Вредная привычка жить

– Я не знаю, но установили, что смерть наступила из-за сердечного приступа, такое бывает у мужчин в его возрасте.

– Да уж, надо проследить за Ильей Дмитриевичем, как бы его удар не хватил, когда он увидит ваше преображение.

– Аня!

– Молчу, молчу, – улыбаясь, сказала я. – Ну и что милиция?

– Говорят, что скорее всего нам его подбросили в шутку.

– И давно так принято шутить?

– Мне тоже показалось это странным.

– То есть вы хотите сказать, что сами бы так шутить не стали?

– Аня!

– Молчу, молчу.

– Дело, скорее всего, закроют, так как состава преступления нет.

– Ничего себе, а что, им все равно, кто его сюда принес?

Любовь Григорьевна пожала плечами, поправила очки и сказала:

– Мне это неизвестно, такое мог сделать любой случайный прохожий. Этот человек здесь даже никому не знаком.

– Ну не знаю, если у вас принято вокруг офиса ходить с трупами…

– Я только поняла, что милиция вполне довольна тем, что его не убили, а он сам умер.

– А что Валентин Петрович? Где он, кстати?

– Он сказал, что с утра будет в банке, конечно, ему неприятно, что такое случилось у нас.

– Понятное дело, кому понравится такой подарочек…

– Я не понимаю, как это все произошло? – всплеснула руками Любовь Григорьевна. – Теперь все сидят и шушукаются по кабинетам.

– Не волнуйтесь, когда они увидят вас в новом обличии, они сменят тему.

– Аня!

– Молчу, молчу.

Любовь Григорьевна покачала головой.

В принципе все не так уж и плохо вырисовывалось: дело затухнет и нам с девчонками беспокоиться будет не о чем, но все же мне хотелось дознаться до истины.

– А что, это так просто – внести сюда труп?

– В каком смысле?

– А как же замки, охрана и так далее?

– Мы здесь не так давно арендуем офис, всего четвертый месяц, еще не все наладили, вернее, сигнализацию установили, но она потом сломалась, и как-то все руки, видно, не доходили до нее.

– Хорошо, сигнализация дохлая, но замки-то должны быть?

– Замки, конечно, есть, и они вроде как и не сломаны, – пожимая плечами, сказала Любовь Григорьевна.

– А сложно ли их открыть?

– Я не знаю, – замотала головой директриса.

– Вообще-то, кому надо, тот откроет отмычкой, был бы навык…

– Теперь-то сигнализацию приведут в порядок, Валентин Петрович велел сегодня же все сделать.

– Это правильно, – поддержала я столь мудрое решение своего руководителя. – А вы точно раньше этого человека не видели, того, который столь бесцеремонно лежал у меня на столе?

– Нет, – уверенно сказала будущая нимфа.

– Вспомните, может, он заходил к кому-нибудь в офисе?

Я надеялась, что Любовь Григорьевна вспомнит Федора Семеновича: я все же чувствовала, что какая-то связь тут есть.

– Точно нет, я бы такого запомнила.

Любовь Григорьевна отправилась в свой кабинет и там два часа просидела над бумажками Крошкина. Выйдя, она протянула их мне и сказала:

– Пойдешь в столовую, занеси в бухгалтерию, пусть исправят.

Бухгалтерия – это, как я понимаю, такое гнездо, где высиживают сплетни. Зиночка была типичным представителем класса подобных наседок.

Она сидела у окна и считала ворон. Я села рядом, дабы помочь ей в этом деле.

– О! Привет, – сказала она, поворачиваясь ко мне.

– Что в мире делается? – спросила я, кидая бумаги на стол.

Я сразу решила дать возможность Зиночке выговориться, было бы несправедливо с моей стороны лишать эту весьма рыжую и конопатую представительницу работников бухгалтерии права на разглашение всех мыслимых и немыслимых тайн.

– Пока ничего интересного, – с сожалением пожала плечами Зиночка, – вот только Лариска поругалась со своим.

– Понятно, – сочувственно кивнула я.

Почему бы этой Зиночке сразу мне не сказать, кто вздыхает по Ларискиным диванным подушкам? Все приходится самой выуживать.

– А что они не поделили? – спросила я, засовывая Зинкин карандаш за ухо: мой затупился и точить его было лень.

– Ты никому не скажешь?

– Даже не сомневайся, я в таких делах просто сундук, звонкие монеты падают на дно, и обратной дороги им нет.

– Валентину Петровичу не понравилось, что она в ночной клуб поперлась.

В венах забурлила кровь, понеслась волной вперед и ударила меня где-то в районе израненного жизнью сердца. Так вот кто обладатель хрустальной статуэтки по имени Лариска!

– Его понять можно, ревность неистребима, – сказала я, глядя на розовую Зинкину линейку: она как раз бы подошла к моему лаку на ногтях – тот же цвет бесконечных иллюзий.

– Я ей тоже говорю – сиди при нем, так ей же требуется всеобщее обожание!

– А Валентин Петрович вроде женат? – поинтересовалась я.

– Женат, ну и что, у них давно уже не брак, а так, живут там, как брат и сестра.

– Вот, Зинка, ты меня умиляешь! Ты кино смотришь, книги читаешь?

– Смотрю, читаю, – заискрились рыжие точечки на аккуратненьком носу.

– Мужики всегда так рассказывают своим любовницам, понимаешь?

– Это неважно, – отмахнулась Зинка, – он богат и даже симпатичный.

– Ну, это ты загнула… Симпатичный… Обычный среднестатистический субъект.

– Симпатичный, – настаивала Зинка.

– Пусть будет так. А где все-то?

– В столовке.

– А ты почему здесь?

– У меня разгрузочный день.

– Сочувствую. И давно Лариска этот роман крутит?

– Целый год уже, только об этом никто не знает.

– Не сомневаюсь, – сказала я и отправилась в столовку.

Сегодняшний обед я собиралась провести так, чтобы Солька могла мной гордиться. Я взяла морковную котлету, зеленый салат и десерт из фруктов с ложкой йогурта… и встала как вкопанная около огромного подноса с ароматными булочками, обсыпанными сверху кунжутом…