Время Чёрной Луны

«Такой поход только на пользу, – подбадривал я себя, вытирая вспотевшую шею. – Главное – втянуться. Пробежки по утрам, велосипед по выходным, сигареты по счету и по графику с постепенным сведением к нулю, пиво только по праздникам, только импортное и не больше стаканчика. Рюмка водки – на Новый год. Одна. Маленькая. Спать по восемь часов, утром – холодный душ, еда

– без острого, кислого, соленого, копченого, сладкого и жирного. Предпочтение помидорам и кукурузе – внеземным продуктам. Дышать тоже только по праздникам или вообще не дышать – вредно, загазованность ужасная. Режим, режим и еще раз режим. И главное – не волноваться, почти все болячки, как известно, от нервов… И не думать. Думать – самое вредное…»

«А жить-то как же? – спросил я себя и сбился с шага. – Это ведь уже буду не я, это будет автомат какой-то, который, к тому же, рано или поздно все равно износится и развалится. А как лучше умереть: здоровым и старым или больным и не старым?.. Стоп! – остановил я себя. – Не так ставишь вопрос. Не как лучше умереть, а как лучше жить. А как, действительно, лучше жить? И что значит – лучше жить? По-моему, дорогой, ты зашел в тупик…»

Это было совсем не так, потому что Илонгли остановилась, показывая на просвет впереди. Там, кажется, был не тупик, а выход из леса. Или, по крайней мере, большая поляна, весьма удобная для привала.

– Давайте сюда, – сказала девушка. – Дальше пойдем вместе.

Вот тебе и привал!

Я подождал паренька и мы с ним подошли к Илонгли. Наш отряд сделал еще несколько шагов по пружинящему травяному ковру и оказался на краю леса.

– Ничего себе-е… – громко протянул Виталя и получил тычок под ребро от Илонгли.

– Тише! Пригнись и помалкивай, – посоветовала девушка и сверкнула глазами на меня. – И ты тоже.

Прячась за ветвями, мы рассматривали открывшуюся перед нами низину. Низина была совсем не живописной. Вереницы желто-черных туч, закрывших почти все небо за исключением редких бледно-голубых просветов, еле заметно ползли над уходящей к горизонту изрытой оврагами пустошью, клином вдававшейся в наш лес. Пустошь была совершенно безжизненной – ни травинки, ни деревца; ее поверхность цвета пепла казалась отполированной, она смутно отражала тени туч. Скорее всего, это была не какая-то особенная порода, а сплавленная остекленевшая земля. Во всяком случае, так мне показалось.

– Это после вторжения, – прошептала Илонгли, и я вдруг отчетливо вспомнил падающие с черного неба широкие языки огня, рассекающие воздух десятками сверкающих мечей…

Я вспомнил бы и больше, но в это время взгляд мой наткнулся на черное пятно, застывшее в воздухе, метрах в пяти над остекленевшей землей, у начала одного из оврагов; пятно походило на распластавшегося у самого морского дна осьминога. Взвихрилась пыль на земле под осьминогом и он медленно поплыл над оплавленной низиной в нашу сторону.

Илонгли закусила губу и ударила кулаком по стволу.

– Неужели заметили?

– Что это? – сипло спросил Виталя.

Девушка, не отвечая, наблюдала за черным осьминогом. Я предпочитал молчать. Никаких воспоминаний этот осьминог у меня не вызывал, но я почему-то был убежден, что если он направляется именно к нам – нам от него не скрыться. Даже в самой глухой чащобе. Даже в какой-нибудь норе. И я вновь пожалел, что нет у меня пистолета.

Плавно переместившись метров на сто ближе к лесу, черное пятно вновь застыло над тем, что раньше было землей. Теперь я понял, что это не какое-то диковинное летающее существо, а механизм или, возможно, ксенобиоаппарат, сплав машины с иноземным организмом, придуманный в лаборатории мыслящих существ с чужих звезд. Я ничем не мог обосновать эту внезапно появившуюся уверенность, идущую не от разума, а от чувств, но она не покидала меня. Верхняя плоскость аппарата пошла волнами, вздулись на ней черные пузыри и тут же опали, и поверхность вновь стала ровной – только теперь на ней стояли широкоплечие черные фигуры с вполне человеческими руками и ногами и чем-то напоминающим маски хоккейных вратарей на месте лиц. В руках этого хоккейного воинства были дальнобойные боевые лазеры или, возможно, армейские плазмометы направленного действия; и хорошо бы, не многозарядные дезинтеграторы, способные распылить на атомы, а то и вовсе загнать в вакуум все окрестности вместе с нами, лесом и валами клубящихся неприветливых туч.

