Время грозы
Шрифт:
— Похоронен когда? — неприветливо осведомилась женщина.
— В восемьдесят третьем.
— Вы смеетесь, мужчина? — возмутилась она. — Это же пока книгу найдешь того года! После обеда приходите.
— Да уезжаю я после обеда…
— Всё, не мешайте, меня вон люди ждут!
Максим чуть отступил, потоптался, сунул руку в задний карман брюк, отсчитал наощупь три сотенные бумажки, сложил листок со своими данными пополам, купюры пристроил внутри, сделал шаг вперед, снова наклонился к окошку, протянул листок.
— Помогите, а?.. Ну пожалуйста…
Женщина быстро выдвинула ящик стола, сунула
— Посидите пока.
— Покурить успею? — спросил Максим.
— Успеете, никуда не денусь.
— А на поезд успею? — улыбнулся Максим.
— Отвлекать не будете — всюду успеете.
Вот так, подумал Максим, закуривая на крыльце конторы. До чего же неуютно здесь. И волкодав-то вроде бы сдох, а неуютно. Берут — по любому поводу, раньше столько не брали. А может, и столько брали, даже, может, и больше, но не по любому же поводу. А если так берут, сообразил он вдруг, то, значит, не исключено, что от волкодава щенки остались. И, того гляди, вырастут. Очень уж почва благодатная.
Чужой мир, с тоской ощутил он.
Однако не время философии с меланхолией предаваться.
Максим швырнул окурок в урну, вернулся в контору. Один из скорбных мужчин стоял у окошка, Максим пристроился за ним.
Мужчина что-то тихо сказал служительнице, та ответила — Максим не разобрал, да и не пытался, — мужчина сказал: «Спасибо, уважаемая», пошел к выходу. Остальные ожидавшие потянулись за ним. Контора опустела.
— А, это вы? — произнесла женщина. — Горетовский, да. Восемьдесят третий год. Первый открытый колумбарий, пятый отсек. Как от нас выйдете, сразу налево. Тут рядом, не заплутаете.
— Спасибо, — сказал Максим.
— На здоровье, — ответила женщина и, вдруг улыбнувшись, сделалась совсем хорошенькой. — Заходите еще, если что.
Оказалось и вправду рукой подать. Максим замедлил шаг. Длинная-предлинная стена, разделенная на отсеки выступающими бетонными стойками. В стену вмурованы квадратные таблички — сорок на сорок, прикинул Максим, — какие из мрамора, какие из гранита. За табличками — урны с прахом, но их не видно, а на табличках — надписи.
Вот и пятый отсек. Да, его годы.
Ну и, собственно: Горетовский Максим Юрьевич. 30/X/1953 — 18/VIII/1983.
Он постоял, глядя на место своего упокоения. Ничто не шевельнулось в душе. Разве что ощущение абсурдности происходящего усилилось. Абсурдности всей вот так сложившейся жизни.
Пришла в голову диковатая мысль: а совершить бы тур по своим могилам! Сегодня — здесь, через пару дней — когда, во вторник, кажется? — городское кладбище Верхней Мещоры посетить. Вот в идиотском и уродливом мире, откуда он явился сюда, домой, — там могилы не отыскать. Зато нетрудно найти место, где он похоронил Маринку.
Стоп, об этом нельзя. То есть можно и даже, наверное, зачем-нибудь нужно, но — не сейчас.
Ладно, пришел — значит, надо сделать то, ради чего пришел.
Максим посмотрел по сторонам. Народу все больше, и это неплохо: меньше риск привлечь к себе внимание. Если, конечно, будет, кому обращать…
Вон там, напротив стены с урнами, немного наискосок, явно заброшенная могила. Ограда давно не крашена, дверца приоткрыта, деревянная скамейка чуть покосилась.
Он осторожно пробрался туда, сел. Ничего, падать скамейка еще
не собирается. Видно все отлично, а сам, наверное, не слишком заметен.Вот и славно.
Что ж, теперь — ждать.
— Саня, вставай уже! — крикнула Людмила.
Она заканчивала то, что называла — делать лицо. Так, вот сюда еще штришок… все, пожалуй.
Немного отклонилась, всмотрелась в свое отражение, осталась довольна — и макияжем, и вообще. Возраст возрастом, а если за собой следить — результат, как говорится, на лице.
— Да Саня же!
За спиной скрипнула дверь. Людмила снова посмотрела в зеркало — из спальни выглянул муж. Помятый какой-то, обрюзгший…
— Ты… — начал было он, но голос сел. Александр гулко откашлялся и спросил. — Ты куда в такую рань?
— Никакая не рань, девять уже. Я тебе вчера говорила — на кладбище. Восемнадцатое сегодня, я сто лет не была. А отстреляться хочу поскорее, с матерью его пересекаться совершенно нет желания.
— Так погоди, вместе съездили бы…
— Да ну тебя, ну сколько можно, Саня? Обо всем договорились, я сейчас быстренько туда, — Людмила выдвинула ящик трюмо, извлекла черный газовый платок, сунула в рюкзачок, — потом к Светлане сгоняю, вторую неделю болеет человек, оттуда на работу, шеф рвет и мечет, говорила же, ну что ты как маленький! — Ее тон стал раздраженным. — А ты позавтракай, я там тебе оставила, и давай-давай, на дачу собирайся. За Катюшкой присмотришь, поможешь чего, Димка, сам знаешь, обленился совсем.
Александр еще больше понурился.
— А ты?
— Непоздно закончим — приеду. Поздно — сил не будет. И не нуди, Саша!
Все, пора, пора отсюда, уже с утра никаких сил от этого нет.
Она обернулась, заставила себя чмокнуть мужа в небритую щеку, пропела «Чао!» и выскочила за дверь.
Славик уже ждал ее. Нагло припарковал «Мерседес» у самого подъезда, сам рядом стоит, покуривает. Одет дорого, хотя и неброско.
Все же — мужик.
Вот, целоваться вздумал.
— Совсем с ума сошел, — Людмила попыталась сделать строгое лицо, но улыбку не сдержала. — У всех на виду! Поехали уже!
— Ха, — изрек Славик. — Ну, поехали. Может, на одной машине?
Людмила показала ему язык, ловко уклонилась от объятий, с которыми шеф все-таки полез, и вскоре уже заводила свой «Гольф».
Сука я, подумала она, выворачивая на шоссе, ведущее к кладбищу. Саню уже даже и не жалею. У Максима сколько лет не была, сегодня вот выбралась, но — как предлог же, чтобы из дому сбежать, с любовником день провести, а там и ночь.
Людмила взглянула в зеркало — «Мерседес» держался за ней, словно приклеенный.
Да, сука, повторила она. А ведь внук уже растет.
И улыбнулась.
Пусть сука. Хотя даже и не совсем — Саню все-таки немного жалею, иначе бы бросила. Вот то, что с ним спать иногда приходится — это плохо. Бррр…
Зато шеф, Славик — мужик. Ее мужик. И привязан к ней по-настоящему. И это хорошо.
Нет, насчет физической верности обольщаться не стоит. Жене изменяет с ней, Людмилой, Людмиле, наоборот, с женой, им обеим — с новой секретаршей Леночкой, а до нее — с прежней секретаршей Лидочкой, а еще по саунам шляется с якобы друзьями, они же деловые партнеры, чтоб их разорвало, хамье, быдло…