Время легенд (сборник)

— Те, кто выживет, — мрачно буркнул Арман.

В первую неделю июня 1944 года бойцы Сопротивления при поддержке войск союзников нанесли сильный удар по нацистам, чтобы, по возможности, вывести их из строя накануне высадки десанта. За семь дней — с тридцатого мая по пятое июня — отряды Сопротивления с помощью агентов разведки СУ уничтожили более восьмисот объектов стратегического назначения, включая поезда, грузовые составы и мосты на севере Франции. Они сделали все, что могли. Теперь им оставалось только ждать.

И молиться.

Утром шестого июня майор Фридрих Август барон фон дер Хайдте, командир шестой немецкой парашютной дивизии, дислоцированной в тридцати милях южнее Шербурга, увидел как будто приближение морского десанта, и когда он взобрался на колокольню церкви в деревушке Сент-Ком-дю-Мон, то обнаружил прямо перед собой корабли, заполонившие весь Ла-Манш, от побережья до самого горизонта. Немецкие войска были застигнуты врасплох, союзнические силы составляли пять тысяч транспортных судов, шестьсот боевых кораблей и десять тысяч самолетов, доставлявших десант к берегам Нормандии. Однако сильного огня не открывали. Мало кто знал, как на самом деле близка к провалу эта прекрасно подготовленная союзниками операция.

Нормандия стала одним из поворотных пунктов в войне. Меньше чем через год после нормандского десанта, седьмого мая 1945 года Германия безоговорочно капитулировала во французском Реймсе. Однако Соединенные Штаты продолжали отстаивать свои интересы в Тихом океане, и Линд был уверен, что скоро его и других разведчиков СУ перебазируют на Филиппины или другой аванпост в тихоокеанском бассейне, но этого не произошло. Шестого августа американцы сбросили первую атомную бомбу на Хиросиму; спустя три дня, девятого августа, вторая бомба была сброшена на Нагасаки. Разрушения в обоих городах описывались, как «опустошительные». Оружия такой разрушительной силы мир не знал.

Четырнадцатого августа на борту линкора «Миссури» генерал Дуглас Макартур подписал безоговорочную капитуляцию Японии. Когда эта новость разнеслась по миру, ей вначале не поверили. Затем на какое-то бесконечно долгое мгновение весь мир, казалось, затаил дыхание и молился. Тишину прорвало бурное, неистовое ликование. В Нью-Йорке и Лондоне толпы людей ринулись на улицы.

Война закончилась.

Глава 2

С окончанием войны СУ прикрыло свои операции, и Линд вернулся в Вашингтон безработным. Раньше он не особенно задумывался над тем, что будет с ним дальше, но теперь, когда наступил мир, отпала нужда и в разведчиках, вроде него, и потрясенный Линд осознал, что спрос на безработных шпионов невелик. По крайней мере, в его собственной стране. Разумеется, у него был диплом, который он успел получить как раз перед войной, столь резко переломившей его жизнь, но теперь он вовсе не был уверен, что сможет просидеть оставшиеся дни в какой-нибудь скучной конторе, отрабатывая положенные часы. Возможно, когда-нибудь, но не сейчас, когда он еще не остыл от напряженной схватки с немцами, где все решала изворотливость и смекалка, от нескольких лет, проведенных в оккупированной Франции, когда он все время ходил по краю пропасти. Ему нравилась такая жизнь, и понял он это только сейчас.

Как и многие американцы, сотрудничавшие с секретным управлением, Линд пришел в СУ с романтическими представлениями, что он борется за правое дело, что такие разведчики, как он, работают для того, чтобы изменить мир к лучшему. Хотя он и не был прекраснодушным идеалистом, как некоторые знакомые ему агенты, Линд тем не менее всегда считал себя патриотом. Он верил в американские идеалы и ценности. Но война основательно изменила взгляды тех, кто испытал все ее ужасы, ожесточила души. Для большинства из них война постепенно перестала быть ареной борьбы добра и зла — они просто должны были победить, чего бы это ни стоило. Победа — вот единственное, что имело смысл.