– Бли-ин, – сдавленно сказал побледневший Виталя. – Терминаторы какие-то…

По-моему, он понял, что попал вовсе не на съемочную площадку, и что дело может принять серьезный оборот и совсем не обязательно кончиться победой наших над чужаками, как бывает в видиках. Глаза у него стали совершенно круглыми и жалобными, но все-таки таилось в них любопытство, смешанное с испугом. Илонгли была серьезной и немного растерянной, она явно не знала, что лучше всего предпринять и можно ли вообще предпринять что-либо действенное против этой хорошо вооруженной бригады. И вновь я почуял неведомым чутьем, что мы столкнулись не с живыми людьми, а с квазиживыми организмами, ищейками Хруфра, давно уже, наверное, поджидающими нас здесь. Поджидающими меня.

Я не испытывал страха. Что они были для меня, эти мультипликационные биокиберы Хруфра, по сравнению с теми безликими псевдолюдьми из моего парка?

Ищейки пока словно не замечали нас. Они замерли, как на стоп-кадре, будто совершенно случайно выбрались подышать свежим воздухом именно тогда, когда мы дошли до края леса. Все это действительно чересчур смахивало на видики для подростков, и я предпочел бы оставаться на месте и ждать развития событий, но командовал здесь не я, а Илонгли, и она уже приняла решение.

– Уходим по кромке. – Она показала рукой направление вдоль правой от нас стороны леса, рассеченного клином пустоши. – Попробуем их обойти. Идите за мной.

Подросток вздохнул и жалобно сказал:

– Мне бы на остановку. Меня ребята ждут. В гробу я видал такие приключения, сто лет они мне…

– Не ной! – оборвала его Илонгли. – Нет здесь никаких остановок. А не хочешь идти – не иди, оставайся здесь.

– А чего это вы грубите? – взъерошился Виталя. – Я тоже грубить могу.

Я успокаивающе похлопал его по плечу:

– Идем-идем, Виталя. Одному здесь будет скучно.

И вновь мы вслед за девушкой побрели сквозь подлесок, чуть углубившись в чащу, чтобы нас нельзя было заметить со стороны пустоши. «Ишь, грубит, – ворчал подросток. – Прямо как училка». Илонгли его не слушала; она, чуть пригнувшись, крадущимися шагами скользила по траве, то и дело поглядывая туда, где простиралась на месте леса вылизанная языками нездешнего холодного пламени оплавленная пустошь. Я не очень-то рассчитывал, что нам удастся ускользнуть от ищеек (хотя и потер камешек в кармане), но старался не отставать. А вдруг это вовсе никакие не ищейки Хруфра, а обыкновенный пограничный наряд, или местный патруль, или отряд самообороны?

Посчитав, что пройден уже достаточный путь, девушка вновь свернула к пустоши. Осторожно раздвинула ветви и с досадой прошептала что-то неразборчивое. Черный аппарат все это время не висел на месте; пока мы пробирались по лесу, он пересек пустошь и теперь находился гораздо ближе к нам. Ищейки стояли в прежних позах, похожие на изваяния. Не оставалось сомнений, что они давно уже засекли нас своими инфрасупермульти– или какими там еще анализаторами, и теперь просто играют с нами, оттягивая и предвкушая миг поимки. Не они, конечно, оттягивали и предвкушали, они-то были простыми орудиями, а сам Хруфр.

– Чего они хотят, Терминаторы эти раздолбанные? – простонал Виталя. – Чего они хотят-то?

Илонгли опустилась на траву, скрестила исцарапанные ноги по-турецки и, ослабив шнуровку, сдвинула куртку на спину, почти полностью обнажив смуглые от загара плечи. Стянула перчатку, сорвала травинку и, перехватив взгляд подростка, вернула куртку на место и хмуро усмехнулась:

– Очень они желают заполучить Доргиса. Никак не могут успокоиться.

Подросток затравленно посмотрел на меня: