Время и комната
Шрифт:
Парень. Весь город… раз — и нету, все… в общей могиле, понял?
Девушка. Пошли домой.
Турок. Айне!
Парень. Раз — и нету!
Оба уходят налево. Турок и его жена остаются одни. Тихо.
Остановка
Освещенная телефонная будка у обочины шоссе. В ней Лотта устроила себе временное жилье, передняя сторона завешена носовым платком. Лотта восседает на высоком стуле — такие обычно стоят у стойки в барах. На телефонном аппарате стакан молока и осколок зеркала. С потолка спускается лента липучки. На задней стенке портрет Пауля. Время
Лотта. Дорогой Пауль, надеюсь, эти строки застанут тебя в полном здравии и в творческом порыве. Я от тебя сейчас очень далеко — в физическом смысле! На автостопе пересекла Люнебургскую{19} пустошь, а теперь пешком возвращаюсь в город Люнебург. Воспоминания о наших первых годах в Саарбрюккене навсегда останутся самыми приятными в моей жизни. Иногда я набираю наш телефон на улице 13-го января и подолгу слушаю гудки в пустой комнате… Нам все-таки надо было обо всем поговорить спокойно. От идеи изучать иностранные языки я не отказалась… В Эссене сделала остановку, чтобы найти свою лучшую школьную подругу Матильду Нидшлегер, по мужу Виттих, но она и физически и в моральном отношении превратилась в развалину, ничем не интересуется. Завтра я собираюсь посмотреть, не найдется ли в старых автомашинах какой-нибудь подушки. Я уже не могу больше сидеть на жестком. В соседнем лесочке я видела две брошенные машины, они почти заросли травой. Как после войны. Мне иногда кажется, что в мире произошло что-то ужасное, но я об этом еще не знаю. Люди отсюда переселились, никого вокруг не видно. Мне кажется, что границы передвинулись и я оказалась в другой стране. Прости меня за мой страх. Это временно. В действительности я сильная и как-нибудь добуду себе немножко счастья. Теперь о тебе, Пауль. Я хочу тебе только сказать: мне известно, что ты любишь женщину в закрытом платье и что она тебя тоже любит. Поскольку я это знаю, я спокойна за тебя. Такова жизнь, и мне придется смириться. Я надеюсь, что теперь ты испытаешь счастье, оттого что сам по-настоящему любишь, а не только потому, что тебя любят. Пожалуйста, не выбрасывай это письмо, едва начав читать его, или, еще хуже, не распечатывая. Это причинило бы мне боль… Дорогой Пауль, я вечно буду искать тебя — не бойся: в переносном смысле! Бог — прост, он — неизменен и никого не обманывает. Твоя Лотта.
P. S. Пожалуйста, передавай всем привет то меня. Особенно девушке в палатке. Вы о ней хорошо заботитесь?
Семья в саду
Площадка для грилля в саду. Впереди низкий стол с пятью садовыми стульями. Справа грилль, рядом столик на колесиках с напитками. Каменная колонна с фигурой мадонны. Стол, стулья, грилль забетонированы в основании. Все, что передвигается, прикреплено тонкой цепью. За пустым столом сидят: Альберт, его отец Вильгельм, его сестра Жозефина. Напротив — Лотта, рядом со своим братом Берндом. Время от времени они меняются местами, так как ничем не заняты, даже не едят и не пьют. На Лотте ее костюм, который каждый раз выглядит все более поношенным и выцветшим.
Она делает набросок, с Альберта, молодого человека.
Лотта. Ты узнал меня, Альберт?
Альберт. Конечно.
Лотта. Я вот тебя сразу узнала, а ты вырос и совсем позабыл меня.
Альберт. Не забыл.
Вильгельм (наклоняется вперед, пальцы рук переплетены). Вы, как я замечаю, хотите пригреть Альберта, проявить заботу о моем сыне?
Лотта.
Вполне возможно, Вильгельм. Говори мне «ты».Вильгельм. А ты, зять, что думаешь по этому поводу?
Бернд (нервно заводит свои ручные часы). По-моему, нет причины для беспокойства. Сестра, ты ведь замужем?
Лотта. Я с мужем в разводе.
Бернд. Что у тебя к Альберту? Любовь? Сострадание? Желание проявить заботу?
Вильгельм. Видите ли, мой сын нуждается в надежной опоре, а не в очерёдном приключении.
Лотта (Бернду). Успокойся, не верти в руках часы.
Вильгельм. Мой сын уже три года ждет места на стоматологическом отделении. Три года прошли впустую. А до этого два года военной службы… службы так называемому демократическому государству! Теперь ему двадцать пять. Лучшие годы проходят, его будущее неопределенно. Ничего из него не выйдет. Он сидит дома в Хернуме и изрекает дурацкие сентенции.
Бернд. Военному поколению тоже было нелегко.
Вильгельм. Военному поколению? Ты, Бернд, ведь не относишься к военному поколению? Вы в шестидесятые годы пришли на все готовенькое. С университетской скамьи прямо на врачебную практику, особенно если были связи…
Лотта. Ну, у нас никаких связей не было. Наш отец не был богатым: он работал на газовом заводе. Поэтому мой брат во время учебы должен был подрабатывать. Вы несправедливы к Бернду. У него не было перспективы сразу получить практику, как, например, у Альберта. Иначе мой брат уже давно имел бы собственную практику, а не был бы твоим ассистентом!
Бернд. Я не его ассистент.
Вильгельм (одновременно с Берндом). Он — не ассистент.
Лотта. Ну что-то в этом роде. Приемный зять, несамостоятельный врач.
Вильгельм. Да, да. Темнота, темнота. Государство, социальное государство… но с вами об этом говорить бесполезно.
Пауза. Лотта рисует.
Жозефина. Двадцать восемь тысяч марок.
Лотта (наклоняется к Альберту, пытается подвинуться на своем стуле, но безуспешно). Прежде чем я встретила тебя, Альберт… Почему я никак не могу сдвинуться с места. Ах ты, святая Мария, все вкопано и приковано!
Вильгельм. А как ты думаешь, что тут осталось бы к завтрашнему утру, если б мы все не забетонировали и не приковали?
Лотта. Прежде чем я встретила тебя, Альберт, я была в таком же оцепенении от боли, как та фигура на маленькой колонне…
Вильгельм (безотносительно к сказанному), Да-да, так-так.
Альберт никак не реагирует. Лотта откидывается обратно. При следующей фразе она опять подвигается вперед, до края стула.
Лотта. В голову лезли тысячи всяких мыслей и бессмысленностей…
Вильгельм. Да-да, так-так.
Лотта (снова отодвигается назад). Скажи мне что-нибудь умное по-французски. Если б я знала французский, как ты!..
Вильгельм. Да, так!
Альберт. Но я едва его знаю…
Лотта. Ну, брось, ты наверняка знаешь французский и итальянский.
Альберт (смеется). А итальянский я вообще не знаю…
Оба смеются.
На самом деле, нет!
Жозефина пытается встать, но ноги ее подкашиваются и она садится обратно.
<