Для многих из них не было дороги назад.

За участие во французском Сопротивлении Линду вручили крест «За выдающиеся боевые заслуги». В тот день он впервые осознал, как много людей — состоятельных, влиятельных людей — готовы были жизнь положить за свою страну. Там были и отпрыски известных фамилий, вроде Квентина Рузвельта, внука самого Тедди, служившего особым представителем у Чан Кайши; звезды кино вроде Стерлинга Хейдена — как и Джон Гамильтон, он переправлял оружие югославским партизанам; были люди самых необычных профессий и свойств, вроде голливудского карлика Рене Дюссака по прозвищу Человек-муха, который сражался во французском Сопротивлении.

— Похоже, я в отличной компании, — тихонько шепнул Линд подошедшему к нему Гарри Уорнеру.

— Ты был одним из самых ценных наших агентов во Франции, — взглянул на него Уорнер. — Возможно, самым ценным.

— Н-да, — усмехнулся Линд, — думаю у СУ было немного таких безумцев, как я, которые выкидывали подобные фортели.

Уорнер умехнулся в ответ:

— Клянусь, ты заставлял меня подпрыгивать на стуле так часто, что я мозоль натер на заднице. В штаб-квартире СУ в Лондоне поговаривали, что по Единорогу плачет смирительная рубашка. Сколько раз мы волновались, что будет, если тебя схватят!

— Почему? — удивленно взглянул на него Линд.

— Было чертовски трудно догадаться, что ты замышляешь, какие идеи зреют в твоей голове, что ты совершишь в следующий раз. Для всех нас было загадкой, как ты ухитряешься каждый раз выпутываться. — Уорнер помолчал. — Ты нужен правительству, Джим.

— Зачем? — спросил Линд. — Война окончилась. Здесь, в Вашингтоне, не очень-то большой спрос на шпионов.

— СУ, видимо, будет восстановлено. А если так, ты должен вернуться в команду.

Морщины глубокими бороздами прорезали лоб Линда.

— Почему же…

— Есть сведения, что русские работают над созданием собственной атомной бомбы, — понизив голос, пояснил Уорнер. — Нам нужно знать их планы.

Линд вытаращил на него глаза.

— И вы хотите заслать агентов в Россию? — ошарашенно спросил он. — И при этом считаете сумасшедшим меня!

— Уже если кто и способен проникнуть в Россию и добыть необходимую информацию, так это ты, Джим, — подтвердил Уорнер. — Многие ли могли вырядиться в форму гестапо и отправиться прямехонько в его штаб? Если тебе удавалось одурачивать немцев, готов биться об заклад, что ты проделаешь то же самое и с русскими.

— Ты готов биться об заклад, ставя на мою жизнь, точно? — рассмеялся Линд. — А знаешь что, Гарри? Я недооценил тебя — нервы у тебя куда крепче, чем я думал.

— Признайся, Джим, — настаивал Уорнер, — ведь ты ничего так не хочешь, как снова оказаться в деле — в России или нет, безразлично.

Линд немного поколебался:

— Вот тут ты меня поймал. Я начинаю убеждаться, что клерка из меня не выйдет.

— Тогда мы записываем тебя?

— Что ж, записывай. Только скажи-ка мне одну вещь — что мне делать, пока дядюшка Сэм не решит, где и когда Единорог должен возобновить свою работу?

Уорнер с минуту подумал.

— Как ты полагаешь, временная работа в какой-нибудь конторе устроит тебя? — наконец спросил он. — Сотрудники прежнего управления анализа и исследований сейчас разместились в старых зданиях, где когда-то были лаборатории Национального института здравоохранения. Я, конечно, понимаю, это не совсем то, что нужно, но они могли бы помочь…

— Ты прав — это не совсем то, — кивнул Линд. — Но делать я могу все, что потребуется. Главное, чтобы это ни в коем случае не стало постоянным моим занятием, ладно?