Время Красной Струны

— Смотри, — прошептал он, и страх, сбежавший, как казалось, насовсем, снова принялся леденящей струйкой заползать в душу.

Сначала я не понял, чего могло так взбудоражить Сухого Пайка. Только потом разглядел, что краска нижней надписи с левой створки почти соскоблена. А то, что осталось на правой, взывало «HODIT».

— Ходит! — со значением повторил Колька, словно не прочитал, а выполнил перевод редковстречаемого иностранного слова. — А кто ходит? Куда ходит? — и принялся рассматривать косяк, словно на нем написали ответы.

Косяк украшала резьба. Гирлянды листьев, перевитые трёхполосными лентами. Желание распахивать дверь пропало. Я просто переминался с ноги на ногу и думал.

А думал я о том, что ждёт меня за дверью. Сейчас я собирался туда не в одиночку. Что случится, если мы снова попадём в мир трёх колдуний. И снова кто-то должен нажать на кнопку. Я не смогу. Но если не я, то вдруг рука одного из моих спутников отважится надавить. Мир померкнет и рассыплется. Проход к Красной Струне откроется. А мне уже будет ничего не нужно. Я пристально осмотрел своё войско. Девчонки перешёптывались, показывая то на толстую дверную ручку, то на три могучие буквы. А Сухой Паёк гладил деревянные листочки. Судя по всему, он уже был без ума от двери.

— Ты ещё поцелуйся с ней, — прошипел я, и Сухпай испуганно отпрянул. Тогда я отогнал мрачные мысли, схватил за ручку и потянул дверь на себя. Легко и бесшумно створка открыла мне путь дальше. Меня встретили темнота и запах слежавшейся пыли. Никакого мира, где три старушки охраняют заветную кнопку. Но и никакой Красной Струны. Узкий, утонувший во мраке коридор.

— Двигаем, — сказал я в первую очередь самому себе, чтобы решимость не истаяла, и сразу же переступил через порог. Ничего не случилось. Сухой Паёк натужно дышал в спину.

— Потише, Колян, — шикнул я. — Всю нечисть к нам сейчас притянешь. Сам же прочитал. Ходит тут кто-то. Зачем же обнаруживать себя раньше времени?

Дыхание на секунду исчезло и на смену ему пришло тяжёлое сопение, словно Сухпай и хронический насморк дружили с детского сада. Я промолчал, чтобы не стало ещё хуже, и зашагал вперёд. А хуже стало. Началось с того, что потревоженная пыль взвивалась к потолку, попутно забиваясь во все дырки. Чихнуть хотелось до невозможности, но я сдерживался только тем, что Колька не мог мне встречно шикнуть: «А сам-то!»

Первой чихнула Говоровская. Я обернулся и кинул на неё разъярённый взгляд. Впрочем, его никто не увидел, так как я обнаружил за спиной оглушающую тьму. Может быть, я даже не смотрел в сторону Говоровской, а может быть, никакой Говоровской уже не стояло за спиной. Равно как и Эрики, и даже Сухпая. Я хотел окликнуть свою команду, но не успел. Слова застыли в горле, а воздух в лёгких остался на постоянное место жительства. Я услышал шаги. Но не в той стороне, куда смотрели сейчас мои глаза. Оттуда, куда я так опрометчиво вышагивал ещё минуту назад.

«Ходит! — пронеслось в голове, заполняя душу всепоглощающим страхом. — ОНО ходит!»

И я почувствовал себя маленьким беспомощным котёнком. Котёнком, не знающим, что его хотят утопить, но чувствующим, что в мире вот-вот случится что-то неправильное.

Я не убежал только потому, что с должности командира меня снять не успели. Я просто повернулся и прищурил глаза, чтобы тот, кто ходит, не увидел в них страха. Я повернулся и увидел того, кто ходит.

Нет, навстречу шёл не великан, извергающий лаву, не Фредди Крюгер, позвякивая лезвиями на пальцах, не всадник без головы, но со злющей тыквой в руках, и даже не Электричка.

Озарённый мертвенным бледным сиянием ко мне продвигался Таблеткин.

Вы, наверное, презрительно сморщили нос. Вы, наверное, раз и навсегда потеряли ко мне уважение, потому что я перепугался чуть ли не до седых волос. Вы недоумеваете, кого тут можно бояться. Но Таблеткин, уже сокративший расстояние между нами до пяти метров, крайне мало напоминал того Таблеткина, из-за которого я разочаровался во второй смене. Голову моего недруга украшал высокий остроконечный колпак, на груди поблёскивал стеклянный череп, а в глазах плескалось жидкое серебро.

— Куба, — узнал меня неправильный Таблеткин. — Чего ж ты остановился, тормоз? Бежи сюда. Скучал без тебя, веришь? Жду не дождусь!

Обрадованный, он сложил руки перед собой раскрытыми ко мне ладонями, а потом резко распрямил их, словно толкал в меня что-то тяжёлое и противное. Через секунду я уже знал, что именно!

Без единого звука в меня врезалась волна страха. Ужас мягко объял меня и превратился в прохладное вязкое облако, заставившее тело гнусно дрожать. Теперь я представлял из себя не Егора Ильича, и даже не Кубу. Моё место занял безропотный чама, которому под зад пинала даже малышня из седьмого отряда. Теперь меня можно было вести куда угодно и делать со мной всё, что угодно.

Таблеткин усмехался, чуя верную победу. Я силился собрать мысли, чтобы определиться в дальнейших планах, но так и не смог. Перед глазами стоял только мертвенный свет серебра. Я боялся до омерзения. Не могу сказать, почему мои ноги до сих пор шагали вперёд. Я думал, что наступают последние секунды моего пребывания на земле. И мне захотелось вспомнить хоть что-нибудь приятное.

И я вспомнил.

Наверное, вы уже позабыли, из-за чего я угодил в летний лагерь и бесславно теперь погибал. То внезапно закончившееся морское сражение в моей квартире… Именно его я и представил во всех подробностях. И у меня получилось!

Ни Электрички, ни подвала, ни злобного Таблеткина больше не существовало. Все они находились в будущем. А я оказался в спальне, где чутко прислушивался к плеску, доносящемуся из гостиной. Мои джинсы были подвёрнуты у колен, а ступни блаженствовали в тёплой, постоянно прибывающей воде. В гостиной шлёпал Вовка, направляя корабли к входу в моё укрытие. Подвластная мне эскадра тихонько колыхалась у ног.

Прежде всего я спрятал флагманский корабль за креслом. Посторонний взгляд не нашёл бы ничего примечательного в обычном бумажном треугольничке. Но только не говорите это мне! Крейсер я изготовил из старой альбомной обложки: бледно-синей, с тёмными извилистыми прожилками. Так получилось, что коричневая, почти выцветшая звезда рисунка очутилась на рубке, и уже от этого корабль выглядел героем, словно военный самолёт, уже успевший сбить врага. Он заслужил право на покой. Если ему суждено погибнуть в славной битве, то лишь в последнюю очередь.

В раскрытую дверь юркнул быстроходный красный катер, подгоняемый Вовкиной ногой. За ним явился и сам вражеский адмирал, звонко шлёпая и каждым шагом поднимая девятый вал. Я кинул быстрый взор на кресло, где лежал зелёный резиновый мяч. Но решил подождать. Мяч должен стать главным секретным оружием, апофеозом битвы, когда врежется в самый центр вражеской армады. Но сейчас границу нарушил лишь катер, и тратить на него главную бомбу было непозволительной роскошью. Хитрый Вовка нарочно выбрал корабль из пластмассы. Такой не размокнет и не осядет безвольным скомканным листом. Такой, даже если его захлестнёт волна, ничуть не опрокинется. Его может вывести из строя только прямое попадание.