Время больших побед

– Но слухи о «Морском волке» начали поступать в конце июля. Очевидно, русские ввели еще одну лодку немного раньше и держали это в секрете.

– Что вы хотите этим сказать?

– А не могли они перебросить одну из них с Балтики сюда на север?

– Маловероятно. Немцы перегородили выход из Финского залива противолодочными сетями и минными полями. Да и сам залив очень мелководный для такой большой подлодки, пройти мелководные проливы и выйти в Северное море незамеченным невозможно. Другого пути нет.

– А если предположить, что русским все же удалось вывести с Балтики одну из них, этим можно объяснить появление на севере подводной лодки К-119.

– Но это только предположения и слухи. На наши просьбы показать новейшую подводную лодку у русских всегда много отговорок. И чего они скрывают, если лодка, прорвавшая блокаду, вырвалась из осажденного Ленинграда? Этим, наоборот, надо гордиться. А как же? Прорвать блокаду, когда немцы кричат на весь мир, что ни одна подводная лодка большевиков не выйдет в Балтийское море. А она не только прорвалась, но и вышла в океан.

– Может, они не хотят афишировать это, если немцы узнают, что их противолодочный рубеж дырявый, бросят дополнительные силы, и тогда точно ни одна лодка его не прорвет и не выйдет в море. Такое объяснение выглядит более логичным.

– Может быть, может быть. Но надо постараться все разузнать об этом адмирале Лазареве и последить за его карьерой. Хотя он это звание получил после разгрома немецкой эскадры.

– Я предлагаю представить его и этого Лунина к ордену Британской империи, думаю, они не смогут отказать нам в этом. И тогда ему придется предстать перед нами, мы с ним познакомимся. Для этого надо послать представительную делегацию в Россию и, конечно, корреспондентов, чтобы написали об этом событии. А еще мы пошлем под видом корреспондентов ребят из разведки, они лучше разбираются в обстановке и знают, какие задавать вопросы.

– А вы уверены, что это может сработать и русские начнут нам все выкладывать?

– Я ни в чем не уверен, но после этого визита мы будем точно знать, скрывают русские от нас что-то или нет.

Глава 10 Екатерина

Через три дня самолет вновь доставил меня в Архангельск. Но на этот раз мы не намерены надолго задерживаться тут. Хотя пара часов у нас есть. Пока отдохнут пилоты, проверят и дозаправят самолет, мы отправились в штаб Беломорской флотилии. Там нас встретил пока еще командующий флотилией вице-адмирал Степанов, начальник штаба Зозуля и еще несколько офицеров штаба. Я знаю, что, как только приму дела у вице-адмирала Кучерова, новым командующим Беломорской флотилией будет он, а Степанов отправится в Наркомат ВМФ на должность начальника Главного морского штаба.

После протокольных приветствий адмирал Головко представил меня встречающим офицерам. Сейчас меня представили как нового начальника штаба Северного флота.

– Георгий Андреевич, рассказывай, что там с конвоем, как корабли?

– Товарищ командующий, Арсений Григорьевич. Сейчас конвой проходит через горло, до Архангельска осталась сотня миль. Завтра к утру ожидаем прибытия каравана на место. Немцы все еще пытаются разбомбить его, но теперь основные налеты производят с финских аэродромов, вчера к нам прибыли два истребительных авиаполка и сегодня сразу же включились в работу по ПВО кораблей. Больше всего пострадал линейный корабль и эсминец. Эсминец пришлось посадить на мель в Йоканьге, чтобы не затонул. Линкор получил крен до десяти градусов, затоплено полностью три отсека правого борта, еще в двух сдерживают поступление воды. По нашим расчетам, он принял более пяти тысяч тонн воды, это вместе с контрзатоплением по левому борту. Еще одного попадания в этот борт линкор может не выдержать. Осадка увеличилась на полтора метра. Боюсь, что сразу в Молотовск он пройти не сможет, пока не заделаем дыры и не откачаем воду. И то надо будет подводить понтоны, чтобы провести его до завода. Крейсеру больше повезло, смогли заново запустить его вспомогательную установку, но один из его дизелей вышел полностью из строя. Из кораблей сопровождения потеряны тральщик и сторожевик из мобилизованных, потопленные авиацией. А также катерный тральщик, он подорвался на донной мине, их немцы пытались ставить по ходу движения конвоя. Сильно пострадал ледокол, у него наполовину разрушена надстройка, почти весь командный состав или погиб, или ранен. У Колчина больше всего пострадал «Баку», у него все борта посечены осколками. Его залило, один отсек полностью затоплен, в других идет борьба. В «Урицкого» попала бомба, прошила насквозь первый отсек и взорвалась в воде. «Урицкий» остался без хода, сейчас буксируется в Молотовск. «Баку» двигается самостоятельно. Оба эсминца нуждаются в срочном ремонте. Самым везучим оказался немецкий миноносец, за последние двое суток он не пострадал. На подмогу отправлены почти все наличные силы флотилии. За сегодняшний день отражено три налета, все на подходе к конвою. Сбито одиннадцать самолетов противника, наши потери два истребителя.

– Арсений Григорьевич, ранен Колчин. Он сейчас находится в госпитале. Тут у нас.

– Рана серьезная? Что говорят доктора?

– Рана тяжелая, но говорят, что жить будет.

– Надо будет навестить его в госпитале. А сколько всего раненых доставили в госпитали города?

– Много, человек сорок. Но еще некоторые так и остались на своих кораблях и не захотели эвакуироваться.

– Поехали в госпиталь.

После прибытия в госпиталь там начался небольшой переполох, как-никак, приехал сам командующий! Госпиталь располагался в бывшей школе. Как и везде по стране, большинство школ отданы под госпиталя. Нас проводили в палату на втором этаже. Это, похоже, был какой-то кабинет, а не класс, в котором кроме Колчина лежало еще трое. Один из них лежал возле окна, забинтованный, как мумия. Это был морской летчик, раненный в грудь в тот же день, что и Колчин, – попал под очередь стрелка, но сумел вывалиться из горящего истребителя над конвоем, где его и подобрали наши катера. Кроме двух дырок в груди, лицо и руки обгорели. Два оставшихся пациента также флотские, но уже выздоравливающие. Еще один летчик, капитан, он попал под бомбежку две недели назад при налете на их аэродром, и лейтенант с тральщика с вырезанным аппендиксом, через два-три дня его должны выписать. При нашем появлении эти двое быстренько смылись подальше от такого обилия больших звезд, понимая, что такая делегация, прибывшая вместе с главврачом – подполковником медицинской службы, – не по их души. Колчин лежал не на кровати, а на деревянном топчане, с забинтованным торсом. При нашем появлении он сделал попытку приподняться, но со стоном опять принял горизонтальное положение. Головко спросил, обращаясь к главврачу:

– А что, кроватей нет? Почему он лежит у вас на досках?

– Товарищ адмирал, ему первое время нельзя лежать на мягком. Осколок попал в правый бок со спины по касательной и вышел спереди, перебив одно ребро, а на втором трещина. Ему крупно повезло, что легкое не задето ни самим осколком, ни перебитым ребром. Поэтому он и должен лежать на жестком, чтобы не было сдвигов ребер. Чем меньше он будет шевелиться, тем быстрей начнут они срастаться. Ранение тяжелое, если не будет никаких осложнений, то будет все в порядке.

– Подполковник, ты отвечаешь за него головой. Ты меня понял?

– Товарищ адмирал, я за всех их отвечаю головой, но я не Бог. Сделаем все возможное.

– И невозможное тоже.

Головко подошел к топчану и склонился над Колчиным:

– Это ты, Павел Иванович, что так подставился? Почти дошел до дома, и на тебе, поймал осколок. А кто теперь бригадой будет командовать? Ты давай долго не залеживайся, хотя уже в бригаду, по всему видно, не вернешься. Я для тебя этого фрица припасу, из-за которого ты пострадал. Когда его отремонтируют, обещаю, будешь им командовать.

– Товарищ адмирал, но я не собираюсь год тут лежать, пока его будут приводить в порядок. А там и война закончится, а он все еще будет стоять у стенки. А у меня появился большой должок к фрицам.

Было видно, что Колчин разговаривает через силу, с большим напряжением, выдавливая из себя слова от адской боли. Все это отражалось гримасами на его лице.

– Так что, товарищ адмирал, я долго ждать не буду, вы уж что-то мне после моего выздоровления подберите.

– Хорошо-хорошо, подберем, – смеясь, ответил Головко. – Доктор, он с таким оптимизмом у вас и без лекарств через неделю танцевать будет.

– Я не знаю, что будет через неделю, но сейчас ему нужен покой и не разговаривать.

– Хорошо, мы уходим, а как летун?

– Он тоже тяжелый. Одна пуля прошла навылет, другая застряла под лопаткой, но пока операцию делать нельзя, слишком слаб. Кроме ранений и ожогов он подхватил двухстороннее воспаление легких после купания в холодной воде.

– Давай, доктор, делай что хочешь, но поднимай мужиков, не дай им… ну ты понял.

Мы прошлись еще по нескольким палатам госпиталя. Адмирал везде интересовался состоянием раненых, подбадривал, кое-где шутил, поднимая настроение, но становился все мрачнее и мрачнее.

– Дорого нам обходится это приобретение, – сказал Головко, выходя из одной такой палаты, – сколько людей пострадало, поскорей бы эта проклятая война закончилась.

Идя по коридору, я чуть не врезался в дверь, резко открывающуюся передо мной. Я уже хотел выразиться слегка по-русски, какой там косорукий так резко отворяет дверь, не придерживая ее.

– Ой, извините, я не успела ее придержать, у меня руки заняты.

Передо мной стояла девушка или молодая женщина лет двадцати пяти, держа в руках две биксы. Она смотрела на меня любопытными глазами. А глаза ее были как два синих озера. И вот эти озера мне и напоминали что-то и кого-то. А вот кого мне она напоминала, я никак не мог сразу вспомнить, где я видел похожее лицо с такими глазами. Нет, не в этом времени, а в том, из которого я попал сюда.