплошным забором, оказалась перед единственной мыслью: как она объяснит это Рубену.

– Знаешь, как мы знакомились с Эстергази? – неожиданно спросил Гросс.

Она издала невнятный звук, нечто среднее между «откуда мне знать» и «не очень-то и хотелось». Однако командир как будто не заметил.

– Он мне... ну, словом, сразу не понравился. Я хотел спровоцировать его и набить ему морду. А он набил морду мне. Из тех, за кем никогда не успеваешь.

Вале вышел с несколькими швами, но повеселев. Ему, видимо, поставили анестезию, да и челюсть оказалась не сломана, а вывихнута. Вздохнув, Гросс подтолкнул перед собой Натали, а сам протиснулся следом.

– Господи, Шельма, что ты со своими сделал?

– Тссс... нам бы что-нибудь... быстро, тихо и чтобы не так страшно, а?

Медтехник понимающе кивнул. В мгновение ока на бровь и губу наложили швы, синяки намазали противоотечной мазью, а поверх всего велели держать пластиковый пузырь с охлаждением.

– Это все? Медицинское заключение не нужно? Я имею в виду...

– Да понял я, что ты имеешь в виду, – отмахнулся Гросс. – Мы же вовремя успели, а? Нам и... эээ... записей бы не надо, лады? Пульман, ты ведь... эээ... в норме?

«Ну и норма у меня!» – подумала съязвить Натали, но – передумала. Не до юмора было как-то.

– Хотел бы я посмотреть, как выглядит тот, кто это сделал, – задумчиво молвил техник.

– Чего на него смотреть, – буркнул комэск уже с порога. – Как будто шасси его переехало!

* * *

– Что это?

«Что– что?» Вопрос, если задуматься, глупый, однако Назгулу было плевать. Голос в шлемофоне от бешенства аж осип.

– Какой... – он явственно подавился словом, или же слов не хватило, – это сделал?

– Ничего особенного, – лживым голосом заявила Натали, водружаясь в ложемент. – Время от времени это... ммм... случается.

Самой противно.

– Ну-ка позови мне Гросса, да побыстрей.

– Некогда, – с мстительной досадой возразила она.

Нахлобучила шлем, раздраженно щелкнув застежками. И каждый-то норовит на нее надавить! Черти бы забрали этих мужчин.

– Пульман готова.

– Пульман – пошла!

Назгул в наушниках замолчал и нырнул в шлюз. В кассете он не нуждался. Молчание его подразумевало: «после поговорим!» И разговор этот обещался не самым приятным. Одно утешало: едва ли он будет лаяться с комэском по внутренней связи эскадрильи, всем на радость. Значит, несколько часов есть, а за несколько часов даже праведный гнев у разумного человека волей-неволей становится управляемым. Натали, в сущности, боялась только пальбы. Не в смысле открытия огня, а – выводов начальства, не сводившего с Назгула бдительных глаз, и последствий, если они решат, что сущность неподконтрольна. Поскольку сущность в самом деле была не без греха, следовало держать ее тише воды. Это Гроссу удалось до нее донести.

Стало быть, пока пойдем, полетаем.

Летели до точки, молчали, пока Натали не пришла в голову неожиданно ободряющая мысль.

– Может, и нет в этом ничего страшного? Ну, я имею виду – если меня убьют. Я же буду тогда тоже здесь? Смерти, как оказалось, нет. Или, ты думаешь, у меня нет шансов? Империя на меня размениваться не станет?

Кто знает, что она хотела услышать в ответ... Слов поддержки, может быть. Опухшая синяя сторона лица снова напомнила Натали, как она мала и незначительна, и как холодно и темно кругом, везде, кроме объятий Назгула. Немудрено, что однажды ей захотелось навсегда тут остаться.

– И как мы разберем, где чей стабилизатор?

Девушка невольно рассмеялась.

– Близость, эээ... доведенная до абсурда, – добавил Назгул. – Едва ли я о такой мечтал.

– Это у тебя страх продолжительных контактов, – поддела его Натали.

– Продолжительных? Милая, металлопласт кажется тебе вечным? Ты знаешь, каков срок военной машины? Не глупи. Моя вечность... с твоим спящим сознанием на руках. Моя психика этого не выдержит.

– Пульман, Назгул, разрешите вам помешать, – вклинился в разговор Лидер. – Мы на месте. Сбрасывайте.

Мины, несомые Назгулом, должны были стать опорной точкой «сот». «Почему так?» – спросили звеньевые. «Потому что у него мозги лучше, – отрезал Гросс. – Гигабайтов больше».

Сложность постановки мин в том, что отстреленный с пилонов груз, обладающий массой и инерцией носителя, обязан зависнуть неподвижно в определенной точке пространства. Импульс пневматического толкателя проходит через центр тяжести «связки»: иначе нельзя, иначе обоих закрутит. Тециме, в принципе, ничего страшного – выровняться короткими вспышками маневровых – плевое дело, но вспышек быть не должно. Вспышки демаскируют. Только они, собственно, и видны детекторам, когда в их поле попадает маленькая, зеркально-черная, инфракрасно невидимая «птичка». Если же «птичка» летит по инерции, шансов заметить ее практически нет.